Страница 11 из 38
Уходя в 1928 году с поста президента США, Калвин Кулидж говорил: «Никогда еще перед конгрессом Соединенных Штатов, собравшимся рассмотреть положение дел в стране, не открывалась такая приятная картина, как сегодня. Во внутренних делах мы видим покой и довольство... и самый длинный в истории период процветания. В международных делах — мир и доброжелательность на основе взаимопонимания». Любой негативный прогноз в экономике заведомо отметался как паникерский или непрофессиональный. Никто не хотел терять прибыль, поэтому никто не делал выводов.
«Мы быстро преодолеем спад…»
Лишь одна страна-изгой не участвовала в общем празднике — у нее хватало своих. 1 октября 1929 года Советский Союз перешел на новый «революционный календарь», вводивший пятидневную неделю и предполагавший непрерывный производственный цикл (правда, продержался этот календарь лишь два года). СССР подводил итоги первого года первой пятилетки. Прошло всего три с половиной недели, и остальной мир перестал иронизировать по поводу советского экономического планирования. Мыльный пузырь необеспеченных акций в США за два последних предкризисных года был раздут выше всех разумных пределов — кроме биржевых спекулянтов, на них уже не было покупателей. Падение рынков можно было предугадать, и наиболее информированные и трезвомыслящие биржевые игроки за несколько месяцев до краха начали переводить доллары в золото, которое в ту пору имело свободное хождение и было той же валютой, только более стабильной. Таким образом, путь для бегства с рынка был обозначен, а золота в Америке уже вполне хватало.
24 октября — в «черный четверг» — произошло резкое падение акций «Дженерал Моторс» и ряда других фирм. За три биржевых дня рынок акций рухнул на 20%. Среди игроков прокатилась волна самоубийств. Однако октябрьский шок многими поначалу воспринимался как некий невероятный и непредсказуемый сбой системы, который не должен был оказать долгосрочного воздействия и тем более затронуть жизнь простых граждан. Даже через полгода, в мае 1930-го, президент Герберт Кларк Гувер еще делал вид, что не верит в трагические последствия: «Хотя катастрофа произошла всего шесть месяцев назад, я уверен, что самое худшее позади, и продолжительными совместными усилиями мы быстро преодолеем спад. Банки и промышленность почти не затронуты. Эта опасность также благополучно миновала». Но прецедент обвала рождал страх, а страх — политику биржевых игроков. Игра на понижение стала модной — теперь она позволяла остаться целым, а также сулила прибыль тем, кому посчастливиться оказаться в нужное время в нужном месте. В результате обвал биржевого курса парализовал банковскую систему, а с ней и всю кредитную политику. Те, кто мог себе позволить купить золото, покупал его, кто не мог — потому что не выбился из нищеты или не погасил кредит — оставался ни с чем.
В 1933 году был опубликован Акт о лесопосадках, по которому четверть миллиона безработных получили работу. До 1941-го в посадке леса успели поучаствовать 2 миллиона человек. Оплата была минимальной, но еда и жилье предоставлялись бесплатно. Фото: BETTMANN/CORBIS/FSA
Первыми пострадали мелкие собственники и арендаторы — фермеры. Цены на их продукцию упали в 3—4 раза. За некредитоспособность они теряли право аренды на земельный надел, вместе с семьями выселялись из новых домов, хотя многие оказывали вооруженное сопротивление, превращая ферму в крепость. По всей стране на городских окраинах и мусорных свалках появились «гувервили» — поселки безработных и насильно выселенных, названные так в честь президента Гувера. Дома в них строились из ящиков, картона и прочего строительного мусора. Полиция периодически устраивала облавы и уничтожала поселения, но они, разумеется, возникали вновь. Состоятельные жители городов объединялись в вооруженные отряды и уничтожали «гувервили» по своей инициативе — тогда поселки горели, а дым от них пах гражданской войной.
