Страница 28 из 29
Причиной второго периода был разговор с женой и старшиною островитян. Сам Кеола говорил мало. Он не очень-то доверял своим новым друзьям, находя их чересчур вежливыми, чтобы быть чистыми, да и со времени знакомства с тестем он стал подозрительнее. О себе он ничего не сказал, кроме своего имени, происхождения, что он приехал с восьми островов, что острова эти очень красивы, рассказал о королевском дворце в Гонолулу и о том, что он главный друг короля и миссионеров. Зато он много расспрашивал и многое узнал. Остров, где он находился, назван островом Голосов. Принадлежит он этому племени, но они живут постоянно на другом острове, в трех часах плаванья к югу. Там у них есть прочные жилища, и тот остров очень богат: там есть и яйца, и цыплята, и свиньи и туда приходят корабли торговать ромом и табаком. Туда именно и отправилась шхуна после побега Кеолы. Там умер штурман именно так, как и подобало умереть дураку белолицему. Во время прихода шхуны на том острове начинался болезненный сезон, когда озерная рыба делается ядовитою, и кто ее поест, тот пухнет и умирает.
Штурману об этом говорили, и он видел, как готовили лодки, потому что в это время народ уезжает с этого острова на остров Голосов; но он был дурак белолицый, который верил только собственному рассказу, поэтому поймал одну из этих рыб, сварил, съел, распух и умер, что было приятной новостью для Кеолы. Остров Голосов большую часть года пустует, разве кое-где приедут матросы за копрою, да перебирается на время их племя в период отравления рыбою. Название свое он получил от чуда: морской берег его населен, по-видимому, дьяволами-невидимками, которые разговаривают на каком-то странном языке, и днем, и ночью на берегу то зажигают, то тушат огни. Причины этих поступков никто понять не может.
Кеола спросил, бывает ли что-нибудь подобное на том острове, где они живут постоянно? Ему ответили что ни там, ни на одном из сотни островов, окружающих их, этого нет и что это особенность острова Голосов. Они ему сказали тоже, что огни и голоса бывают всегда у моря и у выходящей к морю опушке леса, а что около озера человек может прожить хоть две тысячи лет (если бы только мог прожить так долго), и его никогда никак не беспокоят, да даже и у моря дьяволы никому не вредят, если их не тронешь. Один раз только старшина бросил копье в один из голосов и в тот же вечер упал с кокосовой пальмы и умер.
Кеола стал соображать. Он подумал, что хорошо было бы, если племя вернулось на главный остров, а самому остаться здесь у озера. Он сказал старшине, что ему раз пришлось быть на таком же зачумленном острове, но жители нашли способ избавиться от этой неприятности.
— Здесь в лесу растет одно дерево, и дьяволы приходят сюда собирать его листья, — сказал он. — Пусть островитяне срубят дерево, где бы его ни нашли, и дьяволы больше не придут.
Его спросили, какого рода это дерево, и он показал дерево, листья которого жег Каламак. Они не особенно верили, но идея им понравилась. Каждую ночь старики рассуждали об этом на своих советах, но главный старшина, хоть и храбрый был человек, но боялся и напоминал ежедневно о старшине, который бросил копье и был убит, и мысль об этом снова останавливала их.
Хотя Кеоле и не удалось добиться уничтожения деревьев, но он все-таки чувствовал себя довольным, присматривался ко всему, что происходит вокруг, и жил в свое удовольствие. К жене, между прочим, он относился добрее всех, и она сильно полюбила его. Раз приходит он в хижину и застает ее в слезах.
— Что с тобой? — спрашивает.
Она говорит: "Ничего".
В ту же ночь она разбудила его. Лампа горела слабо, но он заметил, что лицо у нее печальное.
— Кеола, — сказала она, — приложи ухо к моему рту, чтоб я могла шепнуть тебе, потому что никто не должен нас слышать. За два дня до начала приготовления лодок ступай на берег и ложись в кусты. Мы с тобой выберем место заранее, спрячем пищу, а я каждую ночь буду приходить туда и петь. Когда наступит ночь, и ты меня не услышишь, это, значит, мы совсем уехали с острова, и тебе можно благополучно выйти.
