Страница 8 из 30
Тод наблюдал за ней из-под опущенных ресниц.
— Пей чай, — сказал он вкрадчиво.
Анна попыталась улыбнуться, но ее губы, казалось, застыли в гримасе.
— Нет никакой нужды обращаться со мной, как с инвалидом.
Его глаза сузились.
— Да? А разве кто-то не прячется в свою раковину, как улитка, убегая от малейших намеков, которые могут его расстроить?
Анна отставила в сторону чашку, опасаясь, что та выпрыгнет из трясущихся рук.
— И поэтому ты ни с того ни с сего обрушиваешь все это на меня?
Разве? Но ведь в течение последних недель он и правда делал какие-то намеки, которых Анна не замечала или просто предпочитала не замечать. Но это уже не важно… Важно то, что происходит сейчас. Чем он может оправдать очевидную внезапность своего предложения? Как может заставить ее посмотреть на все его глазами, принять все с энтузиазмом, хотя на самом деле предлагает ей поездку на Марс без обратного билета?
— Чего я хочу — продать дом и переехать в новый. Американцы говорят — «сбросить скорость», — произнес Тод задумчиво. — Снизить скорость жизни на пару оборотов, чтобы улучшить ее. Это означает прекратить постоянное преследование собственного хвоста. Представь, Анна!
Анне показалось, что ее окатили ледяной водой. Так вот какой он видел их жизнь! Постоянная гонка? Даже больше — ловушка? И они как белки, непрестанно вертящие колесо в клетке? Или они бежали по параллельным прямым? Она, Анна, довольная, счастливая, жила в безопасности в своем маленьком мирке, не осознавая, что Тод отчаянно несчастен в своем?
— Я не уверена, что могу представить тебя живущим такой жизнью, — ответила она медленно.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что ты всегда упивался темпом городской жизни, зарабатыванием денег, восхождением к вершине. Влиятельный бизнесмен в итальянском костюме и шелковой рубашке.
— Может, я действительно привык смотреть так на это, — заметил он сухо. — Но все меняется, Анна. Теперь я хочу проводить больше времени с тобой и девочками.
Анна широко раскрыла глаза от удивления:
— Правда?
— Да. Ведь если мы не меняемся и не развиваемся — значит, не растем.
— Я предполагаю, ты говоришь о своем личном развитии? — взвилась она, подумав, что они сейчас похожи на людей, собирающихся написать новую книгу по психологии из серии «Помоги себе сам»!
Тод послал ей уничтожающий взгляд, и Анна вдруг заметила, насколько изможденным он выглядит, заметила и тени усталости, залегшие под глазами. Она ощутила новый прилив желания, стремление поправить эту темную волнистую прядь волос, упавшую на лоб, облегчить напряжение в широких плечах кончиками своих пальцев.
— Думаю, да, — пробормотал он.
— А если не изменять ничего? Что тогда?
Тишина, последовавшая за ее осторожным вопросом, казалось, натянулась между ними, как струна.
— Я только знаю, что не могу продолжать жить по-прежнему, Анна, — сказал он наконец. — Замкнутым в исступленной крысиной гонке большого города.
— А девочки?
— Думаю, они тоже готовы к переменам. Почему бы тебе не спросить их самих?
— О, я спрошу, Тод. Не беспокойся. Обязательно спрошу.
Анна подождала с разговором до вечернего купания, и к тому времени к ней вернулось некоторое самообладание.
Тройняшкам было уже по десять лет, но во время купания они обычно возвращались в шестилетний возраст. Одна из ванных в доме была угловой, и иногда, как сегодня, Анна разрешала всем троим прыгать в нее одновременно.
— Но чур не толкаться! — предупредила она их, зная, что приказ будет забыт сразу после его произнесения.
Анна позволила девочкам резвиться, хихикать и брызгаться — выпустить пар.
— Папа говорит, ты безумно мечтаешь о лошади, Талли? — обронила она, направляя струю воды из душа на волосы старшей из тройняшек.
И увидела, как осторожно переглянулись три пары глубоких сапфировых глаз, так похожих на ее собственные. Это еще больше убедило Анну в их почти телепатической близости.
