Мать Зимы

Затем он двинулся в сторону, и существо повернулось за ним следом. Человек встал на краю кислородного колодца. Белый туман клубился у его ног. Розоватые, голубые и зеленые отблески ложились на волосы и на лицо.

Постепенно фигуры чужеродной магии угасли. Старик с посохом и мечом стоял среди своих врагов без всякой защиты, и лицо его было печально. Медленно он протянул руку к старшему из ледяных магов.

– Мне очень жаль. – Он говорил негромко, но в безмолвии ледяной пещеры его звучный, чуть надтреснутый голос был хорошо слышен повсюду. – Я не знал. Она мертва.

Жрец-чародей опустился ближе. Щупальца его начали укорачиваться, одновременно утолщаясь.

Двое других жрецов словно бы съежились, как кошки, готовые к прыжку, и Джил ощутила волну их злобы и ярости. Однако голоса в сознании затихли. Их гнев больше не распространялся на нее, не распространялся ни на кого, был замкнут сам на себе, сгущаясь все сильнее в сжимающейся вселенной времени, мощи и безумия.

Мягким голосом Ингольд продолжил:

– Я не знал этого, когда был здесь в прошлый раз, ибо в ту пору не ведал истинной сущности вашей магии. Многие вещи были от меня сокрыты. Возможно, и от вас тоже. Но мне кажется, она мертва вот уже много веков.

Он перехватил свой посох, опустил меч, касаясь кончиком льда у кромки колодца.

– Она жила очень долго, – прошептал он, – но все семена гибнут, если слишком долго ждут своего часа во чреве Времени.

(Не мертва)

Джил ощутила мощный толчок изнутри, – то была ярость их отрицания.

Яростный вулканический жар, который они призывали из недр земных, не шел ни в какое сравнение с отголосками этой скорби, ярости и нежелания принять очевидное.

(Не мертва. Опять жива)

(Если опять жива, если...)

(Мир будет опять такой)

(Опять жива, если мир опять такой)

(Сделать прежним, вернуть, вернуть)

(Не мертва)

Должно быть, Ингольд также услышал их, ощутил натиск ядовитой бури, и Джил не понимала, почему он не спасается бегством. Как он мог выдерживать этот напор, стоять перед ними, не дрогнув, испытывая лишь сожаление и печаль?

Но он сказал:

– Она мертва. – Таким голосом сообщают трагическую весть ребенку. – Вы хорошо исполнили свой долг. У нее не могло быть лучших детей, чем вы, и ваша любовь была самым драгоценным даром. Вы ничего не могли поделать, чтобы это предотвратить. Вы не могли повернуть время вспять и сделать мир прежним.

Тьма сгустилась, а затем начала расползаться в недрах сверкающего льда. Ярость. Отрицание и ярость. Раскаты гнева.

(Нет)

(Не мертва)

(Не одолеть, не одолеть, не одолеть)

Ингольд отвернулся, и они обрушились на него, словно ядерная буря.

Джил предупреждающе вскрикнула, и он взметнул посох в ослепительной вспышке света. Порождения льда превратились в сгустки пурпурного сияния. Маг, опустившись на одно колено, поднял меч. Больше Джил ничего не видела, хотя слышала его крик. Вслепую она бросилась бежать, сжимая в руках алмаз. Мутный туман заполнил пещеру.

Бектис с отчаянным криком набросил на Джил согревающие чары, и вокруг незримого кокона взвихрились потоки белесой дымки, но этого было явно недостаточно, – ледяные иглы пронзили ее насквозь.

Колодец находился где-то впереди, полностью скрытый в облаках тумана. Джил видела, как обороняется Ингольд, нанося резкие размашистые удары посохом, видела, как тьма обнимает его... И в этот миг она оступилась, зацепившись ногой за какой-то выступ, невидимый под густым покровом тумана.

Задыхаясь, она упала, поранив ладонь, сжимавшую алмаз. Но под действием согревающих чар туман у самой земли рассеялся, унесенный порывами ветра, и Джил увидела прямо перед собой голые камни, черный лед и пурпурную бездну, уходящую в бесконечную тьму, и медленно движущуюся ледяную жидкость своих грез, вздымающуюся и бурлящую в ритме магического дыхания.

