Страница 69 из 71
Жан Пьер Ле Ме предоставил мне для «Последней бригады» черты Лервье-Маре, а Элиана — «Золотой мамочки».
Я уже говорил, что этот роман всего лишь хроника, хроника моего выпуска в первой части и хроника выпуска, участвовавшего в боях, во второй.
Мы изображены на одном фото, Шовело, Ле Ме и я, затянутые в форменные ремни, в голубых кепи и готовые к военным приключениям.
Гений Александра Дюма сумел заметить, что в любой военной группе всегда найдутся три неразлучных друга. Мы были тремя сомюрцами, а четвертый тоже обязательно находился — в другом месте или рядом. Сын поэта Фран-Ноэна актер Клод Дофен был старше нас лет на десять и уже приобрел некоторую известность в ролях первых любовников. Он тоже прошел курс как унтер-офицер резерва, чтобы получить офицерские нашивки. В нем было с избытком таланта и остроумия, и мы были рады, что он присоединился к нашей компании.
Три года спустя, в Англии, мы с Клодом Дофеном вместе окажемся на радиостудии, сидя по обе стороны от микрофона.
X
Прощание с бальзаковской Францией
Сказал ли я, что Сомюр был приятным городком, одним из самых приятных во Франции? Когда я думаю о недавней провинции, мне вспоминается именно Сомюр. И я вновь вижу его, построенный из прекрасного белого камня, белого песчаника, который так хорошо впитывает краски неба, слегка окрашиваясь розовым на заре, в полдень принимая оттенок свежей соломы и опять розовея с приближением вечера. Вижу его набережные по берегам Луары, которые были бульваром наших королей. Вновь вижу большой укрепленный замок, который возвышается над ним, и его плотно застроенный остров посреди реки. Слышу, как отдается мой одинокий шаг на поднимающихся в гору улицах квартала Сен-Пьер, украшенного особняками XVI века, среди которых Бальзак выбрал дом для Евгении Гранде. Большой дверной молоток, чугунный, в виде удлиненной слезы, всегда был у его двери — точно такой, каким его упомянул Бальзак.
Никакого шума на улицах, никакого гула толпы. Вселенная людей, живших за этими окнами былых времен, кажется тесной и ограниченной, но это была их вселенная, а не сегодняшний мир, слепленный без разбору из всего подряд, когда уже нет провинции.
В кварталах, построенных в XVIII веке или при Империи и Реставрации, проживало богатое или зажиточное население. У владельцев больших окрестных имений, таких как герцог де Бриссак, были свои дома в городе.
На самом деле жизнь Сомюра вертелась вокруг Кавалерийской школы, ее Черных кадров, а также вокруг Школы обозного транспорта, когда тыловое обеспечение еще не обозначали словом «логистика». По окончании работы главные улицы заполнялись мундирами, и на тротуарах беспрестанно взмахивали руки в знак приветствия.
Во времена мира главным событием года были конные состязания в конце июня со всевозможными празднествами, приемами и балами по этому поводу. Даже в ту военную зиму они были излюбленным предметом для бесед.
У книготорговца продавалась знаменитая почтовая открытка, где берейтор Черных кадров преодолевает великолепным прыжком накрытый стол, а сидящие за ним, чуть откинувшись на своих стульях, приветствуют его с бокалом в руке.
В обычае каждого выпуска было также публиковать своего рода портреты или карикатуры офицеров Школы. Поскольку я в то время немного владел карандашом, то стал автором почтовой открытки с профилем нашего лейтенанта Тевено, спокойного патриота и пунктуального инструктора.
Отель «Бюдан», просторный и старомодный, чей классический фасад выходил на реку, был одним из главных мест города. Он был вотчиной генералов и старших офицеров, мы там бывали нечасто, разве что иногда, в час аперитива.
Моей штаб-квартирой в конце недели был «Отель де ля Пэ», менее импозантный, но столь же старомодный.
В воскресенье утром наибольшая часть курса присутствовала на мессе в церкви Сен-Николя-дю-Шардонне. Полковник и офицеры занимали первые пролеты, перед хором, а курсанты — всю мужскую сторону. Некоторые приходили туда, будучи истинно верующими, другие по традиции, а кто-то просто ради соблюдения приличий. Для всех этих молодых людей, которые целую неделю учились самым эффективным методам убивать себе подобных, это время сосредоточения становилось поводом подумать и о собственной смерти.
