Страница 32 из 33
В i868 году служащий немецкого почтового ведомства Герман Гедше, которому и раньше случалось публиковать лживые и клеветнические политические памфлеты, издал, под псевдонимом сэр Джон Ретклифф, бульварный роман «Биарриц», в котором описал оккультную церемонию на пражском кладбище. За основу Гедше взял описанную в 1849 году Дюма в «Жозефе Бальзаме» встречу между Калиостро, главой Неведомых Властителей, и группой других иллюминатов, результатом которой стал заговор с похищением ожерелья королевы. Однако вместо того, чтобы изображать Калиостро и компанию, Гедше срежиссировал всю сцену заново, изобразив представителей двенадцати колен Израилевых, которые сошлись, чтобы подготовить еврейское завоевание мира, предсказанное в подробностях их верховным раввином. Пять лет спустя та же самая история была перетолкована в русском памфлете («Евреи — властители мира»), [258] но уже подавалась как репортаж о подлинных фактах. В 1881 году французская газета «Контампорэн» перепечатала ту же самую историю с пометкой, что она получена из абсолютно надежного источника, от английского дипломата сэра Джона Рэдклиффа. В 1896 году Франсуа Бурнан вновь процитировал высказывания верховного раввина (которого назвал Джоном Рэдклифом) в книге «Иудеи, наши современники». С этого момента масонская программа, изобретенная Дюма, расцвеченная вымыслами Сю и приписанная Жоли Наполеону III, превратилась в «истинный» дискурс о верховном раввине, который был процитирован еще в нескольких местах.
Но и на этом дело не кончилось. В начале двадцатого века Петр Иванович Рачковский (персонаж отнюдь не литературный, но вполне достойный звания такового), русский, арестованный за принадлежность к революционным группировкам левого толка и впоследствии сделавшийся полицейским осведомителем, вступил в ряды экстремистской террористической организации «Черная сотня», а впоследствии стал главой царской Охранки. Чтобы помочь [259] своему политическому покровителю графу Сергею Витте в борьбе с одним из его политических соперников Ильей Ционом, Рачковский организовал обыск в доме у Циона; там он обнаружил принадлежавший перу Циона памфлет — фактически, тот скопировал текст Жоли, обличавший Наполеона III, только «подправил» его, приписав идеи Макиавелли Сергею Витте. Поскольку Рачковский, как и всякий черносотенец, был ярым антисемитом (а происходило все это примерно в то же время, что и процесс Дрейфуса), он создал новую романизированную версию старого текста, вымарав все ссьики на Витте и приписав заговор евреям. Имя «Цион» звучало почти как «Сион», и Рачковский рассчитал, что еврейский заговор, разоблаченный евреем, будет выглядеть особо правдоподобно.
Текст, созданный Рачковским, стал, по всей видимости, первоисточником «Протоколов сионских мудрецов». «Протоколы» — явственный вымысел, поскольку в них мудрецы беззастенчиво перечисляют все свои гнусные замыслы; в романе Сю это бы, возможно, еще и сошло за правду, но в реальности подобная беспардонность выходит за [260] всяческие рамки правдоподобия. Мудрецы откровенно заявляют: «Нам свойственны неудержимыя честолюбия, жгучия жадности, безпощадныя мести, злобныя ненависти». Однако — как и в случае с «Гамлетом» (если верить Элиоту), изобилие литературных источников лишило текст последовательности.
В «Протоколах» мудрецы требуют уничтожить свободу печати, но отстаивают свободу нравов. Они критикуют либерализм, однако поддерживают идею международного капитала. Они ратуют за революции во всех странах, однако, чтобы расшевелить массы, хотят усилить неравенство. Они планируют строительство подземных железных дорог, чтобы иметь возможность заминировать крупные города. Они утверждают, что цель оправдывает средства, и одобрительно высказываются об антисемитизме, который, во-первых, позволяет контролировать численность еврейской бедноты, а во-вторых, способен разжалобить иноверцев немыслимыми еврейскими мучениями. Они призывают отказаться от изучения классики и древней истории, но требуют насаждения спорта и «наглядного» обучения (то есть образования посредством [261] образов), чтобы оболванить рабочий класс. И так далее.
