Черная стрела

Младший из монахов, в котором читатель уже узнал Дика Шельтона, сразу сел в некотором отдалении и степенно отодвигался все дальше и дальше. Он внимательно прислушивался к разговору, но ни разу не открыл рта и, судя по серьезному выражению его лица, обращал мало внимания на шутки своего товарища.

Наконец его взор, постоянно блуждавший и наблюдавший за всеми входами в дом, упал на маленькую процессию, вошедшую в главные ворота и переходившую наискось двор. Впереди шли две дамы, закутанные в пушистые меха, за ними две служанки и четверо сильных воинов. В следующее мгновение они исчезли в доме и Дик, проскользнув между праздношатающимися, вышел из сарая и пустился в преследование.

— Та, что выше, — леди Брэклей, — подумал он, — а где леди Брэклей, там недалеко и Джоанна.

Четыре воина остались у дверей дома, а дамы подымались по лестнице из полированного дуба в сопровождении двух служанок. Дик шел по пятам. На дворе уже темнело, а в доме наступила почти ночная тьма. На площадках лестницы горели факелы, всунутые в железные скобы, у каждой двери длинного коридора с ткаными обоями горели лампы. Там, где дверь была открыта, Дик видел стены, покрытые ткаными обоями и усыпанные тростником полы, блестевшие при свете огня.

Таким образом прошли два этажа, и на каждой площадке более молодая леди маленького роста оборачивалась и зорко смотрела на монаха. Он же шел, опустив глаза, с скромным видом, свойственным принятому им на себя званию, и потому только раз взглянул на нее и не заметил, что обратил на себя ее внимание. На третьем этаже дамы расстались, младшая пошла одна наверх, а старшая, в сопровождении служанок, — в коридор направо.

Дик шел быстрыми шагами; остановившись в углу, он вытянул голову и следил глазами за тремя женщинами. Они продолжали идти по коридору, не останавливаясь и не оглядываясь.

— Очень хорошо, — подумал Дик. — Только бы мне узнать комнату леди Брэклей, тогда уже не трудно будет увидеть госпожу Хэтч, когда ее пошлют по какому-нибудь делу.

Как раз в это мгновение чья-то рука опустилась ему на плечо. С подавленным криком он одним прыжком бросился на нападающего и схватил его.

Дик несколько смутился, увидев, что так грубо схваченный им враг не кто иной, как маленькая леди в мехах. Она со своей стороны была несказанно поражена и испугана и, дрожа, не смела высвободиться из захвативших ее рук.

— Сударыня, — сказал Дик, освобождая ее, — приношу тысячу извинений, но у меня нет глаз сзади и, клянусь мессой, я не знал, что вы девушка.

Молодая девушка продолжала смотреть на него, и ужас постепенно сменился удивлением, удивление — подозрением. Дик, который легко читал смену впечатлений на ее лице, стал опасаться за свою безопасность в этом враждебном ему доме.

— Прекрасная девушка, — сказал он с притворной развязностью, — позвольте мне поцеловать вашу руку в знак того, что вы прощаете мне мою грубость, и я уйду.

— Странный вы монах, молодой сэр, — ответила молодая девушка, смотря ему в лицо смелым и вместе с тем проницательным взглядом, — теперь, когда мое удивление несколько улеглось, я вижу светского человека в каждом вашем слове. Что вы здесь делаете? Зачем вы одеты так кощунственно? Пришли вы с враждой или с миром? И почему вы выслеживаете леди Брэклей, словно вор?

— Сударыня, — сказал Дик, — прошу вас быть совершенно уверенной только в одном — я не вор. А если я и пришел сюда с воинственными целями, что верно до известной степени, то я не воюю с прекрасными девушками и молю их последовать в этом отношении моему примеру и оставить меня в покое. Если же вы крикнете, прекрасная миссис, — если вам это угодно, — если вы крикните хоть раз и расскажете то, что видели, — бедный джентльмен, стоящий перед вами, должен умереть. Не думаю, чтобы вы могли быть настолько жестокой, — прибавил Дик и, нежно взяв руку девушки обеими руками, посмотрел на нее взором, полным вежливого восхищения.

— Так вы шпион-йорксист? — спросила девушка.

