Страница 4 из 12
Теперь, после десяти лет службы, причастность к великим тайнам человечества грела меня уже далеко не с прежней силой. К черту любое избранничество – если мне никак не удается нормальную семью построить. И дело не только в дежурствах: четверо суток напролет ежемесячно отдай и не греши. И не спонтанные командировки мешали, типа сегодняшней. Служба в силовой структуре, пусть сколько угодно кабинетная, всякому существу, независимо от пола, прибавляет властности и мощи. Вот и получается: я и сама по себе – далеко не мягкая-пушистая дамочка. Плюс работа делает свой весомый вклад. И получается в итоге: с мужчинами-слабаками мне неинтересно, я их презираю, и слюнки им подтирать мне не нравится. А с сильными… Ну, их еще в наши дни надо поискать. Завязать знакомство труда, правда, не составляет. Мощные духом и телом идут на меня, выпучив глаза, словно лоси во время гона. Но когда мы с подобным уникумом хотя бы на неделю вместе остаемся – такие стычки начинаются, только стук от лбов и рогов стоит.
Вот, к примеру, приходит мой любимый участковый часов в одиннадцать вечера и давай орать, вроде бы в шутку: «Эй, женщина! Твой мужик пришел! Давай, ставь борщ греть!» Сносить покорно даже юморные наезды я не умею, потому и отвечаю в тон – тоже как бы весело: «А ты где шлялся, муженек? Опять с корешами в засаде сидел? То-то от тебя пивом разит!» Когда подобные перепалки, к примеру, раз в неделю случаются – это куда ни шло, освежает. Но участковый мой ведь каждый день что-нибудь новенькое изобретал: то рубашку ему погладить, то пуговицу пришить или бутербродов на работу нарезать. Или еще хлеще: шторы в спальне, видите ли, пыльные. Я, естественно, в ответ злилась, кричала, что домашней кошечкой никогда не стану, и пусть, если ему хочется, шторы сам снимает, стирает и вешает обратно. Иногда наорем друг на друга и миримся – сначала горячий секс, а потом – вместе занимаемся домашними делами. Но часто идем на принцип. Сколько раз я с моим, так сказать, суженым разругивалась вусмерть и расходилась навсегда? Да раз уж десять, не меньше.
Теперь мы снова в разлуке – но если еще неделю назад я кричала: «Да никогда больше!» – то теперь все чаще говорю себе: «А может, мы еще разок попробуем? Может, если я терпимее и нежней к нему стану – Борька тоже не только ужин требовать будет, но и цветы дарить?» Хотя такие идеи все равно в пользу бедных. Как говаривал все тот же великий афорист Петренко, пародируя деда Щукаря: «Нутро человека – оно завсегда, рано или поздно, вылезет». И если мы с капитаном милиции участковым Борей Федосовым – два медведя в одной берлоге, вряд ли он вдруг превратится в ласкового котеночка, а я – в покорную овцу.
Что ж, женское нутро – оно тоже завсегда свое берет. Вот и я – сама собиралась в кресле белокрылого лайнера поработать, но вместо того устремилась мыслями к собственной незадавшейся личной жизни. Одно хорошо: пока погружалась в раздумины, «Боинг» незаметно для меня вырулил на взлетку, разогнался – и вернулась я в материальный мир, только когда убралось шасси, а самолет стал круто набирать высоту. Я еще пару секунд глазела в иллюминатор, а потом все ж таки углубилась в свою «читалку». Первый утренний рейс следовал полупустым, в ряду я сидела совсем одна, так что никто любопытствующий или желающий познакомиться не мог нарушить моего уединения.
Итак, проект «Бирюза» – ответственной за который меня давным-давно, еще восемь лет назад, вскоре после того, как я пришла в комиссию, сделал неугомонный Петренко. Нынче проект пребывал в стадии, что называется, активной заморозки. Мы продолжали вести наблюдение за всеми нашими подопечными – которых оставалось, как на заказ, ровно двенадцать. Всех их мы постарались рассредоточить, физически и ментально, столь далеко друг от друга, насколько возможно. К примеру, один из них по фамилии Кольцов, бывший капитан (а ныне полковник ВВС), проживал с семьей в закрытом городке Озерковске (в прошлом Свердловске-37) на Урале. С ним устроилось проще всего: ему как человеку военному попросту было запрещено в приказном порядке покидать расположение части. Другой, сугубый отшельник, охотничал в уссурийской тайге. Две подопечные, женщины, стали монахинями: одна – в Дивееве, другая – в Кириллове. Равно как и удалившийся на Афон престарелый шулер Константин К***. Все трое пользуются огромным уважением в церковной среде, поелику видения, о коих они порой сообщают своим сестрам и братиям, отличаются исключительной красотой и, главное, прозорливостью.
