Страница 7 из 68
Сидящая тихо у камина Дженни услышала, как голос юноши дрогнул. Взглянув, она увидела, как прокатился по горлу Гарета большой кадык.
«Тут какая-то рана, — предположила она. — Память, с которой нужно обращаться понежнее…»
— Это… Это одна из причин, почему у короля не оказалось рыцарей. Если бы только один дракон! — Гарет из рода Маглошелдонов умоляюще подался вперед. — Все королевство в опасности из-за усобицы точно так же, как из-за дракона. Туннели Бездны лежат во внешней части Злого Хребта, а он отделяет долины Белмари от болот на северо-западе. Цитадель Халната стоит на утесе с другой стороны от главных ворот Бездны. Город и Университет — чуть ниже. Гномы Ильфердина были нашими союзниками против мятежников, но теперь большинство из них перешло на сторону Халната. Целое королевство расколото пополам. Ты должен идти! Пока дракон в Ильфердине, мы не можем охранять от мятежников дороги, не можем посылать продовольствие осаждающим. Королевские единоборцы убиты… — Он снова сглотнул, голос его стал сдавленным от воспоминаний. — Люди, которые привезли тела, рассказали, что большинство рыцарей даже не успели обнажить мечи.
— Ха! — Гневно и печально искривив чувственный рот, Аверсин смотрел в сторону. — И ведь всегда найдется дурак, почитающий своим долгом помахать перед драконом мечом…
— Но они же не знали! Все, что они могли изучить, — это песни!
На это Аверсин не сказал ничего, но, судя по его сжатым губам и трепету ноздрей, мысли его были не из приятных. Глядя в огонь, Дженни вслушивалась в его молчание, и что-то, как холодная тень от дождевого облака, поползло по ее сердцу.
Наполовину против воли она видела, как возникают видения в тлеющих углях. Она узнавала по-зимнему окрашенное небо над расселиной, обугленные ломкие копья убитой ядом травы — изящные, игольчато-хрупкие, — Джона, замершего на краю расселины, зазубренный стальной прут гарпуна, сжатый рукой в толстой перчатке, мерцающий на поясе топор. Что-то рябило в расселине — живой узор из янтарных лезвий.
Но куда яснее и острее видения был сотрясающий память страх, когда она увидела прыжок Джона.
Они были тогда любовниками меньше года. Именно тогда, у расселины, Дженни почувствовала всю хрупкость плоти и костей против огня и стали.
Она зажмурилась, а когда открыла глаза, шелковистые картины уже ушли из пламени. Дженни плотно поджала губы, заставив себя слушать и не вмешиваться, зная, что все это не было да и не могло быть ее делом. Она не запретила бы ему — ни тогда, ни теперь, — как он не смог бы заставить ее покинуть дом у Мерзлого Водопада, покончить с магией и навсегда переселиться в Холд готовить ему еду и растить детей.
Джон говорил неторопливо:
— Расскажи мне об этом драконе, Гар.
— Значит, ты идешь? — В голосе юноши прозвучала такая жалобная страсть, что Дженни захотелось встать и надрать ему уши.
— Это значит, что я хочу услышать о нем. — Драконья Погибель обошел стол и опустился в одно из резных кресел, толкнув другое ногой в сторону Гарета. — Когда он напал?
— Ночью, две недели назад. Я нанял корабль двумя днями позже от гавани Клаэкита, что ниже города Бел. Корабль ждет нас в Элдсбауче.
— Сомневаюсь. — Джон почесал длинный нос указательным пальцем. — Если это знающие мореходы, они ушли в ближайший порт еще позавчера. Идут шторма, а в Элдсбауче укрытия не найдешь.
— Но они сказали, что будут ждать, — запротестовал Гарет. — Я заплатил им.
— Утопленникам золото ни к чему, — заметил Джон.
Гарет обмяк в кресле при мысли о таком предательстве.
— Они не могли уйти…
Джон молча рассматривал свои руки. Не поднимая глаз от огня, Дженни сказала:
— Их там нет, Гарет. Я видела море, оно все черное от штормов. Я видела старую гавань Элдсбауча, серая река бежит там сквозь сломанные дома. Рыбаки гонят свои суденышки к развалинам старого пирса, а камни сияют от дождя. Там нет корабля, Гарет.
— Ты ошибаешься, — сказал он беспомощно. — Ты, должно быть, ошибаешься. — Он снова повернулся к Джону. — Ведь это потребует недель, если мы поедем сушей.