Быть матерью тройняшек — действительно странное ощущение. Иногда ей казалось, что они могут жить как одно маленькое целое, без всякого вмешательства со стороны ее и Тода. Анна всегда была уверена, что сможет покончить с положением аутсайдера в жизни дочерей, и стремилась быть вовлеченной в их жизнь. Вот только Тод теперь намекал, что она слишком вовлечена.
— О, мама. Я так хочу лошадь! Но вовсе не прошу тебя или папу купить ее. Я собрала достаточно денег, чтобы купить ее самой! — сказала Талли с видом человека, долго пытавшегося высказаться.
— Я знаю, у тебя есть деньги, — спокойно согласилась Анна, брызнув из игрушки-пищалки в Тину, младшую из дочерей, которая подмигивала и хихикала.
— В меня, мама! — попросила Таша, обычно самая серьезная из троих. — В меня!
— А еще папа сказал мне, что вам надоело работать в «Премиум», — она вопросительно посмотрела на них.
И снова знакомый заговорщический взгляд пробежал между девочками, и Анна почувствовала, что она — единственный член семьи, кто ничего не знает.
— Мне — да, — сказала Талли очень осторожно, — мне не разрешают кататься на лошади потому, что это опасно!
— И мне, — промолвила Таша. — Я бы хотела иметь больше свободного времени, чтобы изучать греческий.
— Греческий?
— Учительница думает, что у меня большие способности, — гордо сказала Таша, не обращая внимания на гримасы сестер.
— А ты что думаешь, Тина? — мягко спросила Анна.
Тина пожала плечами, и этот жест был так похож на отцовский, что у Анны перевернулось сердце.
— Мне надоело сниматься на телевидении, — ответила она просто.
— Надоело? — потрясенно повторила Анна.
Тина кивнула:
— Приходится так долго стоять перед камерой, ждать, и потом еще каждый кадр снимают снова и снова. А в школе все завидуют и отпускают обидные шуточки.
— Ясно, — медленно проговорила Анна, гадая, сколько еще нового ей придется сегодня узнать. — И как давно тебе это все надоело, Тина?
— Не помню, — уклонилась от ответа девочка.
— Скажи мне, — настойчиво попросила Анна.
— Я думаю, с тех пор, как умер дедушка, — прошептала девочка.
Анна кивнула, мгновенно поняв все.
Ее отец сразу после продажи этого дома ей и Тоду переехал в небольшую квартирку неподалеку. Рождение внучек вновь вернуло его к жизни, он опять стал тем энергичным, веселым мужчиной, каким Анна помнила его с детства. Он оставил свою изнурительную работу в Уайтхолле и посвятил всего себя девочкам.
Отец проводил много долгих часов, играя и шутя с ними, с гордостью и тенью печали наблюдая, как они растут, так как Талли напоминала ему умершую жену. Позже он испытывал огромное удовольствие, видя их симпатичные мордашки на экране телевизора и на плакатах, расклеенных по всей стране.
Он умер внезапно, во сне, около года назад, и Анна поняла, что для нее и девочек какой-то этап жизни подошел к концу. Может, Тод почувствовал то же? Может, смерть ее отца заставила его оглянуться и на собственную жизнь?
— Дедушка любил смотреть вашу рекламу, — мягко сказала Анна. — Он так гордился вами.
Таша очень серьезно кивнула и произнесла:
— Я знаю, мама. Но еще он говорил, что мы должны заниматься рекламой, только пока нам это нравится.
— А вам больше не нравится?
— Нет! — в унисон прокричали тройняшки.
Анна улыбнулась. Как можно сердиться на такой откровенный ответ!
— А папа упоминал, что ему хотелось бы уехать из Лондона? Переехать жить куда-нибудь, где будет больше места, где Талли смогла бы держать лошадь?
Кулачки Талли сжались на груди в просящем жесте, и неописуемая мольба читалась на ее маленьком, в форме сердечка, личике.
— А можно, мама? — спросила она. — О, можно?
Анна перевела взгляд на Тину и Ташу.
— И вы обе хотите того же?
Она заметила нерешительность на их мордашках, вызванную боязнью огорчить ее.
— Только честно, — заметила она. — Я ведь и не узнаю, если вы не скажете мне. Хотите ли вы уехать из Лондона?