Страница 6 из 9
– Ого!
– Вот и он так же крякнул. Потом возмутился, заорал: что я тебе, проститутка? Иди ищи себе другого ебаря! Мужиков вокруг мало? Я говорю: мне первый попавшийся мужик не нужен. Мне нужен такой, чтобы ребенка мне заделал. И чтобы ребенок был красивым, как отец. Посмотрел он на меня, спрашивает: а если в тебя пойдет? Значит, говорю, на то воля Божья, будет еще один уродец по свету маяться. Он еще подумал: у меня дома жена, дети. Дай слово, что не будешь потом с меня алименты требовать. Тут я расхохоталась. Говорю: милый, слово даю. И даже имени твоего спрашивать не буду.
– Уговорила?
– Уговорила. Десять ночей у нас с ним было. За эти десять ночей заездила я его так, что днем ему не до баб было. Но держался молодцом, отработал на всю катушку.
– Еще бы! – Хмыкнул кто-то. – За тысячу рублей я бы тоже не отказался так поработать!
– Сиди уж, работничек! – затушила окурок в пепельнице Теща. – У тебя за год хоть пять раз наберется?
Дружный хохот заглушил смущенный лепет "работничка".
– А денег он не взял, кстати. Сказал, если получилось, то деньги ребенку пригодятся. Вместо алиментов. А если не получилось, то и платить не за что. А я уже чувствовала, что есть ребеночек. Когда в Ленинград вернулась сразу к гинекологу помчалась. Там подтвердили, сочувствовать взялись – как же ты так неосторожно залетела, давай на аборт, пока не поздно... Я как рявкнула: дуры! Я за ребенком в Сочи ездила, а вы мне скоблежку предлагаете? Бабы вконец офонарели, за глаза меня сумасшедшей объявили. А мне уже насрать на них на всех, у меня одна забота: чтобы ребятенок в отца пошел. До самых родов каждую неделю в церковь ходила, свечки ставила, все Бога молила. Уже знала, что девочка будет, уже имя выбрала - Танюшка, Таня. Родила. Дочку даже не показали, сразу утащили в детское отделение. Я нянечек спрашиваю: красивая дочка-то? Говорят - красавица, а я не верю. Ну какая нянечка скажет матери, что у нее урод родился? И когда Таньку на первое кормление принесли, я все боялась ей в лицо заглянуть. А если в меня?
Теща вдруг хлюпнула носом, полезла в карман за платком. Жестом отказалась от протянутой папиросы.
– Спасибо, мальчики. Танька в это время захныкала, проголодалась. Откинула я салфетку, а на меня такие синие глазищи и с таким укором – мол, что ж ты, родила, а теперь сиську не даешь? Услышал Господь молитвы, дочка вся в отца. Только фигурой больше в меня, полненькая. На курорте курить научилась, зараза, все боится располнеть. Ну ничего, приедет - я ее враз отучу. Всю жопу ремнем распишу, не посмотрю что принцесса!
КЛЕЙ
– Сережка, помоги-ка!
Фрезеровщица тетя Лена Торлина, абсолютный антипод Тещи. Маленькая, худенькая, никогда не ходит – все время бегом. Вот и сейчас прибежала на склад. Большой палец правой руки в крови.
– Боже, как вас угораздило?
– Заусенец на заготовке попался.
Идем к аптечке. Порез небольшой, чистый, но кровит сильно. Промываю перекисью водорода, достаю йод.
– Убери, лучше заклей.
– Тетя Лена, порез глубокий, клей может не схватиться. Забинтовать бы…
– Клей, говорю.
Убираю йод, достаю бутылку с надписью БФ-6. Универсальный клей, на все годится! Хоть резину клеить, хоть плоть человеческую. А есть любители, которые «Бориса Федоровича» внутрь организма принимают.
Вооружаюсь ватной палочкой, обмакиваю ее в клей. Начинаю аккуратно замазывать продолжающий кровоточить порез. Тетя Лена тихонько шипит сквозь зубы – клей на спирту, щипет не хуже йода, по себе знаю. Клей смешивается с кровью и густеть не собирается, превращаясь в розовое желе. Но свое дело делает – дезинфицирует рану и прижигает ткани, уменьшая кровотечение.
– Дерьмо, а не клей! – констатирует тетя Лена, глядя как я куском бинта вытираю желе из крови и клея.
