Страница 4 из 33
Барде предстояло принять личное участие в походе, которым заговорщики и воспользовались для осуществления своих замыслов. Как сказано выше, в апреле 866 г. в лагере при устьях Мэандра произошла кровавая драма на глазах самого царя.
«На заре 21 апреля кесарь по принятому обычаю явился к палатке царя, чтобы вместе обсудить предстоявшие распоряжения. Когда он приблизился, царь, находя это время самым удобным, дает знак патрикию Симватию, чтобы он распорядился приведением в исполнение составленного заранее плана. Он же, выйдя, сделал условный знак, каковым было знамение креста на лице; но заговорщики по малодушию и из страха перед опасным предприятием потеряли присутствие духа и замедлили исполнением составленного решения. Царь оказался в затруднении и, узнав от одного из слуг, что заговорщики перетрусили и откладывают предприятие, действительно требовавшее смелости и мужества, посылает одного из доверенных лиц к Василию, имевшему уже сан патрикия и должность паракимомена, и уведомляет его, полный смятения, что если он не поспешит подкрепить дух тех, которые назначены на исполнение предприятия, и не побудит их немедленно приступить к делу, то неизбежно самому ему угрожает от Барды смерть, «ибо, — говорил Михаил, — невозможно, чтобы он не знал всего, что я замышлял против него, и вы будете настоящими виновниками моего убийства». Узнав об этом и боясь, чтобы не случилось какого несчастия с царем, Василий подкрепляет робких и делает смелыми трусливых и побуждает их к исполнению царской воли. Тогда заговорщики вторглись в царскую палатку, а кесарь, поняв, что дело идет о его жизни, бросился к ногам царя. Убийцы нанесли ему смертельный удар на том же месте» (8). По некоторым данным, не посторонние убийцы, а сам Василий нанес Варде первый удар.
После этого события, открывавшего паракимомену прямой путь к высшей власти, военные предприятия были отложены; император возвратился в столицу, где его, однако, ожидали разнообразные неприятности, вызванные частью трагической смертью Варды и неожиданным оборотом столь популярного предприятия против критских арабов. Не обращая внимания на чувства населения столицы, император по возвращении из похода приобщил к императорской власти Василия, усыновив его и назначив соимператором (26 мая 866 г.). Но происшедший переворот сопровождался смутами. Прежде всего Симватий, жестоко обманутый в своих надеждах на кесарский сан, отказался от должности логофета дрома и испросил назначения его стратигом фракисийской фемы. Здесь он в соглашении с стратегом Опсикия Пигани начал бунт против правительства, порицая возвышение Василия и посылая ему всяческие укоризны. Движение в фемах продолжалось, впрочем, только в летнее время, причем бунтовщики разорили усадьбы и поля константинопольских вельмож и захватили несколько судов. С приближением холодного времени восстание прекратилось, и оба стратига были схвачены и приведены в Константинополь, где их постигло суровое наказание: Симватий сослан в заточение с лишением глаз и одной руки; Пигани также отправлен в ссылку с выколотыми глазами и прорванными ноздрями.
Нам остается сказать о последнем, и самом решительном, шаге, приведшем царя Василия к самостоятельной власти. С точки зрения его жизнеописателя, «божественный голос явно призывал его к царской власти», а царь Михаил «сам острил направленные против него мечи и укреплял руки своих убийц», но фактически подготовленное Василием убийство царя Михаила трудно было оправдать в глазах современников и потомства. Само собой разумеется, трудно было положиться на верность Михаила, который мог с такой же легкостью поднять руку на Василия, с какой он отделался от Варды. Михаил уже начал охладевать к своему товарищу по власти, когда заметил, что он уклоняется от его веселых пиров и начинает серьезней смотреть на свои обязанности. Весьма вероятно, что Василию не было иного выбора, когда обнаружилось, что Михаил имеет намерение передать царскую власть новому своему любимцу, некоему Василикину, которого он вывел в царском парадном одеянии перед собранием сената с целью присоединения его к власти. Таким образом была решена участь Михаила III. Однажды происходило пиршество во дворце св. Маманта, на котором по обычаю царь позволил себе излишества. Присутствовавший здесь Василий решился воспользоваться этим случаем, чтобы освободить себя и империю от этого негодного правителя. Отведя его спать и оставив комнату без охраны и без запоров, Василий ночью провел своих друзей и преданных ему сообщников и впустил их в спальню царя. Бывший здесь постельничий хотел было оказать сопротивление, но его заставили молчать. Михаил пробужден был от сна вследствие поднявшегося шума и поднял руки для защиты, но один из заговорщиков, Иоанн Халдий, отсек ему обе руки, после чего ему нанесены были новые удары, от которых последовала смерть. Это было ночью с 23 на 24 сентября 867 г. Василию предстояло принять меры, чтобы закрепить за собой приобретенное смертью Михаила III положение. В ту же ночь он поспешил, несмотря на сильную морскую бурю, переправиться из предместья св. Маманта в Константинополь, чтобы занять дворец, откуда приказал собраться к нему всем придворным, оставшимся во дворце св. Маманта, и сделал распоряжение о погребении погибшего царя. Михаил погребен без всякой помпы на азиатском берегу Босфора в нынешнем Скутари. На погребении были мать его инокиня Феодора и сестры его, постриженные в монахини и жившие в монастыре Гастрии. Достигнув неограниченной власти в обширной империи, Василий был уже на склоне лет, он имел около 55 лет.
