Тень дракона

– Гадость – это кофе? – уточнил Сергиевский. – А ублюдки – это оперативные сотрудники из моей группы?

– Точно. Именно оперативные сотрудники и именно вашей группы. И не просто ублюдки, а ублюдки коллекционные, тщательно подобранные человеком с несколько своеобразным чувством юмора.

– Спасибо, – хмыкнул майор.

– Не за что, – Шатов попытался выдержать прямой взгляд Сергиевского, но в углу что-то стеклянное со звоном врезалось в стену, с грохотом отлетел в сторону стул, отвлекая внимание.

– Твою мать! – пьяно взревел бас.

Хрясь! Один из гуляк, не вставая, приложил в челюсть приятелю, и тот опрокинулся навзничь, завывая и матерясь. Явно назревала драка, но на Сергиевского это впечатления не произвело:

– Группу, между прочим, набирал лично я.

Шатов откашлялся в кулак.

– Ничего, не стесняйтесь, – сказал Сергиевский.

– Я и не стесняюсь.

– Тогда поясните свою точку зрения по поводу группы несколько конкретнее.

К мужским матам добавились женские хоровые вопли. Снова разбилось что-то стеклянное, и кто-то рухнул, роняя мебель.

– Конкретнее? – переспросил Шатов. – Совершенно конкретные ублюдки. Пожрать, выпить, покурить, поменьше поработать, побольше отдохнуть… И если есть возможность потоптаться по кому-то – сделают это с большим удовольствием.

– Сильно сказано, – Сергиевский кивнул с видимым удовлетворением. – А внешне – почти не заметно.

– То, что они ублюдки, заметно с расстояния в километр в условиях сильного тумана темной полярной ночью.

– Да нет, я не об этом. Я о том, что вы неплохо владеете своими нервами. Ваше отношение к ребятам внешне почти не проявляется. Ну там, поиграть желваками, строго глянуть… Молодец!

«Эмоция!» – вспомнил Шатов Бочкарева. Еще один экспериментатор. Прикладной психолог. Только на этот раз в погонах.

Скандал в зале, между тем, переходил в шумную стадию общей потасовки, но бармен, уныло маячивший за стойкой, ни каких действий по его пресечению не предпринимал. Когда один из веселящихся врезался в стойку бара, бармен, особо не торопясь, снял с нее все стеклянное.

Шатов бросил быстрый взгляд через плечо майора на дерущихся.

– Еще минут десять у нас есть, – спокойно сказал Сергиевский.

– На что?

– На то, чтобы вы все-таки сказали мне, отчего это так не любите ментов. Причем, у меня такое чувство, что не конкретно моих коллекционных ублюдков. Тяжелая юность правонарушителя?

– Я не люблю ментов с той самой поры, когда они чуть не отправили меня на тот свет, – Шатов твердо посмотрел в глаза Сергиевскому. – Когда пятеро уродов решили угробить меня для того, чтобы никто не узнал об их небольшом бизнесе. Продолжать?

– Продолжать, – не отводя взгляда, кивнул Сергиевский.

– Да, собственно, продолжать особо и нечего. Когда защитники закона начали подрабатывать убийствами… – Шатов ударил кулаком по столу.

– Вас это поразило? То, что они стали подрабатывать убийствами? Или то, что они хотели убить конкретно Евгения Шатова?

– Да какая, на хер, разница?

– Существенная, – майор уже почти кричал, чтобы хоть как-то перекрыть грохот сражения. – За державу обидно, или за себя страшно?

– За себя, за свою жену… Этого мало?

– То есть, если бы эти конкретные менты не попытались конкретно убить конкретно вас, то…

– Майор, это вы всегда выражаетесь так запутанно и вычурно? Или сделали для меня исключение?

– Сделал исключение… – продолжить майор не смог – битва, наконец, докатилась до их столика.

Два бойца, обнявшись, попытались перевести схватку в нижний партер, толкнули майора в спину.

Шатов напрягся.

– Вот именно за это я люблю наших граждан, – недобро улыбнулся Сергиевский.

– Ма-ать! – отлетел в сторону стул, спина в джинсовой куртке смела со столика на пол всю посуду.

Ручеек кофе потек в сторону Шатова.

– Ты, козел! – джинсовая куртка нанесла ответный удар, и Шатову пришлось вскочить из-за стола, чтобы увернуться от парня в кожанке.

