Собачья жизнь

Питер Мейл

Собачья жизнь

Посвящается Жан-Клоду Ажено, Доминик Руазар и Джонатану Турецки — трем истинным принцам среди ветеринаров

От автора

В этой книге — всё правда за исключением нескольких страниц. На них я по примеру современных политиков, пишущих мемуары, немного подправил правду там, где она мне не нравилась.

Судьба, слава, Пруст и я

Жизнь, как известно, подчас бывает несправедлива, и это не так уж плохо. Если бы все в ней шло по плану, сидеть бы мне сейчас на цепи у фермерского дома в какой-нибудь глуши, питаться скудными объедками да лаять на ветер. Но, к счастью, у судьбы есть свои любимчики — те, кому с самого рождения предназначено, невзирая на скромное происхождение и жестокую конкуренцию, подняться к вершинам успеха и славы. Примером таких избранников фортуны может служить знаменитая Лесси или та нелепая собачонка, что, неестественно выкрутив шею, всю жизнь слушает старомодный граммофон. Ей, конечно, не позавидуешь, но, с другой стороны, для терьера даже такая карьера — невиданная удача. Чего еще могут ждать от жизни эти вздорные, брехливые коротышки с весьма ограниченным кругозором?

На этих страницах я намерен рассказать читателям о своем жизненном пути — от самого рождения и до нынешнего высокого положения: о времени тяжелой борьбы за существование, о месяцах, проведенных наедине с дикой природой, о долгих скитаниях в поисках дома, об интересных встречах, о судьбоносных решениях и поворотных моментах. Однако в этой главе мне хотелось бы остановиться на двух более значимых вещах: на моем внезапном восхождении к вершинам славы и на решении сделать свои взгляды достоянием общественности.

Все началось, как это часто бывает, с простой случайности. Как-то к нам в надежде на бесплатную выпивку забрел фотограф, притворявшийся, что хочет поснимать лавандовую лужайку. Я не обратил на него особого внимания и, бегло понюхав, удалился. Как ни странно, фотографу хватило силы воли на пару минут выпустить из рук бокал и сделать несколько портретов. Как сейчас помню, я стоял против солнца — contre-jour,как говорят у нас во Франции, — и потому на фотографии получился мой силуэт. Замешкавшись, чтобы оросить герань, я услышал, как гость бормочет что-то о «благородном дикаре».

Тогда я нисколько не задумался об этом мелком происшествии. Просто кто-то более фотогеничен, а кто-то менее. А через несколько недель моя фотография появилась в журнале. Эффектное освещение, усы топорщатся, хвост гордо задран кверху — живое воплощение бесстрашного сторожевого пса. А еще говорят, что камера никогда не врет. Знали бы они…

После этого все и началось. Меня стали домогаться и другие журналы — по крайней мере, те из них, которые понимают, что такое настоящая звезда. К нам повадились газетчики, съемочные группы с телевидения, поклонники, ближние и дальние, и не слишком щепетильные люди, торгующие просроченной собачьей едой, и я для каждого старался найти минутку. А потом стали приходить письма.

Не знаю, случалось ли вам когда-нибудь получать письмо от незнакомца с просьбой рассказать о своих самых интимных привычках. Ко мне они поступали сотнями, и среди них попадались довольно дерзкие. Одно содержало даже предложение безопасного секса с ротвейлершей (не слишком соблазнительная перспектива, памятуя о ее челюстях). Как бы то ни было, скоро мне стало ясно, что мир от меня чего-то ждет: возможно, изложения основ моего мировоззрения или практического руководства для тех, кто хочет добиться успеха. Я задумался.

