Страница 5 из 59
Хендерсон вставил ключ в дверь своей квартиры, направо от лифта, и открыл ее.
Свет был включен, и по ту сторону двери царила темнота. Обнаружив это, он почему-то презрительно и недоверчиво хмыкнул.
Хендерсон щелкнул выключателем, и из темноты возникла маленькая уютная прихожая. Но освещенной оказалась только эта часть квартиры, а дальше, за изогнутым аркой дверным проемом, была все та же непроницаемая темнота.
Он закрыл за собой дверь, бросил на стул в прихожей пальто и шляпу. Молчание и кромешная темнота, казалось, раздражали его. Его лицо опять стало угрюмым, таким же, как и на улице, в шесть часов.
Он выкрикнул имя, выкрикнул его в темноту, царившую за таинственной аркой проема:
— Марселла!
Крикнул повелительно и не слишком дружелюбно.
Темнота не отвечала.
Он вошел, продолжая говорить тем же суровым, требовательным тоном:
— Ладно, прекрати! Ты же не спишь, кого ты пытаешься обмануть? Я с улицы только что видел свет в окне твоей спальни. Поднимайся, так мы ни к чему не придем!
Молчание, никакого ответа.
В темноте он по диагонали пересек комнату, направляясь к тому месту на стене, которое мог найти с закрытыми глазами. Он продолжал ворчать, но уже не таким скрипучим голосом:
— Пока я не вернулся, ты вовсе не спала. А как только услышала, что я иду, притворяешься спящей. Ты просто уклоняешься от разговора!
Он протянул руку. Прежде чем она коснулась чего-либо, раздался щелчок. Неожиданно хлынувший поток света заставил его слегка вздрогнуть; свет появился слишком рано, и это было неожиданно.
Он взглянул на свою руку, она была в нескольких дюймах от выключателя, он еще не дотянулся до него. Другая рука, только что включившая свет, осторожно скользила вдоль стены. Его взгляд наткнулся на рукав, из которого торчала рука, и затем на мужское лицо.
Удивленно обернувшись, Хендерсон увидел еще одного мужчину, внимательно глядевшего на него. Он повернулся еще, почти на сто восемьдесят градусов, и обнаружил третьего. Все трое стояли молча, неподвижно, как статуи, образуя полукруг.
В первую минуту он был настолько ошеломлен появлением этой пугающе молчаливой троицы, что начал недоуменно оглядываться, пытаясь сориентироваться, найти какой-нибудь признак, чтобы понять, туда ли, вообще, он вошел, его ли это квартира.
Его взгляд упал на темно-синюю подставку для лампы, стоящую на столе около стены. Лампа принадлежала ему. На низкое складное кресло, выглядывающее из угла. И кресло его. На фотографии на бюро. Один снимок изображал хорошенькую девушку с надутыми губками, кроткими глазами и копной вьющихся волос. На другом снимке был он сам.
Два лица, глядящие в разные стороны, далекие, отделенные друг от друга.
Значит, он пришел к себе домой.
Он заговорил первым. Казалось, они никогда не начнут. Казалось, они так и будут стоять тут всю ночь, уставившись на него.
— Послушайте, ребята, что вы делаете в моей квартире? — воскликнул он.
Они не ответили.
— Кто вы такие?
Они не ответили.
— Что вам здесь надо? Как вы сюда попали?
Он опять позвал Марселлу. На этот раз машинально, словно хотел потребовать, чтобы она объяснила их присутствие здесь. Дверь, к которой он повернулся, произнося ее имя — единственная дверь в комнате, кроме той, через которую он только что вошел, — все еще оставалась закрытой. Таинственно, необъяснимо закрытой.
Они заговорили. Он вновь повернулся к ним.
— Вы Скотт Хендерсон? — Кольцо вокруг него сомкнулось плотнее.
— Да, это мое имя. — Он продолжал смотреть на дверь, которая так и не открылась. — Что все это значит? Что происходит?
С настойчивостью, которая сводила его с ума, они продолжали задавать свои вопросы, не отвечая на те, что задавал он.
— И вы здесь живете, так?
— Естественно, я здесь живу!
— И вы — муж Марселлы Хендерсон, верно?
— Да! А теперь я хочу знать, в чем дело!
Один из них сделал ладонью какое-то движение, какой-то жест, он не сразу понял, какой именно. Он сообразил уже потом.