Как уже отмечали исследователи, нетрудно заметить, что «Протоколы» — продукт Франции девятнадцатого века, поскольку они начинены отсылками к французским реалиям рубежа веков (Панамский скандал, слухи о засилье акционеров-евреев в Компани дю Метрополитен). Не менее очевидно то, что они основаны на целом букете известных романов. Увы, с чисто повествовательной точки зрения сюжет в очередной раз оказался столь убедительным, что многие с легкостью приняли его на веру. Дальнейшее — уже из области Истории: странствующий русский монах по имени Сергей Нилус — темная личность, полупророк-полумошенник, давно одержимый идеей Антихриста, — опубликовал, дабы приблизиться к своей заветной цели и стать духовным наставником царя, текст «Протоколов» со своим предисловием. После чего текст этот пустился в странствие по Европе, пока не попал в руки к Гитлеру. Развязка сюжета вам известна.
Неужели никто не догадывался, что столь невообразимая смесь цитат из разнородных [262] источников (см. рис. 14)может быть только художественным произведением? Некоторые, безусловно, догадывались. Например, в 1921 году лондонская «Тайме» откопала памфлет Жоли и подала его как источник «Протоколов». Однако факты немногого стоят для тех, кому нравится жить в романе ужасов. В 1924 году Неста Уэбстер, жизнь положившая на доказательство истинности сюжета о Неведомых Властителях и еврейском заговоре, написала книгу под названием «Тайные общества и подрывные движения». Она владела всей возможной информацией, в том числе и о разоблачениях «Тайме», прекрасно знала историю Нилуса, Рачковского и Гедше и все остальное (не подозревала она лишь о параллелях с Дюма и Сю, до которых я докопался лично). Вот ее вывод: «Единственное заключение, к которому я смогла прийти, это то, что, вне зависимости от их подлинности, „Протоколы” представляют собой программу мировой революции, и в свете их пророческой сущности и необычайного сходства с протоколами некоторых тайных обществ прошлого они являются либо документом одного из таких обществ, либо творением человека, [263] прекрасно владеющего языком тайных обществ, который смог воспроизвести их идеи и фразеологию».
Силлогизм безупречен: поскольку «Протоколы» напоминают историю, которую я рассказала, они служат подтверждением ееправдивости. Или: «Протоколы» подтверждают историю, которую я выдумала на их основании; следовательно, они истинны. С тем же основанием можно сказать, что Рудольф Геролынтейн, перекочевав из [264] «Парижских тайн» в «Тайны одного народа», подтверждает авторитетом первого романа правдивость второго.
Как мы должны относиться к вторжению литературы в жизнь, — теперь, когда мы убедились, какое воздействие на историю может оказывать это явление? Я не собираюсь утверждать, что мои прогулки в литературных лесах — это панацея от великих бед нашего времени. Тем не менее прогулки эти помогли нам понять механизм, посредством которого вымысел формирует реальность. Порой результаты получаются милыми и безобидными, вроде паломничества на Бейкер-стрит; однако в других случаях вместо того, чтобы превратиться в грезу, жизнь становится кошмаром. Размышления о сложных взаимоотношениях между читателем и сюжетом, литературой и жизнью может стать своего рода терапией, посредством которой удастся излечить разум от сна, рождающего чудовищ.
В любом случае, люди никогда не перестанут читать литературные произведения, ибо именно в них мы ищем формулу, способную придать смысл нашему существованию.
[265] Ведь, в конце концов, на протяжении всей жизни мы пытаемся сотворить историю своего происхождения, в которой был бы дан ответ на вопрос, почему мы родились и зачем жили. Порой мы создаем историю космического масштаба, историю мироздания, порой — свою собственную (которую излагаем духовнику или психоаналитику или доверяем дневнику). Иногда наша собственная история сливается с историей мироздания.
Это однажды произошло и со мной, и я хочу завершить свой курс лекций отрывком из невыдуманного повествования.