В последние годы у меня появилась слабость к Марселю Прусту. Правда, я нахожу, что иногда он бывает излишне многословен и чересчур увлекается подробностями, но все-таки надо признать, у нас с ним немало общего. Во-первых, мы оба французы. Оба склонны к рефлексии. Оба страстно любим печенье: он — «Мадлен», а я — обогащенные кальцием хрустящие галеты в форме косточки. И коли уж он, рассуждал я, нашел нужным поделиться с миром своими суждениями о жизни, любви, своей матери, кондитерских изделиях и поисках счастья, то почему бы и мне не сделать того же? Вот только матери я почти не помню, ибо она покинула меня и двенадцать моих сестер и братьев вскоре после нашего рождения. Учитывая численность потомства, я не могу винить ее за этот поступок, хотя моя вера в материнский инстинкт была тогда сильно подорвана. То были тяжелые, голодные и холодные дни, как вы сами скоро убедитесь.

Но я отклонился от темы. Литература манит меня, и, чтобы ею заниматься, следует привести мысли в порядок. В целом, несмотря на горестное начало, мою жизнь можно считать удавшейся. Святой покровитель собак — а это святой Бернар, если кто-то не знает, — был добр ко мне. Тем не менее у меня имеется нешуточный жизненный опыт и ряд вполне сложившихся убеждений. Я не исключаю, что некоторых особо чувствительных читателей могут смутить мои суждения о младенцах, котах, гигиене, пуделях и ветеринарах, упрямо продолжающих измерять температуру давно устаревшим способом. Я не стану извиняться за свою откровенность. Ведь книги — во всяком случае такие, как моя, — пишутся не для того, чтобы утаивать правду.

Невзгоды

На день моего рождения явилось чересчур много гостей, и, заметьте, никого из них я не приглашал. Сначала я их даже не видел — глаза открылись только через несколько дней, — но зато чувствовал, и даже очень. Представьте себе, что вы завтракаете вместе с очень голодной футбольной командой и у вас на всех только один бутерброд, и тогда вы поймете, через что мне пришлось пройти. Свалка, куча-мала, каждый сам за себя, куда ни сунешься — везде локти, и к черту хорошие манеры! В те дни я был юн, наивен и не подозревал, к каким серьезным и даже трагическим последствиям скоро приведут эти регулярные потасовки из-за места у материнского бока.

Нас было тринадцать, а кранов с молоком — всего шесть. В тот год жизнь приготовила для нашей бедной матери два сюрприза: сначала ее за амбаром застал врасплох наш отец, а потом появление на свет потомства, чья численность в два раза превышала количество мест в ее столовой. А это означало, что работать ей придется в две смены. Бедняжка горько жаловалась на постоянное недосыпание, трещины сосков и послеродовую депрессию. Оглядываясь назад, я понимаю, что в этом не было ничего удивительного.

В наши дни модно сокрушаться о горькой участи единственного ребенка. Люди, как это им свойственно, с серьезным видом несут всякую чушь про одиночество, нехватку родственных связей, излишнюю опеку со стороны родителей, скучные и сиротливые трапезы и тому подобное. А по мне, такая жизнь похожа на рай. Истинный рай. И уж во всяком случае страдать от одиночества куда приятнее, чем вступать в схватку с дюжиной вечно голодных соперников каждый раз, когда у тебя появляется настроение перекусить. Такой режим питания выматывает и неблагоприятно сказывается на пищеварении. Большие семьи хороши только для кроликов. Уверен, что Пруст со мной согласился бы.

Наверное, примерно так же рассуждала и моя бедная усталая мать, потому что, едва мы раскрыли глаза и еще неуверенно встали на четыре лапы, она исчезла. Просто испарилась. Я хорошо запомнил это событие. Посреди глухой ночи, еще во сне я перевернулся на другой бок, решив, что пора подкрепиться, а через минуту, проснувшись, обнаружил у себя во рту ухо одного из моих братьев. Должен сказать, его это поразило не меньше, чем меня, и потом еще долго он поглядывал на меня косо. Интересно было бы услышать, что посоветуют в такой ситуации ревнители множественных родственных связей. Скорее всего, они прописали бы нам групповую терапию, пару уроков по технике самоанализа и инъекцию антибиотиков для пострадавшей стороны.