Вот только Данилов – самый, пожалуй, сильный из биоэнергооператоров, с кем я встречалась, – избрал полем приложения своих сил помощь людям (как он ее понимает), то есть стал кем-то вроде гастролирующего экстрасенса. И теперь он отправляется в тот город, куда ему совершенно не следовало отправляться…
Далеко не первые они были биоэнергооператоры в нашей державе, изучали их у нас чуть не с двадцатых годов.
Вообще власть – какой бы она ни была, от вождя племени до вождя народов – всегда стремится поставить непознанноена службу себе. Власть советская (а потом российская) – не исключение. Не буду поминать спецотдел при ГПУ-ОГПУ-НКВД, что возглавлял Глеб Бокий. Все его руководители в конце тридцатых были расстреляны. Но ведомство Берии ту работу по поиску, а затем использованию людей со сверхспособностями продолжило. Разве ж возможно удержаться от искушения попробовать угадать, куда нацелены красные стрелы на карте, лежащей у врага за тридевять земель в бронированном сейфе!
В огромной массе населения СССР люди с соответствующими возможностями, разумеется, имелись, и вездесущий НКВД их находил. Но оставался нерешенным вопрос: а как поставить их неземные таланты на службу прогрессивному человечеству? Ведь люди – носители тонкоговели себя, с точки зрения органов,совершенно возмутительно. Свои способности они могли проявить, а могли – нет. Или проявить, но направить их совсем в другую сторону, чем нужно было заказчику. Просто потому, что сами не умели ими управлять. Грубо говоря, чекисты приказывали человеку одаренномуувидеть расположение стрелок на вражеской, удаленной и спрятанной карте. А тот тужился, пыжился, но внятного ничего сказать не мог. Хотя еще вчера инойугадывал девять из десяти карт игральных, спрятанных в заднем кармане экспериментатора. Или приказывал энкавэдэшник в белом халате разузнать про вражеский секретный план – а биоэнергооператор вместо того видел перед своим внутренним взором, что завтра «доктор» пойдет на «Аиду» в ложу Большого театра и случайно встретится там со своей первой юношеской любовью.
Однако на любые вещи, отрасли или явления, которые можно было поставить на борьбу с немецким фашизмом, а потом американским империализмом, в СССР не жалели ни средств, ни времени, ни людей. Времена стояли совсем не вегетарианские, и людям в белых халатах (сквозь которые просвечивали бирюзовые погоны) была поставлена боевая задача: определить условия, при которых биоэнергооператор может успешно функционировать.
Человеческий материал, поступил приказ, следует, конечно, экономить, но – не жалеть. В результате напряженных исследований в бывшем спеццентре под Москвой, на станции Первушино, вывели простую закономерность: способности людей, в принципе владевших тонкой энергией, резко обостряются в период их сильного душевного волнения. Мой подопечный Данилов, замечу в скобках, первую вспышкувыдал в период своей страстной влюбленности. Однако трудно предположить, что у экспериментаторов из органов имелись хоть сколько-нибудь значительные запасы любви. Или эйфорической радости. Или – приподнятого ожидания. Зато чувств с противоположным окрасом было у чекистов в избытке. Страха, например.
Именно он, страх, и стал катализатором в первых людоедских опытах чекистов над иными.Соответствующие протоколы я читала с сильнейшим душевным содроганием. Взять с веселых и более-менее свободных улиц человека потому, что он тонок и слышит голос мира в неведомом для большинства регистре, а потом, приставляя пистолет к его голове, заставлять угадывать масть карты, расположенной за тридевять земель… Пфуф. Людоеды и мерзавцы этим занимались, и никакое сложное международное положение их садистские опыты не оправдывает. Не хочется о них даже думать и вспоминать.