Страница 13 из 143
Конечно, политиков нельзя понимать буквально, но все же… Как может власть, “оставаясь в правовом поле”, не применить силу, когда толпа громит здание правительства и магазины? Это же абсурд! Разве “Конституция и действующее законодательство” не обязывают воспрепятствовать свержению президента и правительства насильственными методами? Разве имеет право полиция безучастно наблюдать за погромами и грабежом? Фрадков сказал вещь несусветную с точки зрения государственного права. А ведь он сказал это в непосредственной близости от места событий, причем от имени России! Чего же нам, выходит, надо ждать от российской власти, если и в Москве Сорос устроит подобную демократию?
Даже в тех странах, где почитание гражданских прав и демократии не приобрело статуса высших ценностей, для ведения ненасильственных действий против власти удается найти средства парализовать ее силовые структуры. Так, в 1986 г. на Филиппинах оппозиция не признала результаты президентских выборов, на которых, согласно официальному подсчету голосов, победил диктатор Маркос (на выборах 1981 г. он якобы получил 86% голосов). Власть располагала мощными репрессивными силами. Однако при проведении массовых демонстраций и митингов в Маниле был использован такой прием: как только машины с вооруженными солдатами выходили из ворот казарм, навстречу им устремлялась толпа женщин в самых нарядных платьях, с цветами в волосах. Они кидали солдатам цветы, приветливо улыбались и пели – и Маркос не смог заставить солдат стрелять в эту толпу. За несколько дней армия была деморализована и присоединилась к оппозиции34.
Ненасильственный характер действий противника не только обессиливает государственный аппарат, но и раскалывает общество. Если власть отвечает насилием, то слишком большая часть общества начинает сочувствовать противнику, и этот опасный для государства процесс приходится тормозить, неся большие издержки. Примером может служить Интифада – ненасильственная революция нового типа, продукт конца ХХ века. Способ действий в ней разрабатывала группа европейских и арабских ученых – психологов, социологов и культурологов. Предложенную ими программу можно считать достижением современного обществоведения. Главный принцип Интифады – непрерывность и полный отказ от насилия. Действующие лица – дети и подростки.
Когда по телевидению нам показывают сцены, в которых мальчишки швыряют камни в израильских солдат, надо понять смысл этого действия. Психологи предвидели, что когда детям и подросткам придется открыто выйти против вооруженных солдат, они испытают невыносимый стресс. Именно для того, чтобы разрядить его, снять напряжение, им разрешили кидать камни – но стараясь не нанести травмы солдатам. На практике так и было, физического вреда израильские солдаты практически не понесли. Но оказалось, что их моральное состояние от сопротивления детей страдало очень сильно. Известный военный историк Израиля заметил, что “одна из лучших боевых армий мира быстро дегенерирует в полицейскую силу четвертого сорта”. По его оценкам, после Интифады армия Израиля показала бы себя в серьезной войне не лучше, чем аргентинцы на Мальвинских островах.
Как же ответили сионисты на революцию детей? Поначалу позорно. Обозреватель газеты “Нью-Йорк Таймс” по Палестине Т.Фридман, любящий афоризмы, предупредил палестинских подростков: “если один из наших попадет в госпиталь, 200 ваших попадут на кладбище”. Интифада началась в декабре 1987 г., к декабрю 1989 г. по официальным данным ООН на оккупированных Израилем территориях погибло 2 тысячи детей и подростков.
Садизм, с которым избивались дети, поразил израильтян. Философ Авишай Маpгалит собpал возможные объяснения этого садизма. Главный смысл сводился к тому, чтобы разжечь ненависть арабов и заставить их перейти к насилию, к терроризму. Это был “жесткий” вариант консолидации деморализованного израильского общества и укрепления легитимности власти в его глазах. Таким образом, Интифада была успешной, она расколола израильское общество и потребовала от власти Израиля очень больших затрат, к тому же создавших новые тяжелые угрозы.
