Страница 21 из 23
Она отстранилась от мужа, от соблазна, который, казалось, мог заставить ее сделать все, что угодно.
— Я не могу сейчас думать об этом, — устало проговорила Эмма. — Был тяжелый день.
Тогда пошли в постель.
Я не хочу идти в постель с тобой.
Его губы скривились в насмешливой улыбке.
— А я думаю, хочешь.
Она не должна была желать его после того, как он предъявил ей открытый ультиматум. Но она желала. Да простит ее Бог, желала.
Они едва успели закрыть за собой дверь спальни, как Винченцо потянул жену на пол и овладел с безумной жаждой. Эмма презирала себя за то, что не уступала ему в проявлении страсти, нетерпеливо срывая с него одежду, вскрикнув от наслаждения, когда он вошел в нее.
После они забрались на кровать, но Эмма не могла уснуть. Она лежала без сна почти до рассвета, намеренно отодвинувшись от мужа как можно дальше. Его близость опасна. Его тепло убаюкивает, заставляя думать, что здесь она в безопасности, но это совсем не так.
В тишине ночи Эмма почувствовала, как слеза выкатилась из-под плотно зажмуренных глаз, и поднялась до того, как муж проснулся, быстро одевшись, чтобы он не увидел ее уязвимости. Пусть Винченцо обманом заманил ее сюда и теперь использует всю свою силу и власть, чтобы принудить ее остаться, но она защитит себя. Она позаботится, чтобы сердце ее не было разбито снова, безжалостно растоптанное мужчиной, который не любит ее.
К тому времени, когда Винченцо появился, зевая и потягиваясь, как сытый кот, Эмма была уже в гостиной и играла с Джино. Муж задержался в дверях, и она увидела, как глаза его вопросительно сузились, когда он заметил на столе пустую кофейную чашку.
Bon giorno, bella [6], — пробормотал он.
Привет.
Его взгляд скользнул по ее лицу, такому бледному сегодня утром, с темными кругами под прекрасными глазами.
— Ты рано поднялась, — мягко заметил Винченцо.
Она старалась не замечать суровой красоты его лица, и это легче было сделать, вспомнив его жесткий ультиматум.
— Возможно, мне следовало вначале спросить твоего разрешения? — холодно проговорила она. — Ты должен рассказать мне, что я должна делать, а чего не должна, поскольку я не очень хорошо знакома с правилами поведения в твоем доме, Винченцо.
Его губы сжались в тонкую линию. Вот, значит, как оно будет, да? Неужели она думает, что сломает его решимость, изображая из себя Снежную королеву? Ведя себя так, словно в ее жилах лед? Что ж, скоро она обнаружит, что его не так-то легко укротить.
Ты не в тюрьме, — сухо бросил он.
Ну, конечно же, нет. — Она послала ему безмятежную улыбку. — Я здесь всецело по собственной воле.
А теперь ты намеренно извращаешь все, что я говорю!
Эмма покачала головой и приложила палец к губам, увидев, что Джино наблюдает за ними, переводя взгляд с одного на другого.
Напротив, Винченцо, я говорю так, как есть. Мы оба знаем, почему я здесь — из-за нашего сына, — поэтому не надо спорить в его присутствии. Если ты твердо намерен построить для него семью здесь, тогда, по крайней мере, давай попытаемся вести себя как можно более мирно. — Если между нами не может быть любви, то, по крайней мере, мы могли бы достичь некоего подобия гармонии.
Эмма…
Вот, возьми Джино. — Изобразив бодрую улыбку, она встала, чмокнула малыша в пухлую щечку и передала Винченцо. — Я пойду приму душ и переоденусь. У тебя есть какие-нибудь конкретные планы на сегодняшний день? Нет? Тогда, думаю, мы могли бы поехать в Трапани. Покатаем Джино в коляске по городу и, быть может, пообедаем в кафе с видом на море. А потом можно заняться уроками вождения.
— Уроками вождения?
У Эммы был вид учительницы, которая только что обнаружила, что ее лучший ученик не понимает элементарных вещей.
Да, конечно. Я ведь не умею водить машину, помнишь? Значит, надо научиться, чтобы я могла перемещаться по острову, когда ты в отъезде.
