Страница 10 из 44
Такой предстала имперская столица кхмеров в IX-XV веках, Ангкор, перед лицом первооткрывателя Анри Муо
Еще в середине XIX века на месте современного Сиемреапа у берега одноименной реки стояла жалкая рыбацко-рисоводческая деревушка. Но ей выпал счастливый лотерейный билет. В 1861 году французский натуралист Анри Муо бродил по окрестным лесам и неожиданно для себя наткнулся на целую вереницу величественных священных построек, воспроизводящую планировкой расположение звезд в созвездии Дракона: храмы Байон, Ангкор-Ват… «Увиденные мною памятники строительного искусства огромны по своим размерам и, по моему мнению, являются образцом самого высокого уровня по сравнению с любыми памятниками, сохранившимися с древнейших времен. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас, в этой великолепной тропической обстановке. Даже если бы я знал, что мне придется умереть, я ни за что не променял бы эту жизнь на удовольствия и удобства цивилизованного мира». Возможно, его посетило какое-то предчувствие: спустя несколько месяцев Муо заболел малярией и, промучившись 20 дней, умер.
Конечно, слово «обнаружил», которое современные энциклопедии применяют к описанию Ангкора французом, — условно, как оно и всегда условно применительно к археологии. Жители берегов Великого Пресного моря прекрасно знали, что в лесах находится сотня каменных храмов. Они даже иногда пользовались осколками древнего известняка как подручным строительным материалом. Просто до приезда европейского ученого никто не пытался сообщить об Ангкоре всему миру, и он простоял в тишине и покое целых четыре века.
Вновь обретенная столица Кхмерской империи очень быстро заработала репутацию очередного чуда света. Хотя ЮНЕСКО только в 1992 году внесла ее в список памятников культуры мирового значения, уже в годы французского колониализма поток любопытных приезжих здесь сделался значительным.
При этом, если не считать возвышения Сиемреапа, хозяйственно и психологически, биоритмически и технически жизнь на Тонлесапе изменилась поразительно мало. Как и в IX веке, Пресное море дает пищу, работу и все в этой жизни миллиону кхмеров, расселенных вокруг него.
Экскурс 6
Пресное море
Площадь крупнейшего внутреннего водоема Индокитая в сухой сезон, когда «Большое свежее озеро» максимально съеживается (мы видели его именно в этом состоянии), составляет около 2700 км2. Зато потом, «при дождях», когда река Тонлесап поворачивает от Меконга вспять и нагоняет огромные массы влаги в его берега, «кормилец кхмерской империи» возрастает до 16 000 км2 и в среднем до 9 метров глубины — как говорится, почувствуйте разницу. По сей день в год из Тонлесапа извлекается по 300 тысяч тонн живой, трепещущей биомассы — сомов, карпов, гигантских змееголовов, собственно пресноводных змей и черепах.
О роли озера, а также о многих других приметных чертах кхмерской цивилизации первым из хронистов свидетельствовал еще Чжоу Дагуань в своем знаменитом на Востоке трактате о путешествиях по разным землям. Этот дипломат на службе Пекинского двора в 1296—1297 годах посетил «богатую и густонаселенную страну южных варваров», описал ее обычаи и приметы: «здесь имеется множество растений, цветущих гораздо пышнее (чем в Китае. — Прим. ред.)… из четвероногих есть носороги, слоны, дикие буйволы и «лесные кони» — животные, какие у нас не водятся. …Быков диких почти нет, а домашних крестьяне используют как тягловых животных или ездят прямо на их спинах, причем, когда бык умирает, его не едят, ибо это благородное животное посвящает свою жизнь служению человеку…»
Между прочим, многие современные биологи на полном серьезе высказывают гипотезу, что, мол, коупреи, которых еще в первое свое царствование, в 1950-х, король Нородом Сианук объявил одним из государственных символов, на самом деле представляют собой не натурально дикий вид, а одичавших потомков древнекхмерского крупного рогатого скота. Того самого, что описывает Чжоу Дагуань. Иначе ведь невозможно объяснить, отчего про них никогда не слышали ни в Индии, ни в Бирме, ни на Малайском полуострове, ни в Индонезии, где 90% фауны совпадало и совпадает с камбоджийской. Только на землях бывшей Кхмерской империи обнаружена эта ходячая загадка.