— Сударыня, — ответил он, — я действительно йорксист и, в некотором роде, шпион. Но то, что привело меня в этот дом, то, что возбудит в вашем добром сердце сожаление и интерес ко мне, не имеет отношения ни к Иорку, ни к Ланкастеру. Я отдаю в ваши руки всю мою жизнь. Я — любящий человек, и мое имя…

Тут молодая девушка вдруг зажала Дику рот рукой. Поспешно оглянулась вверх и вниз, на восток и на запад, и видя, что путь свободен, потащила молодого человека с большой силой и пылкостью вверх на лестницу.

— Тс! — сказала она. — Иди. Будешь разговаривать потом.

Дик, несколько удивленный, допустил, чтобы его втащили наверх, поспешно провели по какому-то коридору и внезапно втолкнули в комнату, освещенную, как и многие из тех, которые он видел, ярко пылающими дровами в очаге.

— Ну, — сказала молодая девушка, толкнув Дика на стул, — сидите и ожидайте моей высочайшей воли. Я имею над вами право жизни и смерти и не задумаюсь воспользоваться моей властью. Смотрите, берегитесь вы страшно изувечили мне руку. Он не знал, что я девушка, сказал он! Знай он, что я девушка, он наверное взялся бы за пояс!

И с этими словами она поспешно вышла из комнаты оставив Дика, пораженного изумлением. Он не знал видит ли он все это во сне или наяву.

— Взялся бы за пояс! — повторял он. — Взялся бы за пояс! — И воспоминание о вечере в лесу воскресло в его памяти, и он снова увидел извивающуюся фигуру Мэтчема и его молящие о пощаде глаза.

Тут он вспомнил об угрожавших ему опасностях. В соседней комнате он услышал шум: как будто двигался человек; затем странно близко раздался вздох; потом послышался шорох женской одежды и звук шагов. Дик стоял, прислушиваясь; вдруг раздался стук отворяемой двери, драпировка раздвинулась и Джоанна Седлей с лампой в руке вошла в комнату.

Она была одета в платье из дорогой материи темного цвета, как и следовало в зимнее, снежное время. Волосы на голове у нее были собраны, напоминая корону. Она казавшаяся такой маленькой и неловкой в одежде Мэтчема, теперь была высока как молодая ива, и плыла по полу, словно презирая необходимость ходить.

Она не вздрогнула, не смутилась, подняла лампу и взглянула на молодого монаха.

— Что делаете вы здесь, добрый брат? — спросила она. — Вас, наверно, направили не туда, куда следует. Кого вам нужно? — И она поставила лампу на подставку

— Джоанна, — только и сказал Дик, голос изменил ему. — Джоанна, — снова начал он, — ты говорила, что любишь меня, и я, безумец, поверил этому!

— Дик! — вскрикнула она. — Дик!

И к великому удивлению юноши прекрасная молодая леди сделала только один шаг, охватила его шею руками и осыпала его поцелуями.

— О, глупый малый! — кричала она. — О, милый Дик! Если бы ты мог видеть себя! Увы, — прибавила она, остановившись, — я испортила тебя, Дик! Я стерла с тебя краску. Но это можно поправить. Вот чего нельзя поправить, Дик, — я очень боюсь, что нельзя поправить, — это моего замужества с лордом Шорби.

— Значит, это решено? — спросил Дик.

— Завтра до полудня назначена моя свадьба, Дик, в церкви аббатства, — ответила она. — Джон Мэтчем и Джоанна Седлей — оба придут к очень печальному концу. От слез нет никакой пользы, не то я могла бы выплакать глаза. Я неустанно молилась, но Небо не обращает внимания на мои мольбы. И дорогой Дик, добрый Дик, если ты не можешь увести меня из этого дома до утра, то мы должны поцеловаться и проститься.

— Ну нет, — сказал Дик, — я никогда не скажу этого слова. Это похоже на отчаяние, а пока есть жизнь, Джоанна, есть и надежда. И я буду надеяться. Да, клянусь мессой и нашим будущим торжеством! Видишь, когда ты была для меня только именем, разве я не пошел за тобой, не собрал удалых людей, не поставил на карту свою жизнь? А теперь, когда я увидел тебя — прекраснейшую, благороднейшую девушку во всей Англии, — неужели ты думаешь, что я покину тебя? Если бы здесь было глубокое море, я прошел бы по нему, если бы путь был полон львов, я разогнал бы их как мышей.

— Ах, — сухо проговорила она, — ты подымаешь много шума из-за голубого платья!