Воинство Рассвета

– Смогли бы, – мрачно ответил Ингольд. – Поверь мне, Руди, это им по силам. Я знаю Дарков... теперь. До той осени, когда я пересек Бездну для разговора с тобой, Джил, они не видели возможности избежать гибели обеих рас. Тогда они узнали про существование Бездны. Когда я бежал с Тиром из осажденного Дворца в Гае, один из них пересек Бездну вслед за мной... Вот с тех пор они за мной и охотились.

Маг сложил на груди руки и уставился в огонь.

– Они хотели, чтобы я нашел для них новый мир, – тихо продолжал он, словно не замечая ничего вокруг и не интересуясь, есть ли у него слушатели. – Такой же мир, каким был здешний – несколько эпох назад, когда Дарки впервые построили на болотах свои города, от которых сейчас остались только горсти камней в пересохших руслах рек. Теплый, темный, заболоченный мир, где они могли бы выращивать свои стада, возводить новые города, вести спокойное существование.

На фоне бледного неба четко выделялись руины стены Гая, а перед глазами Руди встала картина развалин Кво; казалось, он слышал глухие удары, сотрясавшие до самого подножья башню Форна. В его сердце поднялся глухой гнев против бездумной алчной силы, что разрушила и уничтожила весь этот мир, а теперь совершенно безнаказанно покинула его.

– Значит они превратили тебя в своего раба, – спокойно сказал Руди, – а нам теперь позволили подобрать крохи.

Ингольд искоса взглянул на него:

– О нет, я вовсе не был их рабом, – пробормотал он. – Я просто... сотрудничал с ними.

Руди резко поднял голову.

– Дарки не притрагивались к моему сознанию, – терпеливо объяснил волшебник. – Они не могли сделать этого. Не могли... чтобы сохранить мои знания о том, как действует Бездна. Если бы я был их рабом, – неужели ты думаешь, я бы попробовал вытащить тебя из города прежде, чем их заклинание захватило тебя и увело бы вместе со стадами через Бездну?

– И после всего, что они сделали, – мрачно подытожил Руди, – после того как они разрушили твой мир и убили твоих друзей, ты охотно помог им.

В бездонных голубых глазах Ингольда промелькнула искорка раздражения:

– Ну, не то чтобы охотно....

Руди сидел неподвижно, не испытывая желания продолжать разговор.

Наконец Ингольд спросил:

– Если бы ты дрался с кем-нибудь и твой противник одолел тебя и ушел, ты бы стал звать его обратно, в надежде все-таки победить?

– Ну, – сердито возразил Руди, – порой люди именно так и поступают.

– И получат по носу в точности, как ты, – парировал маг. – И хватит об этом. Все кончено.

И вновь возникла пауза, которую прервала Джил:

– Ты знаешь, что они разрушили Алкетч?

– Мне сообщили об этом.

– Тебе известно, что Элдор мертв?

Волшебник вздохнул, и его широкие плечи поникли, как у человека, который давно уже ожидал плохой вести. Он устало покачал головой:

– Этим меня трудно удивить. Он не хотел жить. Как вы уже поняли, мир, куда вы попали, оказался не слишком безопасным и мало подходящим для цивилизованной жизни. – Он поднял взгляд от костра. Над ними вставал холодный белый рассвет. – Таким образом, дети мои, настал тот миг, мысль о котором давно внушает мне страх. Хотя это должно было случиться очень давно, если бы не вмешалась политика и капризы судьбы.

Опершись на руку Джил, Ингольд с трудом поднялся на ноги. А за его спиной первые теплые лучи солнца окрасили скалы в бурый и синий цвета, и кромки сломанного льда зажглись золотым ободком. Джил заметила зеленые ростки – первые признаки наступающей весны.

До ее ушей донесся хрипловатый голос Ингольда:

– Теперь вы свободно можете вернуться домой... где бы этот дом ни находился.

Утро было наполнено такой тишиной, что Джил слышала отдаленное чириканье синиц в прибрежных кустах у реки. Она начала осознавать, что замерзла и очень голодна – ее обычное состояние с тех пор, как она попала в этот мир. Первым заговорил Руди.

