Тень скандала

Лицо маркиза хранило бесстрастное выражение.

— Это не моя забота, — отозвался он. — Моя забота — вы.

— Почему? — резко спросила Грейс.

Он помедлил, колеблясь.

— Потому что я получил телеграмму от Рэнса, где он поручил мне это.

— Он желает, чтобы вы помогли мне?

— Он желает, чтобы я занялся этим делом, — уточнил Рутвен, — и защитил вас от возможного скандала всем необходимыми способами. Если это означает скормить Крейна волкам, я это охотно сделаю.

— Вряд ли это необходимо, — отозвалась она не без сарказма.

При этих словах лицо Рутвена смягчилось. Он снова сел и ненадолго задумался.

— Могу я попросить еще чашку чаю, мадемуазель Готье? — спросил он наконец.

Грейс удивилась. Она была уверена, что маркиз собирался уходить.

— Прошу прощения, — сказала она, взявшись за чайник. — Мне следовало самой вам предложить.

— Как я понял, вашей тети нет дома, — заметил Рут-вен. — Надеюсь, мой визит не расстроит ее.

Грейс пожала плечами.

— Тете Абигайль трудно угодить. Особенно если это касается меня. Ведь я дочь своей матери, а от нас одни неприятности.

— Неужели? — промолвил он. — Я бы никогда не подумал так.

По лицу девушки скользнула горькая улыбка.

— Моя мать вышла замуж за человека ниже своего положения, — объяснила она. — Она была дочерью английского дворянина, но имела глупость сбежать с простым французским офицером.

Черные глаза Рутвена прищурились.

— И этим оскорбила своих родных?

— Так считала ее семья, — сказала Грейс. — И, вне всякого сомнения, так думаете вы.

— При всем уважении, мадемуазель Готье, вы не имеете понятия о том, что я думаю.

Грейс опустила глаза.

— Извините. Вы правы.

— Но ее простили? — продолжил Рутвен. — Ваша мать примирилась с семьей?

Грейс пожала плечами.

— Мою мать очень любили. В детстве я время от времени приезжала сюда, и мои дедушка и бабушка приучили меня считать этот дом своим. Но я… — ее голос дрогнул, — по-прежнему думаю об Алжире как о родном доме. Мы были счастливы там: мама, папа и я.

Рутвен словно прочитал ее мысли.

— Вы не можете уехать из Лондона, мадемуазель Готье. Ведь вы думаете об этом, не так ли?

— Вообще-то да, — призналась она.

— Ваше пребывание в доме леди Абигайль так невыносимо?

Губы Грейс иронически изогнулись.

— На свете не так уж много вещей, действительно невыносимых, милорд, — сказала она. — Но мне и правда не слишком комфортно здесь. Моя тетя живет в прошлом и полна горестных воспоминаний.

— Почему?

Грейс сделала глубокий вздох.

— Моя мать была редкой красавицей, от которой ожидали, что она сделает хорошую партию и спасет семью от разорения. Когда она предпочла неудачно выйти замуж только из эгоизма — слова моей тети, — то впустую растратила свое единственное достоинство.

— И это погубило жизнь вашей тети… Но каким образом?

— Тетя Абигайль осталась незамужней, — сказала Грейс. — Она утверждает, что в семье не было денег на приданое. Что все истратили на маму, а она опозорила семью. Поэтому тетя жила здесь все эти годы, наполняясь желчью, а после смерти дедушки существовала за счет благотворительности нынешнего графа, какой бы скудной та ни была.

Рот Рутвена презрительно скривился.

— Какое малодушие и потакание своим слабостям!

— Возможно, — вздохнула Грейс. — Но мне придется терпеть, пока Нейпир не закончит свою работу.

— А потом?

— А потом я вернусь во Францию. — Она сцепила руки на коленях. — Сниму маленький коттедж и буду вести тихую спокойную жизнь. Я надеюсь обрести покой, если не счастье.

— Вот как? — скептически произнес он, поставив чай, к которому не притронулся. — Что ж, могу только пожелать вам удачи.

Он резко поднялся и подошел к окну.

— Милорд? — В замешательстве Грейс последовала за ним. — Я вас чем-нибудь обидела?

— Ну что вы, — сказал он, не глядя на нее. — Конечно, нет.

— Тогда в чем дело?

