Страница 6 из 40
Георгий Бурба
Завороженные смертью
«Слово «смерть» непроизносимо в Нью-Йорке, Париже, Лондоне; оно обжигает губы. А мексиканец со смертью знаком близко; он шутит о ней, ласкает ее, прославляет, спит с ней; это одна из его любимых игрушек и самых крепких привязанностей», — писал в середине XX века Октавио Пас. И хотя с этим высказыванием нобелевского лауреата можно спорить, достаточно побывать в Мексике хотя бы однажды, чтобы понять: это не пустые слова.
— Вы заметили, что аккуратные пирамиды из сахарных черепов, выставленные на прилавках ко Дню мертвых, очень похожи на цомпантли?
Цомпантли — это ацтекские инсталляции из черепов принесенных в жертву пленников. А кроме того, «Цомпантли» — название последнего арт-проекта художника Андреса Моктесумы. Мы сидели в уютном кафе во дворе гигантского Антропологического музея Мехико . Показав мне древние ацтекские божества , Андрес заговорил о связи времен:
— Наше отношение к смерти мало менялось. Знаете нашего поэта Хавьера Вильяуррутию? Он говорил, что здесь очень легко умереть. И чем больше индейской крови течет в наших жилах, тем привлекательнее для нас смерть. А вот европейцы боятся не только смерти, но даже самого упоминания о ней. Вот вам, скажите, приятны разговоры о смерти? А мы можем и поговорить, и пошутить об этом. У нас ее как только люди не называют — «безносая», «тощая», «беззубая», «любимая», «невеста»...
Подобные инсталляции вырастают к началу ноября практически во всех городских учреждениях: от гостиниц и музеев до офисов и министерств
Все, что говорил Моктесума, можно было бы принять за эксцентричность модного художника, если бы филологи и правда не насчитали в мексиканском испанском 20 000 слов и выражений, обозначающих смерть. И если бы не знаменитый День мертвых, когда мексиканские дети получают в подарок сахарные черепа со своими именами, шоколадные гробы и игрушечные скелеты.
Сергей Эйзенштейн, снимавший в Мексике в 1930-х годах свою киноэпопею «Да здравствует Мексика!», вспоминал позже в мемуарах, что впервые заинтересовался страной, увидев в немецком журнале странные «кости и скелеты. Скелет человека сидит верхом на скелете лошади. На нем — широкое сомбреро. Поперек плеча пулеметная лента… А вот фотография шляпного магазина — из воротничков с галстуками торчат черепа… Что это? Бред сумасшедших или модернизированная «Пляска смерти» Гольбейна? Нет! Это фотографии Дня мертвых в Мексико-Сити. Скелеты эти… детские игрушки! А витрина — подлинная витрина в том виде, как их убирают в этот день — 2 ноября».
Правда, в ответ на возросшую за последние годы славу Дня мертвых многие антропологи утверждают, что «особые отношения» мексиканцев со смертью — миф. Он зародился во время революции 1910—1920 годов, когда ее герои стоически шли на смерть. В послереволюционные 1920—1940-е годы мысль о настойчивом «флирте» мексиканцев со смертью была сформулирована интеллигенцией и богемой. А к концу века эту идею художников-авангардистов подхватили и раскрутили чиновники, поняв, что она может укрепить национальное самосознание. Но если изначально мексиканцы противопоставляли свою самость колониальной и империалистической Европе, то в конце ХХ века — северному соседу. С ростом влияния американского образа жизни и популярности Хеллоуина в 1980-е годы традиционный День мертвых начал возрождаться как подлинно мексиканский праздник. И как своеобразный «день независимости» от чужих культур.
Я изложила все это Моктесуме, и он не стал возражать, а только заметил:
— Я не буду вас ни в чем убеждать. Поживите в нашей стране несколько дней — ходите по улицам, смотрите по сторонам — и сами разберетесь.
Начать свое путешествие-расследование мы решили с рынка Сонора — главной торговой точки шаманов в мексиканской столице.