– Я думал, что ты, Ингольд, не веришь в капризы судьбы, – спокойно произнес он. – Ты сам знаешь, я никогда не смогу вернуться. Похоже, я понял это с самого начала, с того первого дня в Карсте. Еще до того, как встретил Минальду или узнал о магии. В общем... с самого начала.

Ингольд улыбнулся.

– Вот поэтому-то я и не верю в капризы судьбы. А ты, моя дорогая...

Джил увидела в глазах старика печаль и сочувствие.

– Я знаю, что были времена, когда ты ненавидела меня, – ведь я лишил тебя привычной жизни и всего, что было тебе дорого. Здесь мало возможностей для продолжения твоих научных исследований, Джил. В ближайшие годы человечество вынуждено будет просто бороться за выживание. И в результате моей неосторожности ты была вынуждена задержаться здесь против своей воли. Прости меня за это, Джил. Надеюсь, когда ты вернешься, то обнаружишь, что все поправимо.

– Сомневаюсь, – покачала головой Джил. – Не думаю, что сумею когда-нибудь залатать брешь в той стене, которой прежде окружала себя. И кое-что еще удерживает меня здесь...

Ледяной ветер обжег шрам на ее щеке. Перед ее мысленным взором промелькнула цепочка таких забытых, обыденных вещей: кино, стереомузыка, кофе, горячий душ, родители, мягкая кровать... Как она устала от недосыпания, холода!

Джил пристально поглядела в глаза Ингольда.

– Ты хочешь, чтобы я осталась?

Джил увидела, как его глаза расширились, в них внезапно вспыхнула надежда, которая была решительно подавлена, прежде чем они отвели взгляд друг от друга. Ингольд старался, чтобы его негромкий, хриплый голос остался бесстрастным, но рука мага невольно стиснула ее пальцы.

– Джил, – молвил он, – я уже говорил тебе, что любить меня опасно. Я очень старался побороть свою любовь, хотя безуспешно. Если ты останешься, я не смогу расстаться с тобой. А это, моя дорогая, не принесет тебе ничего, кроме опасностей и тревог.

– Ты думаешь, что после того, через что я прошла, меня пугают тревоги и опасности?

Волшебник страдальчески посмотрел на Джил.

– Ты не понимаешь. С ранней юности магия, мое проклятое любопытство и постоянная страсть вмешиваться в чужие дела приносили только опасность и смерть всем, кого был мне дорог. Я никогда не любил ни одну женщину так, как люблю тебя... Бог знает почему; ибо я никогда не встречал такой упрямой и жестокосердной женщины. Я никогда не любил ни одну женщину настолько, что готов был скорее разлучиться с ней, нежели причинить ей боль.

– Если уж на то пошло, – мягко возразила Джил, – то и я никогда прежде не встречала человека, ради которого готова была рискнуть жизнью, лишь бы быть рядом.

– Я не могу допустить...

– Я спрашивала не об этом.

Его лицо потемнело от гнева.

– Я тебе не позволю, – резко сказал он. – Мало того, что все станут говорить об этом, как о стариковской блажи...

– Стариковской? – вздернула она брови. – Это ты-то старик?

Румянец окрасил щеки Ингольда.

– Джил, ты не понимаешь, что говоришь, – взмолился он.

Она положила руки ему на плечи.

– Нет, понимаю, – тихо произнесла она. – А теперь, хоть раз в жизни, забудь о своей ответственности за других и дай мне прямой ответ. Ты хочешь, чтобы я осталась?

На его лице она увидела отражение мучительной внутренней борьбы между заботой о ней и эгоистическим желанием, чтобы возлюбленная навсегда осталась рядом. Джил подумала, что он сейчас обманет ее, как уже часто это проделывал, чтобы уберечь от опасностей.

Но Ингольд взял ее за руки, и его глаза исполнились печали и надежды.

– Да, – негромко произнес он. – Ты прекрасно знаешь, что я этого всегда хотел, любовь моя.

Руди задумчиво посмотрел на две закутанные в плащ фигуры, которые в лучах бледного холодного рассвета неожиданно заключили друг друга в крепкие объятия. Он покачал головой.

– А мне-то казалось, это у меня с женщинами сложные отношения...

– Единственное, что мне непонятно в твоих отношениях с женщинами, – рассудительно заметила Джил, когда наконец отстранилась от Ингольда и откинула назад волосы, – так это что нашла в тебе Альда.