Он прошелся пятерней по своей смоляной гриве. Это был характерный, почти мальчишеский жест, и Грейс снова задумалась о его возрасте. Он был женат и похоронил жену. Возможно, у него даже есть дети. Как глупо, что подобное не приходило ей в голову. Она совсем ничего не знает о нем.

Грейс все еще размышляла об этом, когда Рутвен снова заговорил, так мягко, что она едва узнала его голос:

— Видите эти тени, Грейс? — Он смотрел на ряд домов напротив. — Они неотвратимо крадутся через улицу каждый день, обреченные поглотить нас с заходом солнца. Так же и судьба. Ее нельзя избежать. Порой, прежде чем упадет занавес, нам удается увидеть то, что лежит за ним. А порой то, что мы видим, не более чем химера — или отражение наших страхов.

Грейс видела только соседскую няню, толкавшую перед собой коляску. Но Рутвен, казалось, говорил буквально. Она снова подумала о темной энергии, исходившей от него, и убрала руку, чуть не коснувшуюся его локтя в тщетной попытке утешения.

Маркиз покосился на нее.

— Надеюсь, вы обретете покой, Грейс, — сказал он. — Но Франция сейчас политически нестабильна. Для вас небезопасно покинуть Англию в обозримое время — впрочем, как и оставаться здесь.

Его слова прозвучали так сердечно, что Грейс не стала укорять его за фамильярность. Более того, звук ее имени на его устах стал казаться ей естественным.

— Я не могу увидеть, что прячется в тенях, которые окружают вас, Грейс, — продолжил Рутвен. — Не могу. Я чувствую себя… слепым.

— Никто не знает будущего, милорд, — заметила она, несмотря на легкий озноб. — Да и кто бы пожелал? Уверена, это было бы большой ошибкой.

Он прижал ладонь к стеклу, раздвинув пальцы, словно пытался остановить тени. Не в первый раз Грейс подумала, что он знает больше, чем говорит ей.

— Вы простили меня? — спросил маркиз, прервав ее мысли. — За то, что произошло на Уайтхолл-плейс?

Грейс догадывалась, что он имеет в виду.

— А что, собственно, произошло? — произнесла она легким тоном. — Это был всего лишь поцелуй, милорд. И как вы справедливо указали, мне уже приходилось этим заниматься. Полагаю, и вам тоже?

В его темных глаза мелькнуло веселье.

— Да, пару раз.

Грейс протянула руку.

— В таком случае, — сказала она, — забудем об этом.

— Хорошо, — отозвался Рутвен.

Однако, вместо того чтобы пожать, он поднес ее руку к своим губам. Но помедлил, глядя ей в глаза и обдавая теплым дыханием ее пальцы. Затем, словно в нем что-то дрогнуло, закрыл глаза и притянул ее в свои объятия.

— Идите ко мне, — шепнул он.

Грейс не заставила себя упрашивать, тоскуя по его теплу, которое тотчас окружило ее, вместе с его запахом, который уже стал мучительно знакомым. Ей казалось, что его сила просачивается в нее, что было, конечно, чистым безумием.

— Я хотел бы поцеловать вас, — сказал он, устремив на нее испытующий взгляд.

Она усмехнулась:

— Вы спрашиваете разрешения?

— Да, — хрипло произнес он. — И вам следовало бы сказать «нет».

Грейс судорожно сглотнула.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда я буду целовать вас до потери сознания, — заверил он, — надеясь, как дурак, что вы будете умолять о большем.

О, как ей этого хотелось! Вопреки логике и жизненному опыту Грейс жаждала отдаться этому мужчине. Она так долго была одна.

Девушка подняла к нему лицо и закрыла глаза.

Его губы легко прошлись по ее губам, затем еще раз, словно искушая. Грейс откликнулась, склонив голову набок, не в силах сопротивляться.

Внутри ее что-то пробудилось, теплое и пьянящее, расцветая от его прикосновений. Словно во сне она обвила его шею руками. Рутвен издал приглушенный звук — нечто среднее между стоном и вздохом — и вторгся языком в ее рот. Его руки жадно блуждали по ее телу. Оторвавшись от губ, он двинулся ниже, покрывая поцелуями ее шею. Она чувствовала в нем отчаяние сродни собственному, как у человека, изголодавшегося по прикосновениям милого сердцу человеческого существа. И возможно, по любви.