Покровитель пропащих
— Это очень неспокойный район. Там проститутки! — на последнем слове человек в форме сделал страшные глаза. Было не совсем понятно, кто он. Небольшое бюро, где мы хотели узнать, как проехать на рынок Сонора, напоминало одновременно туристическое агентство и полицейский участок: глянцевые буклеты на столе странно уживались с фотографиями людей в розыске на стенах.
— Не вздумайте ехать туда на метро . Только такси. И скажите водителю, чтоб непременно подождал вас на выходе.
Такси решили брать непосредственно там, где начиналась «неспокойная зона», а пока прогуляться пешком. Возле станции метро «Идальго», в самом центре Мехико, наше внимание привлекли индейские ритмы. Звук исходил из глубины площади, где виднелись две потемневшие от времени башни католического собора. Сама площадь была запружена смуглыми людьми. Помимо индейской крови, их объединяло еще одно — у каждого было по статуе человека в зеленом хитоне с посохом в руке. Одни индейцы сжимали в кулаке маленькие, почти сувенирные статуэтки, другие везли на тележках метровые изваяния и при этом радостно улыбались. Кто-то сунул мне в руку цветную открытку. На картинке был изображен все тот же человек в хитоне. «Святой Иуда, — сообщала подпись, — покровитель пропащих и последняя надежда отчаявшихся». Ближе к собору, откуда доносилась музыка, мы увидели плотный круг. За ним полуголые немолодые и не совсем спортивные люди — без статуй в руках, с перьями на голове — серьезно и старательно вышагивали по кругу, поворачивались и приседали. Делали они это явно не для туристов, которых на площади попросту не было. И даже не ради денег. Любительский коллектив из штата Оахака сюда привело то же, что и всех остальных, — желание почтить любимого святого.
В честь Святого Иуды специально приглашенный любительский коллектив из штата Оахака исполняет старинный миштекский танец. Языческий, естественно, но это никого не смущает
Каждый год 28 октября возле старинной церкви Святого Ипполита, где в этот день служится по 17 месс, собираются десятки тысяч людей. Именно здесь хранится главная городская статуя апостола Иуды Фаддея (не Искариота, а еще одного из 12 учеников Христа). Считается, что он помогает в особо сложных ситуациях — безработным и заключенным, например, — и потому некоторые мексиканцы относятся к его почитателям настороженно. Но это не мешает жителям столичных окраин каждый год брать с домашнего алтаря своего святого и везти сюда — в знак благодарности или чтобы запросить новых чудес. Говорят, многим в этот день статуя обеспечивает бесплатный проезд...
К рынку Сонора нам все-таки пришлось идти пешком: движение было местами перекрыто, местами затруднено, и таксист высадил нас ровно там, где бы мы вышли, добираясь на метро. Сам рынок одновременно разочаровал и обрадовал. Удивило не только отсутствие в округе ожидаемых проституток (возможно, мы просто шли не по той улице). Обещанный путеводителем «храм мексиканского колдовства» напоминал обычный вещевой рынок. Здесь не было ни дряхлых шаманов, ни дурманящих благовоний — в нем вообще не было ничего экзотического. Единственным предвестием Дня мертвых, причем в его американизированном варианте, оказались пластиковые тыквы и подвесные ведьмы, завывающие механическими голосами. Судя по их количеству, товар был востребован. О Хеллоуине напоминал и обтрепанный плакат, предлагавший приобрести «макабрическую музыку, аудиозаписи страшных историй, искусственную кровь».
Внутри громадного крытого рынка мы с трудом отыскали «колдовской» ряд. На прилавках вперемешку были выставлены аляповатые фигурки Смерти с косой и китайские болванчики, рядом лежали индейские амулеты, с потолка свисали пучки сухих трав. За запылившимися витринами стояли разно цветные бутылки с микстурами: красные обещали вернуть утерянную любовь, фиолетовые — «для студентов» — гарантировали успех на экзамене. Форма выпуска могла быть и другой: рядом с яркими настойками лежали большие, тяжелые свечи тех же цветов и предназначений. Кое-где написанные от руки таблички ненавязчиво сообщали, что продавец может провести и традиционный обряд очищения — лимпиа. Все было на удивление буднично.