Президент Гувер мог бы войти в историю своими масштабными проектами по спасению экономики, но в истории ценится конечный результат. Гувер, подобно политикам, которые будут «разруливать» другой кризис 80 лет спустя, шел старым путем — путем кредитной накачки экономической системы. Однако прежний правительственный лозунг «Деньги решают все» замедлял развитие кризиса, но не позволял его преодолеть. Банки получили от правительства гигантские финансовые вливания, на которые они могли бы кредитовать промышленность. Но того, что уже успели произвести, было так много, что новая продукция в обстановке кризиса не могла найти покупателя. Поэтому крупные банки предпочитали играть на бирже, а мелкие все равно ничто не могло спасти. Заводы встали. Промышленное производство сократилось более чем наполовину, а в автомобильной отрасли — в пять раз. Форд уволил три четверти своих работников. Реальная заработная плата сократилась до половины от прожиточного минимума, и при этом полной занятостью был обеспечен лишь каждый десятый американец. Не менее трети всего населения страны (если считать вместе с членами их семей) стали безработными. «Огни большого города» из символа преуспевания превратились теперь в предвестие заброшенности и отчужденности. В душу проникал страх, с ним свыкались, его начинали боготворить. Фильмы ужасов стремительно завоевывали аудиторию — в 1931 году вся страна увидела на экранах первые классические киноверсии Франкенштейна и графа Дракулы.
Забастовки и демонстрации довершили развал промышленности. Две трети предприятий обанкротились. Столкновения с полицией происходили повсеместно: в ход шли огнестрельное оружие и удушливые газы. В основном это были голодные бунты. Стремясь поддержать приемлемые цены, производители сельскохозяйственной продукции предпочитали уничтожать ее, но не делиться с голодающими. Картофельные поля распахивались, зерно шло на топливо, кофе — на дорожное покрытие, свиные стада забивались и зарывались. В воздухе стоял запах гниющих фруктов, к которым людей не подпускала вооруженная охрана. Для многих едой стали пищевые отходы и крапивный отвар. Смерть от голода перестала шокировать: умершие ежегодно насчитывались тысячами. Происходил вооруженный грабеж продуктовых магазинов. Фермеры, сохранившие землю, пытались сбывать свою продукцию незаконно — по низким ценам. Наладился продуктообмен, появились лавки, где дрова и овощи обменивались на рубашки и услуги врачей или парикмахеров. Предприятия и организации вводили собственные «деньги», которыми расплачивались с работниками, получавшими возможность купить на них пищу в определенных магазинах.
В 1930 году более миллиона человек участвовали в общенациональной демонстрации безработных. Голодные марши на Вашингтон устраивались регулярно. Более 20 000 ветеранов войны в 1932 году предприняли свой марш на столицу и осадили Капитолий. Против них вышла армия — танки под командованием генерала Дугласа Макартура, с участием Дуайта Эйзенхауэра и Джорджа Паттона (впоследствии все трое станут знаменитыми героями войны).
Капиталисты и социализм
Страна уже не желала радужного сияния, она хотела простой человечности. Олицетворением ее, тем не менее, стало животное — это была мышь. В 1932 году на фоне максимального падения экономики Уолт Дисней получил «Оскар» за своего персонажа — Микки-Мауса. Новый «герой времени» выглядел именно так — маленький серый неудачник, испытывающий превратности судьбы и рассчитывающий на малую толику везения. Мышонок сразу получил огромное признание, среди его почитателей оказалось даже руководство Третьего рейха. В Америке же клубы фанатов Микки-Мауса росли как грибы после дождя, а активность их членов конкурировала с энергией партийных функционеров во время предвыборной гонки, даже столь значимой, как в 1932 году.
Запрос на «своего» человека во власти — политический аналог Микки-Мауса — был также слишком велик. Самое удивительное, что на него откликнулся человек, который по американским меркам был аристократом — Франклин Делано Рузвельт. Он понял главное: надо идти на кардинальные перемены, а интересы нации должны быть поставлены выше интересов преуспевающего меньшинства. Рузвельт обещал работу и социальные гарантии. И это решило исход президентских выборов 1932 года, в которых, судя по телефонным опросам, должен был победить Гувер. Но впервые в истории США низы общества (те, кто не мог позволить себе телефон) заняли самостоятельную позицию. Рузвельт победил с сокрушительным перевесом, выиграв в 42 штатах из 48.