– Почему? Свежий клей, на прошлой неделе получили.
– Да он и свежий дерьмо, и не свежий дерьмо. Вот немцы мне лоб заклеивали, это был клей!
– Какие немцы, тетьЛен?
– Обычные, фашисты.
– В войну, что ли?
– Ну да.
– Это где вас так угораздило под фрицев попасть?
– Да в Саблино же! Немцы когда Ленинград в кольцо взяли, то воевать ездили на Пулковские высоты, а жили у нас в Саблино. И госпиталь там же устроили. К нам на постой определили военврача, злющий такой был.
– Страшно было?
– Сперва страшно, потом привыкли. Да и что я тогда понимала? Мне ж четыре года тогда было, все мысли только о еде. Это вот напарницу твою, Ольку, осенью сорок первого в эвакуацию увезли, а теперь она дите блокадного Ленинграда. А я всю войну в Саблино с голодухи пухла, так мне ни звания, ни медальки, ни льгот! Можно подумать, мы под немцами жили сытнее, чем в Ленинграде!
Я выбрасываю грязный бинт, беру новую ватную палочку. Начинаю мазать порез по второму кругу.
– А с немецким клеем как познакомились?
– Обычно познакомилась. На улице играли, меня кто-то из мальчишек толкнул в сугроб. А под снегом колючая проволока оказалась. Я на шип стальной лбом и налетела, хорошо еще что не в глаз попало. Рассадила кожу от сих до сих. Да глубоко так пропорола! Сижу, реву, все лицо в крови. Мимо этот немец наш проходил. Меня увидел, привел домой. Промыл порез, потом достал бутыль какую-то и начал мне лоб мазать. Клей оказался, медицинский. Защипало сильно, я опять в рев, руки ко лбу подняла. Хотела эту жгучку стереть. А немец мне по рукам ка-ак врежет! По-русски он не говорил, а жестами показывает: не трогать! Я испугалась, руки за спину спрятала. Сижу, реву потихоньку. Тут клей засыхать начал, кровь остановилась и щипать перестало. Немец кровь с моей мордашки смыл, посмотрел на меня. Я сижу, реветь перестала. Он мне леденец в рот сунул и жестами показывает – катись, мол, отсюда. Я и выкатилась.
– Готово, тетьЛен, – докладываю я, оглядывая фронт работ. – Напальчники дать?
– Давай, мне еще работать.
Выдаю два напальчника – резиновый для стерильности и кожаный.
– Так вот, про клей. Как немец мне один раз лоб заклеил, так больше я к нему не приходила. Я с этим клеем и по улицам носилась, и в бане мылась. Держался, пока лоб полностью не зажил. Потом вместе с болячкой начал кусками отваливаться, а под клеем новая кожа. И даже шрама не осталось. А это, – ткнула в бутылку с надписью БФ-6. – Это дерьмо, а не клей.
СЕРЕГА
С Серегой я познакомился году эдак в 1988-м, ближе к зиме. Я уже успел забросить карьеру слесаря и плотно переселился на склад материалов и заготовок. Уже были куплены первые пластинки из серии "На концертах Высоцкого", они-то и стали поводом для знакомства. Как оказалось, сын одной из нормировщиц был фанатом Высоцкого, собирал пластинки, записи, книжки, брал уроки игры на гитаре. И, что самое главное, он уже заканчивал техникум по специальности "Слесарь-наладчик" и вскоре должен придти на "Ленинец". Мама приложила немало усилий, чтобы сынка взяли именно к нам. Формально он работал в другом цехе, но закрепили за ним станки нашего, сто шестнадцатого "кому нести чего куда". Коммунистического труда, то есть…
Думаю, вы уже догадались, что Серега был типичным маменькиным сыночком. Что, в общем-то, и неудивительно, поскольку в их семье мужик был только один – его мать. Папаша Серегин от природы был человеком недалеким, но легко становился агрессивным, если попадал в глупую ситуацию или чувствовал насмешку в свой адрес. Каким образом этот одноклеточный организм привлек красавицу из деревни – не знаю. Подозреваю, что будущая Серегина мама попросту женила на себе будущего Серегиного папашу в целях получения ленинградской прописки. А дальше уже попросту манипулировала муженьком в нужном ей направлении. При всех его недостатках будущий Серегин папаши был идеальным исполнителем, поскольку какой-либо фантазии был лишен начисто.