— Мы? — мягко спросил Джон, и Гарет покраснел так, словно его вот-вот хватит удар. Спустя момент Джон продолжил: — Как велик этот твой дракон?
Гарет сглотнул и вздохнул прерывисто.
— Огромен, — тупо сказал он.
— Насколько огромен?
Гарет поколебался. Как и большинство людей, глазомера он не имел.
— Должно быть, сотня футов в длину. Говорят, тень от его крыльев покрывала целиком долину Ильфердина.
— Кто говорит? — полюбопытствовал Джон, закинув ногу за резной подлокотник, изображающий морского льва. — Я думал, он напал ночью, а тех, кто мог его видеть достаточно близко днем, сжевал.
— Ну… — Гарет барахтался в омуте сплетен, полученных из третьих рук.
— На земле его видели?
Гарет покраснел и покачал головой.
— Трудно судить о размерах, когда тварь в воздухе, — наставительно заметил Джон, поправляя очки. — Дракон, которого я зарубил, тоже выглядел огромным, когда спускался на селение Большой Тоби. А оказался двадцати семи футов от клюва до хвоста. — — Опять быстрая усмешка осветила его обычно бесстрастное лицо. — Приходится быть натуралистом. Первое, что мы сделали, Джен и я, когда мне удалось подняться на ноги, — это сложили вместе то, что от него осталось.
— То есть он мог быть и больше, не правда ли? — с надеждой спросил Гарет. («Как будто, — с кислой усмешкой подумала Дженни, — — двадцатисемифутового дракона он рассматривает как нечто вполне заурядное». ) — Насколько я помню, в Гринхайтовом варианте баллады о Селкитаре Драконьей Погибели и Змее Лесов Импертенга говорится, что Змей был шестидесяти футов в длину, а крыльями мог накрыть батальон.
— Кто-нибудь измерял его?
— Ну… должно быть… Хотя… Да-да, теперь я и сам вижу… У Гринхайта говорится, что, когда Селкитар ранил Змея, тот упал в реку Уайлдспэ, а в позднейшей версии Белмари сказано, что он упал в море. Да, действительно…
— Итак, шестидесятифутовый дракон есть чья-то мера, насколько был велик Селкитар. — Джон откинулся в кресле, его руки рассеянно оглаживали резьбу, смешавшую воедино всех тварей бестиария. Изношенная позолота еще таилась в щелях, тускло мерцая в бледно-соломенном полусвете, падающем из окна. — Двадцать семь футов звучат куда скромнее, пока он не плюнет в тебя огнем… Знаешь, их плоть распадается почти сразу же, как только они умирают. Как будто собственный огонь пожирает их.
— Плюет огнем? — Гарет нахмурился. — В балладах говорится, что он его выдыхает.
Аверсин покачал головой.
— Да нет, плюет. Это жидкий огонь, но он поджигает все, чего коснется. Тут, понимаешь, вся хитрость в том, чтобы стоять к дракону как можно ближе, — тогда он побоится обжечь себя… Ну и в то же время постараться, чтобы тебя не изрезало чешуей. А он ее нарочно растопыривает на боках, как плавники…
— Я не знал, — выдохнул Гарет, и впервые изумление прозвучало в его голосе.
— Заранее одни боги все знают. И я не знал, пока не прыгнул на дракона в расселине. Про это нет ни в одной книге, ни у Дотиса, ни у Кливи. Разве что старушьи побасенки поминают иногда драконов. Или змеев, или гадов, как они их называют. Но от побасок тоже немного толку. Вот, например:
Шпорой — петух, гривою — конь, Главою — змея, прозваньем — дракон.
Или вот у Полиборуса в «Аналектах» сказано, что некоторые селяне верят, будто если они посеют вокруг дома приворотное семя — такую ползучую дрянь с трубчатыми цветками, — то ни один дракон к нему не приблизится. Так что нам пришлось воспользоваться только такими вот кусочками мудрости. Джен сварила зелье из этих семян, чтобы смазать гарпуны, потому что уже тогда было ясно, что меч — игрушка, броню дракона им не пробить. И, представь, яд действительно сделал тварь вялой. Но я не знал тогда и половины того, что мне хотелось бы знать.
— Да… — Дженни наконец отвела взгляд от огненных пульсирующих развалин в очаге и положила подбородок и руки на высоко поднятые колени. Она говорила тихо, почти про себя: — Мы не знаем, откуда они приходят, не знаем, откуда берутся. Почему изо всех живущих на земле тварей у них шесть конечностей вместо четырех…