Показательна история перестройки в СССР, которая в Москве и столицах прибалтийских республик велась по канонам “бархатных” революций. Здесь прилагались специальные усилия к тому, чтобы спровоцировать армию и милицию на насильственные действия против “революционеров”. Провоцировать не удавалось, т.к. дисциплина в силовых структурах была еще очень строгой. Насильственные действия “военщины” пришлось организовать самой власти.
Вот как был устроен “путч” в Вильнюсе в январе 1991 г. Тогдашний председатель Литовской республики В.Ландсбергис вызывает взрыв возмущения рабочих Вильнюса (в большинстве своем русских) бессмысленным повышением цен, к тому же объявленным в день православного Рождества. Кем-то подогретая толпа идет громить здание Верховного Совета ЛССР, подходы к которому в этот день, вопреки обыкновению, не охраняются. Толпу дополнительно провоцируют из здания – из дверей ее поливают горячей водой из системы отопления. Большого вреда нет, но страсти накаляются до предела. Люди с заранее припасенными камнями бьют стекла.
Повышение цен немедленно отменяется, но беспорядки начались, радио сзывает литовцев со всей страны на защиту парламента. А когда прибывают толпы людей и расставляются по нужным местам, подразделения войск КГБ начинают, казалось бы, абсурдные действия – с шумом и громом, с холостыми выстрелами танков и сплющиванием легковых машин штурмуют… телебашню Вильнюса. Этот штурм не имеет смысла, потому что рядом, в Каунасе, продолжает действовать мощный телецентр, а ту же телебашню в Вильнюсе накануне мог занять патруль из трех человек. В самом Вильнюсе занявшие телебашню “оккупанты” отказываются отключить автоматические радиопередатчики, призывающие народ на баррикады – хотя адреса этих радиопередатчиков известны.
В результате “штурма” – 14 погибших (убитых “неизвестными снайперами”, но никак не военными), ритуальные похороны, практическая ликвидация компартии Литвы и всех “консервативных сил”, которых в общественном мнении можно было связать с путчистами, получение Ландсбергисом тотальной власти, активное контрнаступление радикальных демократов в Москве. Таким образом, положение литовских “перестройщиков” было укреплено благодаря “насилию власти” в Вильнюсе, во время которого были совершены демонстративно грубые действия и принесены объединяющие литовцев жертвы.
По такому же сценарию, хотя даже без холостых выстрелов и с гибелью от несчастных случаев всего троих юношей (а также министра внутренних дел СССР Пуго с женой в результате “самоубийства”), был проведен “путч ГКЧП” в Москве в августе 1991 г. В первые дни эйфории после “ликвидации путча” видный публицист А.Бовин сказал, перефразируя Вольтера: “Если бы этого путча не было, его следовало бы выдумать!”. Горбачев также выразил удовлетворение: “Все завалы с нашего пути сметены!”35
Когда процесс свержения власти посредством “бархатной” революции вступает в решающую стадию, удержать толпу в рамках ненасильственных действий оказывается важной и очень непростой задачей. В “учебном пособии” Дж.Шарпа сказано: “Поскольку ненасильственная борьба и насилие осуществляются принципиально различными способами, даже ограниченное насильственное сопротивление в ходе кампании политического неповиновения будет вредным, так как сдвинет борьбу в область, в которой диктаторы имеют подавляющее преимущество (вооружения). Дисциплина ненасильственных действий является ключом к успеху и должна поддерживаться, несмотря на провокации и жестокости диктаторов и их агентов”.
Чем более фундаментальные и непримиримые общественные противоречия становятся мотивами недовольства граждан, вовлеченных в “бархатную революцию”, тем больше в этой революции элементов самоорганизации, не вполне контролируемых извне. Иными словами, тем менее “бархатной” становится такая революция. Иногда этот “небархатный” характер проявляется очень быстро и становится главенствующим. Это проявилось, например, в венгерских событиях 1956 г. и в образовании польской “Солидарности”.