Страница 25 из 29
Нельзя не сказать, что папа Григорий стоял в этом отношении на той степени нравственного могущества и умеренной осторожности, которую можно поставить в образец епископам всех времен. Тем не менее, Григорий был первый папа [14], положивший основание светской власти римского престола; в его деятельности лежит зерно разделения Восточной и Западной Церкви. Что касается первого, то политически образованные из преемников Григория любили ссылаться на его письма, на разнообразные способы вмешательства его в деятельность светской власти и выводили из них правило и историческую основу для своих притязаний, игнорируя то обстоятельство, что широта деятельности Григория обусловливалась временным положением Италии и общим уважением, которое стяжал себе этот епископ. Что касается второго, напомним следующие обстоятельства. Трудно в настоящее время с убедительностью доказывать положение, что церковный вопрос был прямою причиной разделения Церквей. Не вероучение, а тот или другой патриархат, тот или другой новообращенный народ возбуждают самую горячую вражду и служат поводом к обличениям. В спорах о вероучении восточный патриарх и римский епископ еще могли бы согласиться; но с ними всегда соединялись непорешенные владельческие вопросы: то об Иллирике, то о Далмации, то о Моравии или Болгарии. Западная Церковь делает завоевания в германском мире, и римский епископ становится духовной главой его; Восточная — в соответствующей мере в славянском (и турецко-татарском) мире. Разные исторические пути уже обусловливались различием в стремлениях этих двух церквей и национальностей.
До Григория римский епископ имел еще местное значение, неоспоримые права его простирались только на десять провинций его диоцеза. В Северной Италии его права оспаривали равеннский, миланский и аквилейский архиепископы. Мы видели, что при лангобардах эти духовные властители должны были уступить Григорию. Последний, кроме того, шагнул далеко за границы Италии, когда он обратил в христианство вестготов в Испании, англосаксов в Британии и когда затем получил возможность назначать епископов и в лангобардские земли.
Чтобы не выступать из хронологических рамок времени Григория Великого, мы должны еще остановить внимание на титуле Вселенский по отношению к константинопольскому епископу, в первый раз начавшем входить в практику в это время. Само собой разумеется, вопрос о титуле Вселенский получает важное историческое значение лишь в связи с притязаниями на главенство в христианском мире, какие начинают обнаруживаться в отношениях между Восточной и Западной Церковью. Как видно было выше, ко времени папы Григория относятся первые попытки в этом смысле, послужившие для продолжателей его политики основаниями к наступательным действиям против Восточной Церкви. В этом смысле важен и спор о титуле Вселенский. Он возник при следующих обстоятельствах, которые уже и сами по себе характеризуют противоположность воззрений на Западе и Востоке на основные права римского и константинопольского епископов. Еще в последние годы папы Пелагия II константинопольский патриарх Иоанн IV Постник (582–595) составил в 587 г. собор для обсуждения жалоб на антиохийского патриарха Григория, на котором, между прочим, сделаны были и другие постановления. Заседания этого собора подали повод к неудовольствиям со стороны римского епископа, который не хотел согласиться с некоторыми решениями собора, между прочим, и потому, что константинопольский епископ усвоил себе на этом соборе титул Вселенского (οικουμενικός).
Хотя за смертию Пелагия и вступлением на римскую кафедру папы Григория дело о титуле не имело на этот раз дальнейшего движения, но через пять лет оно поднялось снова по случаю обращения в Рим как к высшей судебной инстанции по церковным делам клириков Восточной Церкви. Папа принял жалобы и удовлетворил их на поместном соборе, признав неправильными постановления константинопольского патриаршего суда. В переписке по этому делу снова выдвинулся вопрос о титуле, и папа энергично протестовал в письме к императору против гордости патриарха, решившегося именовать себя Вселенским. «Сколько зависит от меня, — писал Григорий, — я всегда желаю и остаюсь в повиновении воле государя. Но теперь не мое личное дело, а Божие. Не я один, но вся Церковь возмущена. Благочестивые законы, честные соборы, самые заповеди Христа нарушены чрез присвоение горделивого и пышного некоторого слова». Теоретическая сторона всего спора, имеющая значение исключительно с точки зрения римского главенства в христианской Церкви 9, которому, по-видимому, угрожали притязания константинопольского патриарха, насколько они поддерживались императором, не может особенно интересовать нас, т. к. все основания, приводимые той и другой стороной в этом споре, находились в непримиримом противоречии, а римская точка зрения опиралась на то положение, что только апостол Петр и его преемники на римском престоле могли бы усвоить себе это наименование, и что незаконное применение этого титула к епископу Константинополя обозначает только желание присвоить себе монархическую власть в Церкви.
Несмотря на крайне горячую защиту своей точки зрения перед императором и восточными патриархами, в которых он думал найти союзников против константинопольского патриарха, в конце концов Григорий не выиграл спора с Иоанном IV Постником. При жизни последнего, не прерывая с ним официальных сношений, папа запретил только своему представителю в Константинополе служить литургии вместе с патриархом, а при преемнике Иоанна, патриархе Кириаке (595–606), отношения еще более обострились, так что некоторое время папа не посылал в Константинополь своего представителя.
Хотя спор о титуле не привел к разрыву между Римом и Константинополем, но значительно охладил отношения императора к папе. Это сказывалось не только в церковной политике, но отражалось на всем строе тогдашних государственных отношений. Деятельная роль, выпавшая на долю епископа Рима в переговорах с лангобардским королем, затронула экзарха, который и без того не мог равнодушно смотреть на политическую роль папы. В Равенне и Риме образовались враждебные политические течения, которые тем более вредили интересам империи, что они не составляли тайны для лангобардов. Король Агилульф, оставив пока Среднюю Италию, угрожал движением на юг, и в 596 г. вместе с герцогами Сполето и Беневента действительно стал производить опустошения в Кампании и выражал намерение напасть на Сицилию и Корсику, где находились богатые патримонии римского престола, и откуда папа получал самые важные материальные средства. Ввиду этого обстоятельства самые заветные желания папы заключались в установлении прочного соглашения с лангобардами, чего он и достиг при посредстве королевы Теоделинды в 598 и в 603 гг.
В самом начале VII в. сменились главные деятели изложенных выше событий. Константинопольская военная революция 602 г. сопровождалась трагической смертью царя Маврикия и вступлением на престол Фоки, который не разделял ревнивых опасений своего предшественника по отношению к римскому престолу; через два года сошел с мировой сцены папа Григорий, хотя и не достигнув осуществления своих притязаний, но приготовив для своих преемников необходимые для успеха средства. Письма папы Григория к Фоке, которыми он приветствовал совершившийся переворот, слишком характерны, чтобы вполне обойти их. «Слава в вышних Богу, — писал Григорий, — да веселятся небеса и да торжествует земля. Весь народ, доселе сильно удрученный, да возрадуется о ваших благорасположенных деяниях» 10. И какая злая ирония могла продиктовать нижеследующие слова в том же письме: «Пусть каждый наслаждается свободой под ярмом твоей империи. Ибо в этом и состоит различие между властителями других народов и императорами, что первые господствуют над рабами, императоры же Римского государства повелевают свободными!» Можно думать, что к льстивым заявлениям не остался глух император Фока; в 607 г. он разрешил спорный вопрос о титуле в пользу преемника Григория Великого, папы Бонифация III. Декретом императора апостольский римский престол признан главой всех Церквей, и весьма вероятно, что тогда же патриарху запрещено было подписываться на официальных актах титулом Вселенский.
14
В первый раз титул папа приложен к римскому епископу в 510 г. епископом Эннодием