У Кеолы душа замерла.
— Что это значит? — спросил он. — Я с дьяволами жить не могу. Я не желаю оставаться на этом острове. Мне до смерти хочется бросить его.
— Живым ты его не оставишь, мой бедный Кеола! — сказала жена. — Мои соотечественники, по правде сказать, людоеды, хотя держат это в секрете. Убить тебя до отъезда они хотят потому, что к нашему острову заходят корабли, и Донат-Камиран приходит и говорит про французов, и в доме с верандами живет белолицый торговец, и законоучитель есть… Ах, какое действительно чудное место! У торговца есть полные бочонки муки; а раз в лагуну зашло французское военное судно, так каждому дали вина и сухарей… Бедный Кеола, как бы мне хотелось увезти тебя туда, потому что и любовь-то моя к тебе велика, и место то самое лучшее в морях, кроме Папеете.
И вот Кеола стал самым испуганным человеком в четырех океанах. Он слышал о людоедах южных островов и всегда разговоры о них пугали его, и вот они стучат в его дверь! От путешественников он слышал об их обычаях, о том, что если они замышляют съесть человека, так ласкают и балуют его, как мать своего любимого ребенка. Он видел, что так было и с ним. Потому что ему построили дом и развлекали, и кормили, и от работы освободили; потому-то старики и старшины и беседовали с ним как с важной особой. Он лежал на кровати и ругал свою судьбу, и кровь стыла в жилах его.
На следующий день островитяне были с ним любезны по обыкновению. Они были говоруны и краснобаи, сочиняли прекрасные стихи и за обедом острили так, что миссионер, наверно, умер бы со смеху. Кеола не обращал внимания на их утонченные манеры; он видел их сверкавшие во рту белые зубы, и сердце его возмущалось при виде этого. Когда они кончили есть, он ушел в лес и лежал в кустах как мертвец.
На другой день было то же самое, потом пришла за ним жена.
— Если ты не будешь есть, Кеола, то, скажу тебе откровенно, тебя завтра убьют и сжарят. Некоторые старшины уже ворчат, думают, что ты заболел и спадешь с тела, — сказала она.
Тут Кеола вскочил. В нем вспыхнул гнев.
— Мне все равно теперь одна дорога или другая, — сказал он. — Я между дьяволом и глубоким морем. Если уж я должен умереть, то дай мне умереть как можно скорее! Если я должен быть съеденным в крайнем случае, так пусть лучше меня съедят дьяволы, чем люди! Прощай, — и он оставил ее и направился к морскому берегу.
Берег был совершенно пуст под зноем солнца. На нем не было ни души, но вокруг него кто-то ходил, и он слышал голоса, шепот и видел вспыхивающие и потухающие огни. Тут говорили на всех земных языках: по-французски, по-немецки, по-русски, по-тамильски, по-китайски. В какой бы стране не было известно колдовство, отовсюду собралось по несколько человек, и все шептали Кеоле. Берег был похож на шумную ярмарку, хотя ни одного человека не было видно. Он шел и видел, как исчезали перед ним раковины, и не видел людей, подбиравших их. Я думаю, дьявол и тот испугался бы, оставшись один в такой компании; но Кеола пережил страх и шел на смерть. На вспыхивающие огни он накидывался как бык. Всюду раздавались бестелесные голоса, невидимые руки сыпали на огонь песок, и все исчезали с берега раньше, чем он добрался до них.
— Ясно, что Каламака здесь нет, иначе я давно был бы убит, — думал он.
Он устал и сел у края леса, опершись подбородком на руки. Работа продолжалась на его глазах. Берег жужжал голосами, огни поднимались и опускались, раковины исчезали и вновь появлялись даже в то время, когда он смотрел на них.
— Тот день, когда я был здесь раньше, ничто в сравнении с этим, — подумал он.
У него голова закружилась при мысли о миллионах долларов и о всех этих сотнях лиц, собирающих их на берегу и улетающих быстрее и выше орлов.
— Подумаешь, как они меня дурачили болтовней о монетных дворах, — говорил он. — Говорили, что деньги делаются там, когда ясно, что все новые монеты в мире собираются на этих песках! На будущее время буду знать.