И во тьме колодца она увидела эту тень, смутные очертания зерна, заключавшего в себе целую вселенную. И это она тоже видела во сне.

Джил снилось, что это создание произносит ее имя и вытягивает жизненные соки из ее тела. Теперь же она подняла алмазное сердце, кровь от крови своей, жизнь от жизни своей... роняя кровавые капли на камни и лед под ногами. Всей своей яростью чародеи ударили по ней, загоняя разум во тьму не-сознания, но боль в ладони и вид крови, стекающей тонкими алыми змейками, помогли Джил сохранить рассудок. Она вновь услышала крик Ингольда и, поднимая руку, обернулась к нему в тот самый миг, когда маг заступил дорогу троим жрецам, готовым наброситься на его возлюбленную.

Молнии и грохот... Казалось, мир раскалывается на части... Изо всех сил Джил швырнула алмаз в колодец.

«Бектис, надеюсь, твои охранные чары сработают...»

Мир взорвался в хаосе дыма и света.

Слишком многое изменилось в Убежище за все эти годы, и подземелья также не остались прежними.

То, что раньше было небольшой комнаткой в самом сердце магической сетки, давно уже сделалось частью гидропонных залов. «Слава богу, мы не решились запереть поклонников Святого Изобилия именно здесь», – подумал он, входя внутрь. Большая часть цистерн были убраны отсюда, а в оставшихся хранили зерно и сушеные фрукты.

Внимательно осмотрев пол, Руди определил место, где три комнаты были объединены в одну. Центральная из них была самой маленькой, круглой... И, судя по всему, здесь стоял смотровой стол. Руди смог это определить по едва заметным следам на камнях. Здесь явно тащили что-то тяжелое...

Но если стол вытащили, то куда? Вообще убрали его из Убежища? Возможно, отправили в Гай, в королевский дворец? Или разбили во время очередных гонений на колдунов?

Из кармана куртки он достал Цилиндр и установил его в центре грубого каменного круга на полу.

– Брикотис? – позвал он. – Ты здесь?

Руди закрыл глаза. Он находился словно бы внутри Цилиндра, в крохотной темной круглой комнатке в самом центре Убежища.

– Я здесь, – откликнулась Лысая Дама.

Он и сам не знал, чего ждал, но уж точно не этого.

Руди то казалось, что он стоит на берегу океана январским утром, в свинцово-холодном мире, то, что он в саду летней ночью на пороге беломраморной беседки, пронизанной золотистым светом... Еще ему казалось, что он смотрит на спящую женщину... И даже не мог определить ее возраст...

Он и сам толком не понимал, что чувствует.

Аромат ванили и цитрусов...

Глубокое, пронизывающее ощущение доверия, заботы, дружелюбия и покоя...

Он не знал, как обращаться к ней и куда смотреть.

– Я... м-м... Мое имя – Руди Солис. Я маг Убежища, но, должно быть, вы и сами все знаете...

Он ощутил ее улыбку и понял, что даже спустя столько времени она еще сохранила в себе человечность.

Ему хотелось расспросить ее о стазисных чарах, но после такой улыбки он смог лишь выдавить:

– Ну, как вы там? Вы... вы были живы все это время? В ловушке?

Однако едва эти слова сорвались с уст Руди, он понял, как ошибался.

Она не была пленницей стен Убежища, так же, как и он сам не был пленником собственной плоти.

Она была сердцем Убежища, превратившись в него точно так же, как Ингольд превратился в птицу, и по той же причине, – чтобы спасти тех, кого она любила.

И все же она была благодарна ему за этот вопрос, – он ощутил в душе тепло летнего полдня.

Воспоминания мерцали и кружились, словно она пыталась сосредоточиться на них. Фрагменты мысленных образов вспыхивали в сознании Руди, словно он улавливал чужие воспоминания или видел чужие сны.

Кошка, любившая спать у нее на коленях, прикрывая лапкой черно-белый нос. Покалывание иголок, когда ей наносили рунные татуировки на руках. Чей-то смех. Цвет локонов дочери...

А затем очень явственно он увидел Мать Зимы, спящую в своем колодце, спящую по-настоящему, ибо она шевелилась во сне и грезила о зернах в своем теле. Сердце ее пульсировало и тускло мерцало...