Тот был уже в светлом состоянии, когда все равно куда бить и на кого бросаться. Поскольку «джинса», потеряв равновесие, временно исчезла из поля зрения кожанки, Шатов оказался единственной доступной целью.

– Сука, – внятно произнес парень и ударил.

Особо крутым боксером он, видимо, не был, кулак стартовал вяло и не так чтобы прицельно. Можно было просто уклониться. Но Шатов уклоняться не стал.

Значит, драться? Отлично! У него как раз за последнюю неделю подсознательно сложилось желание набить кому-нибудь рожу. Лучше бы, конечно, Климову. Или Рыжему. Или…

Шатов левой рукой блокировал удар и правой врезал кожаному в лицо. Не кулаком, Шатов решил поберечь пальцы. Нижней, мясистой частью ладони Шатов припечатал парню в лоб.

Как в стену. Голова противника даже не качнулась. Он что-то прорычал и вцепился левой рукой в одежду Шатова.

Еще раз в лоб. И еще раз. Лобовая броня у пацана почище чем на «королевском тигре», мелькнула дурацкая мысль.

Как там учили артиллеристов? В борт или в корму? Или по гусеницам? Размышляя, Шатов потерял темп, перешел к обороне, отбивая вялые, но настойчивые удары.

Левая рука пацана как-то незаметно оказалась на горле у Шатова. Блин. Значит, Отелло прибыло, и мы будем изображать Дездемону?

Шатов зацепил левую руку душителя за запястье, шагнул с поворотом вправо, выворачивая ее. Резче и жестче, приказал себе Шатов. Резче и жестче! Локоть кожаного хрустнул где-то под мышкой у Шатова.

– И запястье! – Шатов понял, что комментирует свои действия вслух, и засмеялся. – Теперь – запястье.

Парень был пьян совершенно конкретно. Иначе понял бы всю бесперспективность дальнейшего трепыхания сразу. И это позволило бы Шатову не доводить прием до разрушительного финала. Кожаный допустил ошибку.

Вместо того чтобы покорно опуститься на колени, он дернулся. Шатов всем телом нажал на локоть левой руки, одновременно выворачивая кисть. Парень дернулся снова.

Шатов надавил сильнее.

Парень заматерился, попытался выпрямиться.

– Сиди, урод! – пробормотал Шатов. – Не заставляй…

Парень взмахнул правой рукой и в неверном свете бара Шатов увидел нож. Не обращая внимания на скрипящие от боли суставы, кожаный пытался достать Шатова ножом.

Все. Шатов перестал воспринимать кожаного как человека. Все. Перед ним был убийца. Снова кто-то попытался ударить Шатова ножом. Все.

Шатов надавил сильнее, заваливая парня на пол. Стал на колено, напрягся и рванул руку кожаного вверх. Противный влажный хруст. И истошный вопль. И судорожный рывок тела.

Это уже не была попытка высвободиться. Это тело реагировало на боль, Но Шатов не захотел этого понимать. Он рванул руку еще раз, выворачивая ее из сустава.

И снова вопль. Такой, что его услышали все, не смотря на азарт драки и рев музыки.

Шатов оттолкнул в сторону обмякшее тело и встал. Обвел взглядом зал. Вытер руки об одежду. Почувствовал, как колотится сердце, как царапает горло воздух при каждом вздохе.

– Получили? – спросил Шатов шепотом. – Получили?

Музыка стихла. Разом. То ли бармен решил, что хватит музыкального сопровождения, то ли просто закончилась кассета. Шатов стоял посреди тишины, глядя на замерших приятелей и подруг кожаного. Он нарушил правила. Он не имел права бить члена их компании. Право на дружеский обмен синяками имели только они. А никак не какой-то урод со стороны.

Внутренний конфликт сразу отошел на задний план. В конце концов, додраться можно было и потом. После того, как проучат чужого.

– Он Толика покалечил! – завизжала девка с малиновыми волосами.

Три крепко выпивших парня и пять разъяренных дам, автоматически пересчитал Шатов. Шансов, в общем, мало. Тем более что он таки действительно искалечил Толика.

Три парня и пять дам… С Толиком – четыре парня. Не парное число. Шатов даже улыбнулся этой нелепой мысли. Через минуту…

От удара он все-таки уклонился. Бил тот самый противник Толика, одетый в джинсовую куртку. И боксерский класс был у него повыше, чем у кожаного приятеля. Шатов, заметив краем глаза движение слева, успел подставить руку.