Ну а если такая «вторичная» гипотеза верна, то прародиной коупреев следует считать не что иное, как сердце средневековой Ангкорской державы — район озера Тонлесап, где мы сейчас и находимся. Конечно, если говорить о распределении видов в современной природе, здесь теперь менее всего можно ожидать встречи с диким быком. Разве что в центре Пномпеня таких шансов еще меньше. Но прочих «аттракционов» тут, пожалуй, больше, чем где-либо в Камбодже.
В буддистской традиции всякую церемонию — свадьбу ли, похороны ли, храмовый ли праздник — непременно сопровождают «персонажи» в ритуальных масках. Маски эти страшные на вид на самом деле изображают обычно добрых божеств и духов, призванных помогать людям в их начинаниях
Например, классическое чудо камбоджийской этнографии — плавучие деревни (в нашем случае это деревня Чивянг). Местный быт представляет собой парадоксальную смесь самого примитивного жизненного цикла с некоторым комфортом. С одной стороны, день чивянгцев и им подобных складывается примерно так: рано утром встал и, отвязав плот от порога, отправился к дальним рыболовецким «заимкам» (если ты мужчина). Или же выйдя в водяной «садик» — этакий огороженный естественный аквариум перед каждым домом, где растут съедобные водоросли и кормится криль, — набрала «салатика» на завтрак (женщина). Сам дом — буро-дощатый или крашенный в затейливые синие, красные и желтые краски — при этом покачивается на волнах, поскольку стоит прямо на туго связанной воедино сотне-другой просмоленных бамбуковых стволов: это и есть пол. Встают дети, забираются в свои собственные «лодочки-скорлупки» (каждый местный житель умеет управлять ими лет с пяти) и отправляются в церковь. Да-да, жители Чивянга, как и остальных двенадцати подобных поселков на Тонлесапе, — христиане-католики. Дело в том, что по давнему происхождению своему они — южные вьетнамцы, и их предки еще там поддались французскому миссионерскому влиянию. Дети, впрочем, плывут к дрейфующей хижине под массивным крестом не ради молитвы: храм Божий служит в Чивянге и зданием суда, и школой младших классов, и местом собраний-обсуждений текущих дел. Пенсионеры занимают свои позиции, свесив со ступеней ноги в воду — они готовы ожидать туристов и предлагать им всякие местные безделушки. Ближе к полудню возвращаются отцы семейств с уловом, и их жены принимаются разделывать его — вонь стоит при этом невыносимая.
С другой стороны, в задних, спальных комнатах запросто можно обнаружить стильно накрашенную девицу, которая, валяясь на диване (он вполне прочно стоит на бамбуке), листает Vogue или Cosmopolitan. Над каждой второй хибарой — спутниковая тарелка, а обеденные комнаты для приезжих обставлены даже не без претензии на шик.
Кроме того, почти каждое хозяйство снабжено замысловатым и дорогим инкубаторным оборудованием для выращивания крокодилов. Этот бизнес получил широкое распространение в начале 1990-х и сделался основным средством заработка местных жителей. Мировой спрос на изделия из крокодиловой кожи тогда резко вырос, и местные освоили новое занятие, оказавшееся к тому же не слишком трудоемким. Просто роешь у себя на заднем дворе — у самого берега, при входе в дом со стороны суши — крупный вольер, который вместо крыши покрываешь досками, чтобы ходить прямо над рептилиями. Делишь вольер на три отсека. В один помещаешь две разнополые половозрелые особи (метров по пять длиной — весьма устрашающее зрелище), во второй — «готовый» к продаже молодняк разного возраста и размера, от полуметра до трех, в третий — специально обработанный и нагреваемый синими лампами песок с яйцами. Потомство появляется в среднем раз в месяц, и хлопот с ним никаких — крокодил свободно может не есть и неделю, жить в узком пространстве с десятками своих сородичей вповалку — и ничего с ним не случится.