Следя за редкой карьерой Василия, мы должны признать в нем ловкого и искусного человека, который хорошо понимал людей и умел ими пользоваться для своих целей. Если принять во внимание, что он едва ли имел даже первоначальное школьное образование, то личность его должна вырасти перед нами до больших размеров. Несомненно, он обладал твердым и настойчивым характером и далеко не часто встречающимися способностями, которые позволили ему и на высоте власти оказаться не ниже предъявленных к нему его положением задач. Конечно, ему казались дозволенными всякие средства, если ими достигалась цель; с ним опасно было встречаться на одной дороге, состязаться с ним не были в состоянии его современники, перед ним стушевались Варда, Фотий, не говоря о Михаиле. Но за этим царем, запятнавшим себя двумя убийствами из политических целей, числится большая заслуга перед историей. Именно при нем был поставлен вопрос об устоях, на которые должна была опираться империя, и этот вопрос решен был в том смысле, что европейские этнографические элементы должны были получить преобладание перед азиатскими.
Цари Македонской династии перенесли центр тяжести империи из Азии в Европу, отвечая этим на важные запросы, которые к тому времени совершенно настойчиво заявили о себе. На престоле империи Василий оставался тем же практическим и зорко присматривающимся к обстоятельствам наблюдателем, каким мы видели его раньше. И нужно сказать, что его сметливость и отзывчивость на потребности государства, его понимание государственных учреждений и разнообразных общественных классов создали ему много почитателей, которые охотно прощают ему его недостатки.
Патриарх Фотий также относится к числу новых людей в истории Византии, по силе и глубине значения он даже должен быть поставлен впереди Василия. Но хотя по высокому научному образованию и по талантливости Фотий представляет собой совершенно неожиданное и до известной степени чрезвычайное явление, тем не менее об обстоятельствах его подготовки к исторической роли мы лишены всяких сведений и, можно сказать, первая хронологическая дата, касающаяся его жизни, совпадает со временем избрания его на патриаршую кафедру. Он был несколькими годами моложе царя Василия: рождение последнего можно относить к 813–814 гг., а рождение Фотия следует полагать между 816–826 гг. Он происходил от знатной семьи, имевшей в Константинополе широкие связи. Спафарий Сергий, отец Фотия, был в родстве с знаменитым патриархом Тарасием и принадлежал к партии иконопочитателей. Хотя семья эта пострадала во второй период иконоборческой эпохи, но при царице Феодоре она снова занимала в столице высокое положение. Сестра императрицы принцесса Ирина была в замужестве за братом Фотия патрикием Сергием. Другой его брат, Тарасий, носил сан патрикия. Сам Фотий получил прекрасное воспитание и впоследствии был профессором в высшей константинопольской школе, где преподавал философские науки (9). Достигнув тридцатилетнего возраста и по своему происхождению и связям делая хорошую карьеру, Фотий не мог оставаться в стороне от жгучих вопросов внешней и внутренней политики, которые тогда занимали константинопольское общество. Не оставаясь в стороне от тогдашнего движения, он даже был им выдвинут на передовой пост и получил в свои руки решение назревших тогда важных вопросов церковной политики. Иконоборческая эпоха оставила в наследие царям и патриархам X в. окончательную постановку всемирно-исторического вопроса об отношении Восточной Церкви к Западной; независимо от того историческая эволюция VIII и начала IX в. выдвинула на Западе новую Римскую империю, которая в тесном союзе с латинской Церковью и с папством вступила в серьезную борьбу с Восточной империей и Константинопольским патриархатом и при помощи завоеваний и религиозной миссии имела целью положить предел политическому и церковному расширению Восточной империи в пользу Западной. Фотию выпала задача принять на себя решение этих вопросов в интересах Восточной империи и Константинопольского патриархата, и с этой точки зрения должна оцениваться его деятельность.