Но я дам тебе опытного водителя, который всегда будет в твоем распоряжении.
Эмма покачала головой.
— Боюсь, мне это не подходит. Мне нужно хоть немного независимости, Винченцо. — Она твердо взглянула на него. — Позволь мне, по крайней мере, это.
Винченцо нахмурился. В ее словах была логика, и эта логика беспокоила его. Он привык к страсти в отношениях с женщинами — и с Эммой больше всего. И ночью она была страстной, но сегодня утром совсем другой. Он как будто имеет дело с манекеном, а не с женщиной из плоти и крови, которая так восхитительно оживает в его руках.
Черт бы ее побрал!
— Что ж, хорошо. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы давали тебе уроки вождения.
Эмма благодарно склонила голову.
— Grazie [7].
Его рот сжался.
— Prego [8].
Эмма обнаружила, что сокрытие своих истинных чувств стало ее спасением. Куда легче играть роль педантичной жены, чем просто быть собой — слабой женщиной, которая по-прежнему любит своего мужа.
Было легче держать чувства к Винченцо под замком, чтобы они не тревожили ее, заставляя глупо тосковать по несбыточному.
Только в постели эта маска спадала. Только тогда она давала волю своим сокровенным желаниям, осыпая тело Винченцо пылкими и нежными ласками, вырывая у него стоны наслаждения.
А по утрам она просыпалась рано и выскальзывала из постели до того, как Винченцо проснется, сознавая, что куда труднее скрыть эмоции в ярком утреннем свете.
Она спешила к сыну, крепко-крепко прижимала его к себе и, зажмурив глаза от боли, вопрошала: как эти странные отношения отразятся на их ребенке?
Затем начинался новый день, и абсурд возобновлялся: двое родителей, горячо любящих своего мальчика, но далеких друг от друга, как полюса.
Между тем начали прибывать приглашения, ибо людям не терпелось познакомиться с женой Винченцо. И Эмма понимала, что должна выучить язык, если хочет стать полноправным членом местного общества.
Однажды утром она заговорила об этом с Винченцо. Они завтракали одни, поскольку Джино еще спал, а когда сына не было, напряжение между ними становилось более осязаемым.
Эмма наблюдала, как Винченцо разрезал грушу пополам и начал очищать. Эти самые пальцы так нежно скользили по ее коже ночью, но в холодном свете дня казалось, что все это происходило с кем-то другим.
Его смуглое лицо было непроницаемым, но ей показалось, она уловила на нем легкое выражение досады. Возможно, Винченцо уже устал от их соглашения и передумал?
— Мне придется выучить сицилийский диалект, — начала она.
Винченцо вскинул голову.
— Придется? — ухватился он за это слово, как за оскорбление его языка.
Эмма пожала плечами.
— Ну, да. Это будет нелегко, конечно, но необходимо.
Ее послушные долгу слова ранили, как пики, и внезапно Винченцо почувствовал себя словно пробуждающимся от наркотического сна. Он заморгал, глядя на женщину, сидящую перед ним: прекрасные голубые глаза потускнели, на красивых губах ни тени улыбки. Тысячи иголочек осознания вонзились ему в кожу. Он не может этого вынести! Ведь это он виноват в том, какой стала Эмма!
Серебряный нож со звоном упал на тарелку.
— Тебе не нужно учиться водить, — сказал он, — и говорить по-сицилийски. Разве что ради Джино.
Эмма воззрилась на мужа.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Не понимаешь? — Он невесело усмехнулся. — Ты можешь уезжать, Эмма. Когда захочешь. Ты выиграла.
— У… уезжать? Ты имеешь в виду…
Уезжать с Сицилии. Ее рука метнулась ко рту.
Я не оставлю Джино! Лицо Винченцо окаменело.
— А я и не прошу тебя, — сказал он, хотя, казалось, сердце его разорвется на части при мысли о том, что придется расстаться с его любимым мальчиком. — Можешь забрать Джино с собой. Единственное, о чем я прошу, это позволить мне видеться с ним как можно чаще. И отпускать его сюда, чтобы он мог поближе узнать своего отца и жизнь на Сицилии.
6
Здравствуй, красавица (итал.).
7
Спасибо (итал.).
8
Пожалуйста (итал.).