Страница 7 из 14
Приходилось признать, что я отчаянно трушу. Хотя объяснить, что меня так страшит, я бы не могла. Казалось бы, после того жуткого дня, когда сварился мой пациент, меня сложно чем-либо напугать. Моя врожденная впечатлительность никуда не делась, но ведь поездка в маленький мирный городок ничем, ну абсолютно ничем мне не угрожала!
Сообразив, что повторяю последнюю фразу как мантру, я решила отвлечься. Решительно достала из заплечной сумки ноутбук, открыла свою старую, немного подзабытую уже статью и глубоко задумалась.
«Телегония (telegony) – теория, согласно которой половой контакт с первым мужчиной влияет на детей, рожденных в результате последующих контактов с другими мужчинами.
Открыл загадочное явление полтора века назад лорд Мортон. Как все англичане, он был слегка помешан на лошадях и поставил перед собой высокую цель – решил вывести породу самых выносливых лошадей. Для этого он скрестил породистую английскую кобылу с жеребцом-зеброй. Разумеется, из-за генетической несовместимости этих двух видов потомства не получилось. Через некоторое время про неудачный эксперимент забыли и эту же чистокровную английскую кобылу скрестили с чистокровным английским жеребцом. В итоге у кобылы родился жеребенок, но… с явно выраженными следами полос, как у зебры.
Лорд Мортон назвал это явление телегонией и предположил, что и в мире людей такое явление тоже должно встречаться. То есть гены людей, с которыми переспала женщина, никуда не исчезают, а остаются в ее теле и влияют на рожденных впоследствии детей. Разумеется, лорд тут же сообщил о своем открытии Дарвину. Великий ученый не на шутку заинтересовался телегонией, но довольно скоро потерял к ней интерес. Дело в том, что повторить эксперимент с зебро-лошадью вторично Дарвину не удалось. А то, что нельзя постоянно воспроизводить в экспериментах, в науке не признается.
В нашем веке в генетике был совершен прорыв, но теория телегонии по-прежнему казалась антинаучной. Не было найдено самого главного – того вещества, которое, внедряясь в женский организм, могло изменять код ДНК.
Но в начале 90-х годов прошлого века в Англии началась эпидемия странной болезни. Совсем еще дети, мальчики и девочки, вдруг начинали страдать болезнью, сильно напоминающей старческий маразм. Эта загадочная болезнь за пару месяцев сводила их в могилу. А на вскрытии из юных голов извлекали пораженный мозг, похожий на дырявый российский сыр. Ученые отметили сходство болезни с губчатой энцефалопатией крупного рогатого скота, которая поразила английских коров в 80-х годах XIX века. Заразиться люди могли, лишь поедая мясо больных животных…
И вот тогда американский биохимик Стенли Пруссинер открыл особый белок – прион. Этот белок способен внедриться в человеческий ген и в течение пары лет изменить его так, что он начинает повреждать мозг, буквально проедая его изнутри. Жуткую болезнь назвали „коровьим бешенством“, стада несчастных буренок были безжалостно забиты, а Стенли Пруссинер в 1997 году получил Нобелевскую премию. После чего про загадочный прион благополучно забыли».
Последние годы я занималась как раз исследованием приона. Все, что происходит с человеком в течение жизни, записывается на своеобразной карте памяти – измененных молекулах белка. Именно приону мы обязаны памятью предков. Когда информации набирается много, она изменяет генетический код. Наверняка именно этот зловредный белок содержится в сперме и отвечает за телегонию.
При половом контакте прион внедряется в матку. Если зачатие произошло, ребенок похож на отца, и никто не удивляется этому. Но если зачатие не наступило – прион не исчезает, а тихо ждет подходящего момента. И вот в матку попадает новая сперма – и тут настает час приона с его генетической информацией. Вместе с самым проворным сперматозоидом он попадает в яйцеклетку, и, по сути, в зачатии участвуют трое: женщина и два ее партнера – первый и нынешний.
