Страница 128 из 143
А. Чадаев пишет: «Как остановить революцию? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала задать другой: может ли это сделать сама власть? Правда состоит в том, что сама власть, оставаясь такой, как она есть, этого сделать не может… Чтобы контрреволюция стала реальностью, ей нужна собственная массовая энергетика, отличимая от энергетики власти и не встроенная в вертикаль. Должно быть мобилизовано сословие, могущее в критический момент выступить на авансцену как самостоятельная сила, имеющая свои отношения и с властью, и с революцией.
В решении этой задачи – главный вызов для государства, которому гораздо проще иметь дело с революцией, чем с контрреволюцией. Первая однозначна, она востребует логику простых действий: держать, не пущать, сажать и вешать в меру кровожадности; вторая же подразумевает сложные отношения партнёрства, к которым власть редко бывает готова».
Таким образом, та часть общества, которая видит в «оранжевой» революции угрозу для России бытийного масштаба, обязана в ближайшее время сделать сверхусилие и найти духовные и организационные средства, чтобы войти в диалог, сотрудничество и борьбу с обоими своими противниками, которые в то же время являются ее «вторыми Я» – и с властью, которая мучает общество и страну, но свержения которой нельзя допустить, и с потенциальными будущими «оранжевыми», которые во многом справедливо восстают против этой власти, но победы которых нельзя допустить.
Может ли за достаточно короткий срок возникнуть и соорганизоваться такое сообщество?
Глава 26. Проект
Главный вывод для РФ из “оранжевых революций” в Сербии, Грузии и на Украине состоит в следующем: преодолеть операцию Запада по смене типа государственности России, по превращению ее в полностью контролируемого вассала с внешней легитимацией его власти и “новым народом”, нынешняя власть («режим Путина») не в состоянии.
Р. Сафиуллин пишет о состоянии российской бюрократии: «Адекватные действия, направленные на предотвращение „оранжевых“ революций, противоречат всей сути системы, которую эта бюрократия создавала в течение многих лет. Поэтому ждать от нее сколько-нибудь конструктивных „контрреволюционных“ мер на сегодняшний день не имеет смысла»367.
В данный момент власть стоит перед выбором: или готовиться к более или менее завуалированному «самоубийству», зачищая хвосты и уничтожая улики перед капитуляцией, или она должна в короткие сроки произвести значительные изменения в своем идейном и организационном оснащении. Однако эти изменения могут произойти только под давлением снизу. Более того, они должны быть частью проекта, «рожденного» и сформулированного «внизу» – и «заданы» власти.
Иными словами, обновление власти и обретение ею силы и «воли к жизни» возможно только параллельно со сплочением и обретением самосознания той части общества, идеалы и интересы которой несовместимы с целями «оранжевой» революции. Состояние общества и государства таковы, что в данный исторический момент, так же как в тяжелейший момент начала ХХ века, этот единый процесс может зародиться только «внизу», в обществе. Кризис зашел столь глубоко, что речь уже может идти лишь о революционном процессе, альтернативном революции «оранжевой». Если интенсивная «кристаллизация» общества запустит процесс обновления власти в режиме взаимодействия, а не противодействия, то есть в рамках того же мировоззренческого коридора, то нынешний цивилизационный кризис России будет преодолен без тяжелых потрясений. В противном случае произойдет столкновение разных частей общества с властью и между собой.
А. Чадаев пишет: «Сюжет 2005 года для России – это конкуренция двух одновременно набирающих силу процессов – революции и контрреволюции. И, соответственно, двух политических стратегий: войны с властью и диалога с ней. Отказываясь от диалога, власть сделает выбор в пользу войны; в свою очередь, отказ от войны будет означать диалог. Однако оба субъекта – и субъект „войны“, и субъект „диалога“ – конкурировать будут не с властью, а друг с другом, и это будет игра на опережение.
Иначе говоря, если в обществе не будут созданы лояльные, но независимые от «начальства» политические силы, революция станет не только возможностью, но и неизбежностью. И потому форсированное создание таких сил, даже вопреки воле власти, инстинктивно пытающейся сохранить свою монополию на политику, – главная задача современной российской контрреволюции»368.
Преодолеть ближайшую, актуальную угрозу «оранжевой» революции может только новая организованная общественная сила, отделенная от нынешней власти и даже оппозиционная ей – но защищающая ее как российскую (пусть беспомощную и больную).
В нынешнем разделенном обществе за последние десять лет выявились и смутно определились те его части, которые в своих главных ценностях и интересах сходятся достаточно для того, чтобы на их основе собраться в сообщество с существенным уровнем солидарности. Основа этой солидарности – общее представление (или даже ощущение) о том, перед каким историческим вызовом стоит Россия, какую угрозу означает для нее полная утрата, даже на короткое время, независимой государственности, и общее категорическое неприятие такого исхода. Это сообщество всех людей, независимо от их социального положения, возраста, национальности и идеологических предпочтений, которым нестерпима сама мысль, что Россия – как цивилизация, как культура и тип существования людей и народов – будет ликвидирована.
Понимание того, что это сообщество, в разделенном и неорганизованном виде, существует в РФ и на землях бывшего СССР, не раз уже выражалось в разных формах и с разной окраской. Были и попытки его соединения, пока что неудачные. Нынешняя угроза и новый опыт заставляют продолжить эту работу, уже на новой основе.
Почему прежние попытки были неудачными, почему при попытках договориться сходство фундаментальных идеалов и интересов отступало перед разногласиями по проблемам второго уровня? Во многом потому, что все мы в своем представлении об общественном жизнеустройстве и в его проектировании по инерции пользовались категориями и понятиями, унаследованными от советской идеологии, в то время как ее связность была разрушена кризисом последних трех десятилетий. Это и есть, в духовном и интеллектуальном отношении, постсоветское состояние.
М.Ремизов сформулировал важную вещь: «Многие думали, что “эпоха Путина” выходит за рамки “постсоветского” времени и имеет собственный, позитивный характер, как бы к ней ни относиться. Оказалось, что это не так, и ясность внес сам президент, сказавший после Беслана честные слова: “мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного великого государства”… Путин фактически признал, что с его приходом “переходный период” не закончен, но переходить-то уже некуда…»369.
Чтобы переходить было некуда – такого не бывает в обществе, в котором есть воля к жизни. Эта воля не появляется сразу у всех, она разгорается, как уголек, в какой-то сплоченной части. Пока что она разгорелась «не у нас», а в стаях и прайдах хищников, у «новых народов». Зато у нас есть намного больше чему гореть – без треска и вспышек, но жарко.
Надо преодолевать яд, возникающий при распаде «огромного великого государства». То, что работало в том организме, не годится при нынешней буре в чистом поле. Сборка общества на теоретической матрице «советского Просвещения» сейчас невозможна. Советская интеллигенция говорила на чужом, адаптированном к потребности нашей идеологии языке западного гражданского общества в версии марксизма. Мы видели жизнь страны через очки исторического материализма, то есть как движение производительных сил и производственных отношений, как созревание и разрешение противоречий в порожденной этими производственными отношениями социальной структуре общества. Оказалось, что многие, в том числе ставшие фатальными для нас, противоречия не были видны через эти очки и не видны сегодня. Выйти из тупикового постсоветского пространства значит, прежде всего, снять эти очки.