Когда мороз соблаговолил отступить и повеяло весной, мы пользовались этим, чтобы посетить окрестности Сомюра иначе, нежели в военных грузовиках, которые доставляли нас к местам наших маневров, ориентирования по компасу, установления опорных пунктов и составления планов боя.
Шовело, Ле Ме, Дофен и я отправлялись в какую-нибудь известную деревенскую гостиницу, например к сестрам Барро в Жене, где подавали несравненных пулярок в сливках, или к Безе. Эти воскресные трапезы были настоящими праздниками. Я еще помню неизменное меню Безе: омар по-арморикански в своем пурпурном панцире, горячем и маслянистом; сладкая телятина в белом и пряном соусе с грибами; розовое, в самый раз, жиго из ягненка с белой фасолью, таявшей на нёбе; местные козьи сыры, мягкие или твердые; большие теплые фруктовые торты, где дольки яблок образовывали золотистые чешуйки; «плавучий остров», словно пенный и твердый паковый лед в океане свежих сливок. Тот, кто хотел, мог добавить к этому обычному набору начиненный картофелем омлет с тонкими приправами или шоколадный мусс в салатнице. И еще у Безе подавалось сколько угодно вина: открывало трапезу местное белое, не игристое, но, разумеется, близкое к этому, а остальное орошалось почтенным красным шиноном.
Женщины, быстро насытившись, с некоторой опаской смотрели, как мы все это поглощаем. Родина отца Гаргантюа требовала поддерживать свою репутацию. Не без помощи таких вот трапез прежние поколения так часто страдали от подагры и умирали от апоплексии.
Но в первую очередь мы тут были в краю Бальзака. Турень и Анжу — провинции в высшей степени бальзаковские.
Небольшие белые дворянские усадьбы, окруженные прекрасными парками, чьи отлогие лужайки спускаются к тихим речкам, строгие аристократические особняки в городках, живущих сами по себе, лавки, приятно пахнущие зерном, полотном или пряностями, пристройки мелких ремесленников — именно эти декорации и пейзажи Бальзак населил всеми социальными типами и всеми страстями. На берегах Туэ, к западу от Сомюра, все еще были видны тополевые рощи папаши Гранде, а однажды я совершил паломничество в замок Саше, где, полагаю, была написана «Лилия долины». Я отправился туда в коляске, поскольку коляски тогда были многочисленнее, чем такси, с той же скоростью, что и сам Бальзак, под то же цоканье копыт и по дороге с той же тряской.
Мне достаточно вновь открыть один из луарских томов «Человеческой комедии», чтобы вновь обрести этот запах сирени, сенокоса или грибов, которые по прихоти часов или времен года пропитывают воздух Анжу; чтобы вновь обрести этот столь ясный, столь особый, столь пастельный свет — будто все голуби потеряли в небе перья со своих горлышек.
Не могу отрицать, что в этих воспоминаниях есть немного ностальгии, стало быть, приукрашивания. Но ведь и вся провинция состоит из наслоившихся друг на друга ностальгических воспоминаний.
В ту сом юрскую зиму и весну область Анжу, после Нормандии моего детства, стала одной из моих Франций, совокупность которых и составляет моюФранцию. Позже я добавлю к ней еще Прованс и Аквитанию.
20 апреля 1940 года в полдень, отстояв накануне свой последний караул у ворот Школы и разделив со своими товарищами по комнате прощальный ужин, я уехал из Сомюра. Кроме небесно-голубого кепи легкой кавалерии у меня еще были прекрасные нашивки в виде удлиненного трилистника на рукавах и бамбуковый стек под мышкой. Отныне ко мне обращались «господин лейтенант», поскольку таково было традиционное обращение к аспирантам. [39]
Вопреки всем опасениям, которые были у нас полгода назад, в начале обучения, война без нашего участия не закончилась.
39
Аспирант — промежуточное звание между старшим унтер-офицером и младшим лейтенантом, присваивается выдержавшим экзамен на младшего лейтенанта запаса, но еще не произведенным в офицеры.