Для подтверждения этой теории я использовала множество исторических примеров. Но, несмотря на мою известность среди генетиков, брать мои работы по телегонии научные журналы той же Франции не торопились. Серьезные ученые никак не хотели признать мою правоту. Но ничего. Поездка в С-к позволит мне собрать доказательства, которые убедят самых упрямых генетиков, в том числе и вредного профессора Самойлова. Как все же здорово, что я поехала!
От нервного возбуждения у меня окончательно пропал аппетит, и даже коробка любимых шоколадных конфет с ликером не вызывала обычного восторга.
Поезд остановился на нужном полустанке, и радостная проводница под белы ручки высадила меня вместе с моим чемоданом на перрон. Я растерянно вертела головой, пытаясь найти встречающих с букетами и оркестром. Но темный вечерний полустанок был пуст, лишь сиротливо стоял двухэтажный деревянный домишко с полустертой светлой надписью «Станция С-кая».
Плотнее запахнув плащ, я уселась на чемодан, пытаясь привести в порядок свои растрепанные чувства. Поезд ушел, вокзал, судя по темным окнам, уже закрыт. Такси поблизости не видно, да и что им ловить на полустанке, где редко останавливаются поезда? И что же мне делать? Бросить чемодан прямо на перроне и пойти ловить попутку? Или расположиться на ночлег возле железнодорожных касс? А между тем на дворе сентябрь и по ночам температура падает основательно. Положила ли я в чемодан хоть какие-то теплые кофты? Если нет, то ночевка на чемодане меня добьет.
– Вы Вероника Нежданова? – раздался сзади неприветливый мужской голос.
От неожиданности я вскрикнула и вскочила с чемодана. За моей спиной стоял высокий, слегка сутулый, узкоплечий парень, русоволосый, с умным лицом типичного школьного зубрилы. Мешковатый свитер и очки в металлической оправе еще больше усиливали это впечатление. На обычного мента парень походил, как я на самку бегемота. Но кем еще он мог быть?
– Да, она самая, – несколько настороженно ответила я.
– Платон Зубарев, – все так же сухо представился парень. – Мне поручили проводить вас до гостиницы.
Я невольно вспомнила сладкоголосого француза. Вот кого бы во встречающие! А то стою тут навытяжку перед этим молокососом… Хоть бы чемодан мой поднял что ли!
Смерив юнца презрительным взглядом, я нагнулась и сделала вид, что отрываю от земли тяжеленный чемоданище. Я вовсе не собиралась его поднимать, наживая грыжу и смещение позвонков, но пусть мальчишку совесть немного помучит. И в самом деле, он резво подскочил ко мне и легко, как пушинку, поднял поклажу. Ого, не такой уж и хлюпик, как мне показалось вначале!
Платон донес до стоящей неподалеку милицейской машины мой чемодан, забросил его в багажник, затем, не обращая на меня внимания, сел за руль и завел мотор. Также не проронив ни слова, я села на заднее сиденье. Понятно, что мне здесь не рады, но я не напрашивалась в командировку в этот Мухосранск! Меня просили, можно сказать, умоляли сюда приехать! Я – кандидат наук, автор десятка серьезных научных публикаций, выступала докладчиком на всемирных симпозиумах… и меня даже не встретили как следует в этом заштатном городке!
Про себя я решила, что из гостиницы тут же закажу билеты на обратный поезд, договорюсь заранее с носильщиком и как можно скорее покину негостеприимный город. Пусть Интерпол уговаривает своих импортных ученых ехать сюда.
Минут через десять машина притормозила возле вполне приличного на вид пятиэтажного знания с голубоватой неоновой вывеской «Гостиница „Рассвет“. Огромный стеклянный холл и декоративные панели придавали захолустной гостиничке вполне респектабельный вид. Вокруг на широких газонах цвели роскошные георгины. Я выскочила из машины и, не оглядываясь, двинулась к парадному входу. Чемодан Платон дотащит, никуда не денется, а мне надо торопиться. Может, поезд на Москву пойдет через пару часов и я на него еще успею?
Я вбежала в просторный холл, и с красных кожаных диванов мне навстречу поднялись двое мужчин в парадной офицерской форме и один в штатском. Они двинулись ко мне, и я невольно попятилась к двери.