Нежный деспот

Стивенс Сьюзен

Нежный деспот

Пролог

Корпоративные вечеринки всегда утомляли его. Недавно вернувшись в страну с тем, чтобы курировать обмен многообещающими студентами юридических факультетов Британии и Соединенных Штатов, реализации этой программы он был намерен посвятить все силы. Предстояло еще взвесить и оценить «сырье».

Он остановился на пороге зала. Пригляделся.

Прием был дан в ознаменование редкостного события: последний судья, а ныне — пожизненный пэр выдвинут в Палату лордов. Торжество свершалось чинно, приглашенные переговаривались благоговейным полушепотом. В атмосфере витало предчувствие неизбежной бури. Вечеринки вообще редко обходятся без курьеза, статус же текущего события любую маломальскую загвоздку автоматически возводил в ранг скандала.

В стенах зала приемов составилась примечательная коллекция родовитых представителей британской юриспруденции. Вокруг каждого роились начинающие адвокаты, выпячиваясь, чтобы быть замеченными.

Он перенес внимание на подиум в глубине зала. Некая особа в костюме мышиного цвета прорывалась сквозь флегматичное скопление томно беседующего люда, по всей видимости, стремясь сделать какое-то важное заявление.

Отчаянно преодолев сопротивление невозмутимого общества, она достигла цели и заняла ораторское место прямо против почетного гостя. Судья, чье пэрство было еще столь свежим, стоически сносил ее речь до тех пор, пока девица, поперхнувшись с величанием его светлости, не переврала титул и имя, отчего еще пуще разнервничалась, передавая суть своего обращения.

Судью передернуло, когда она, начав снова, сбивчиво зачастила:

— …И с превеликим удовольствием этим вечером представить… позвольте… судья… его честь, простите… — На сей раз ее слова потонули в стройном гуле неодобрения.

Ленивое сборище дружно помогло девице осознать степень конфуза, коему она себя подвергла. Алая как кумач, она смолкла и отступила, но тотчас, порывисто глотнув враждебной атмосферы, громогласно выдала:

— Леди и джентльмены…

С периферии зала донеслось улюлюканье, окончательно обескуражившее девушку. Так коллективная скука вылилась в публичное издевательство.

Чувствуя себя уничтоженной, смущенная докладчица сошла с подиума и под натиском молчаливого презрения покинула зал приемов.

Она была заурядной подручной из политического окружения, привлеченной только для этого вечера, не стажерка, не ассистент. Студентка юридического, только что начавшая обучение. Но она так же, как и все молодые люди в этих стенах, мечтала о головокружительной карьере, надеялась однажды стать респектабельным адвокатом и до этого момента не чуралась никаких поручений, верила, что уж она-то шанса своего не упустит… Чего она струхнула?

Разбираться было поздно. Напортачила на самом старте. Обладатели зашкаливающего уровня тестостерона благодаря ее несуразности утолили примитивную страсть к травле неудачников, что стало единственным очевидным плюсом ее выступления. Теперь как укор, так и сочувствие будут для нее равно оскорбительными.

Он направился навстречу удрученной ораторше. Прошел мимо и, заняв опустевший подиум, чеканно произнес:

— Дамы и господа, прошу простить за опоздание…

Это было чистым кокетством, когда ты первый достойный внимания выступающий. Он обвел всех взглядом, убедился, что интерес собравшихся прикован к нему. Обезоруживающе улыбнулся. Кто еще помнил в этот момент о нескладной девчушке?

Он приблизил лицо к микрофону. Бархатистое шептание разнеслось над головами собравшихся.

Что бы ни сказал этот медовый голос, привыкший к подиумам, трибунам, микрофонам, к сосредоточенному вниманию аудитории, к уважению равных и благоговению низших, было обречено на успех. Он виртуозно владел всеми составляющими ораторского искусства: красноречием, эрудицией, остроумием, быстротой реакции, знанием предмета, доходчивостью изложения, изяществом слога, филигранностью построений, захватывающим своеобразием суждений, непринужденностью манер, завораживающим баритоном.