Он хотел было подойти к этой двери, но обнаружил, что один из них ненавязчиво загородил дорогу.
— Где она? Ее нет дома?
— Она дома, мистер Хендерсон, — спокойно сказал один из них.
— Да, но если она дома, то почему не выходит? — Он в раздражении повысил голос. — Говорите же! Скажите хоть что-нибудь!
— Она не может выйти, мистер Хендерсон.
— Постойте, что такое вы мне только что показали? Удостоверение полицейского?
— Ну, не волнуйтесь, мистер Хендерсон. — Они, все четверо, исполняли какой-то неуклюжий танец. Стоило ему сделать шаг в одну сторону, они двигались туда же. Едва он шагнул назад, они тут же последовали за ним.
— «Не волнуйтесь»? Но я хочу знать, что случилось! Нас обокрали? Произошел несчастный случай? Ее сбила машина? Уберите от меня руки! И дайте же мне наконец войти туда.
Но у него была всего одна пара рук, а у них три. Каждый раз, когда ему удавалось избавиться от одной пары, две другие продолжали удерживать его. Вскоре его возбуждение достигло крайней степени. Еще немного, и он бы взорвался. Все четверо часто дышали, их дыхание громко раздавалось в комнате.
— Я здесь живу, это мой дом! Вы не должны так со мной обращаться! Какое вы имеете право не пускать меня в спальню моей жены?
Вдруг они отпустили его. Тот, который был посередине, сделал незаметный знак стоявшему ближе к двери и сказал с какой-то неохотой:
— Ладно, Джо, пусть он войдет.
Отталкивавшая его от двери рука опустилась так неожиданно, что он едва не потерял равновесие, открывая дверь, и ввалился в спальню как-то боком.
Он вошел в чудесную комнату, изысканную комнату, комнату любви. Все кругом было голубым и серебряным, в воздухе стоял хорошо знакомый ему запах духов. Кукла в пышной голубой атласной юбке очень прямо сидела на туалетном столике и беспомощно смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Одна из двух хрустальных палочек, поддерживающих голубые атласные шторы, упала и лежала наискосок у нее на коленях. Две кровати, покрытые голубыми атласными покрывалами. Одно ровное и гладкое, как лед, под другим угадываются чьи-то очертания — человека, который спит или болен. Лежащий укрыт полностью, с головы до ног, только одна или две пряди вьющихся волос случайно выбились поверх покрывала, словно бронзовая пена.
Хендерсон резко остановился. Его лицо побледнело и застыло.
— Она… Она что-то сделала с собой? О, дурочка! — Он с ужасом посмотрел на тумбочку между кроватями, но там ничего не было — ни стакана, ни пузырька, ни коробочки с пилюлями.
На ослабевших ногах он подошел к кровати, наклонился, потрогал ее через покрывало, нащупал плечо и неуверенно потряс его.
— Марселла, с тобой все в порядке?
Они вошли следом и встали у двери. У него было смутное ощущение, что все его действия изучают. Но сейчас не было времени ни для кого и ни для чего, кроме нее.
Три пары глаз наблюдали за ним от дверей. Наблюдали, как он ощупывает голубое атласное покрывало. Его рука отогнула узкий треугольный край.
Ужасное и невозможное зрелище, которое он не сможет забыть до конца своих дней, предстало его глазам. Она ухмылялась ему в лицо, ухмылялась нечеловеческим, мертвым оскалом. Ее волосы разметались по подушке, словно раскрытый веер.
На помощь пришли руки. Он медленно, неверной походкой отступил назад. Блеснул голубой атлас, и она снова исчезла. Теперь навсегда.
— Я этого не хотел, — сказал он прерывающимся голосом, — я добивался не этого.
Три пары глаз обменялись взглядами, мысленно зафиксировав его слова.
Его проводили в соседнюю комнату и подвели к дивану. Он рухнул как подкошенный. Затем один из них вернулся и закрыл дверь.
Хендерсон сидел молча, прикрыв глаза ладонями, словно защищаясь от слишком яркого света. Казалось, они на него не смотрят. Один стоял у окна, глядя в никуда. Другой остановился около небольшого столика и листал какой-то журнал. Третий сидел в другом углу комнаты, напротив Скотта, но не глядел на него, а усердно полировал ногти и, казалось, был так поглощен своим занятием, словно сейчас не существовало ничего важнее.