— Милорды, леди, джентльмены, мои высокочтимые коллеги, — вальяжно проговорил он. — Найдется ли среди нас невежда, кто станет отождествлять его светлость с легендарным судьей зловещего Мега-Сити Джо Дреддом? К счастью, у нас с вами для этого нет оснований. Как известно, сей незабвенный персонаж комиксов самонадеянно совмещал функции полиции и последней инстанции. Судья Джо Дредд отважно настигал преступников, изобличал их, тут же, вероятно в интересах экономии собственного времени и средств многострадального государственного бюджета, без продыху вершил судопроизводство, каким-то непостижимым способом совмещая в своем неулыбчивом лице роли прокурора, адвоката, клики присяжных и даже девочки-стенографистки. Затем выносил нелицеприятный приговор, одним махом приводя его в исполнение. Хлопотно было судье Дредду, как вы думаете? Стальные нервы, энтузиазм и несокрушимое здоровье вряд ли стоит считать надежным залогом воцарения справедливости. Благо в нашем консервативном и узкоспециализированном обществе, пораженном демагогией и гиподинамией, собственно судейство, как юридическая функция (не путать с пересудами кумушек, как нас учили на первом курсе юридического), имеет ограниченное хождение и не выходит за пределы Дома правосудия и подведомственных прибежищ Фемиды. Его светлости же щедрое Провидение уготовило новую ипостась. Он шагнул от отправления правосудия к законотворчеству. Что это, как не эволюция отдельно взятого индивидуума? И пока мы все не ополоумели от восторгов, предлагаю задуматься о причинах, приведших его светлость на недосягаемую для большинства из нас высоту. И причина эта — ее преподобие Благоразумность — неизменная наставница нашего ныне вельможного друга. Именно соломонова рассудительность, царственная неспешность суждений, воистину генеральская дальновидность, прозорливость, вошедшая в летопись британского права, вознесли нашего высокочтимого судью к заслуженному пэрству. Проникнитесь этим и развлекайтесь, к вашим услугам выпивка и закуски, — под угодливый смех и аплодисменты шутливо завернул свою нарочито курьезную речь оратор.

Он сошел с возвышения и легко скользнул в толпу, надменно отделываясь короткими ремарками на одобрительные реплики в свой адрес.

Она опрокинула второй бокал вина, которое помочь ей уже ничем не могло. Да она на это и не рассчитывала. Жизнь представлялась конченой. Даже безвыходность и грезившиеся перспективы не смогли целительно повлиять на ее патологическую застенчивость. Ей так и суждено остаться неуклюжей, закомплексованной неудачницей, обреченной на бесславное прозябание, которой следовало оставаться там, откуда она взялась. В стаде начинающих юристов, пасшихся в этот вечер вокруг нового лорда, она стала единственной, кто оскандалился так, что теперь даже самый заурядный начинающий стряпчий будет смотреться светилом юриспруденции на фоне ее неизгладимого конфуза. Она покрыла себя несмываемым пятном позора…

Девушка держала полупустую бутыль за горлышко и по причудливой траектории подносила ее ко рту, оттопырив острый локоток. Человек, который во всем проявлял беспрецедентное усердие, не мог удовольствоваться легким опьянением. Она привыкла доводить дело до конца, чего бы ей это ни стоило. А до конца было еще полбутылки. Она понимала, что ей придется тяжко, но не собиралась отступать.

Ее раскрасневшееся донельзя лицо постоянно попадалось в его поле зрения, вызывая то усмешку, то сочувствие. Он искренне сожалел, что встретил эту девушку с рыжими волосами, к которым не могла остаться равнодушной его итальянская душа.

Это сборище было не самым подходящим местом для чувственной женской фигурки. В этом консервативном, зашитом в мореные дубовые панели пространстве у нее не было шансов. Такая нежная кожа, как у нее, не терпит публичности, пунцовеет, лишая обладательницу природного очарования. Эта трепетная плоть создана для внутренних покоев, для алькова, для наслаждений, а не для беспощадной борьбы за пресловутое место под солнцем. А грудь, пышная, умопомрачительно объемистая, зовущая зарыться по уши, но преступно упрятанная под лацканы невзрачного костюма, не могла не вызвать его живого отклика.