Страница 60 из 87
Внезапная вспышка гнева моего патрона еще сильнее укрепила меня в том убеждении, что ему, ради его здоровья, необходимо уехать и не подвергаться неприятностям.
После этой внезапной вспышки другой не последовало, и мы спокойно продолжали беседовать. Мистер Карлайль, как все адвокаты, говорил тихо и медленно. Из дальнейших слов адвоката мы могли понять, что слухи о странном поведении мастера Баллантрэ во время его последнего пребывания в Деррисдире все-таки ходили, и, судя по этому, можно было заключить, что если он будет продолжать вести себя так, как он вел себя, когда находился в поместье в последний раз, то он быстро потеряет расположение своих приверженцев.
— Говоря откровенно, я не удивляюсь тому, что вы изволили сделать такого рода распоряжения, милорд, и что вы отстранили мистера Балли от всякого участия в управлении имением, — сказал адвокат. — Когда он был в последний раз в Деррисдире, то относительно его ходили различные толки, и я не скажу, чтобы очень хорошие. Говорили, между прочим, о какой-то женщине, живущей в С.-Брайде, которую мистер Балли чуть ли не истязал и к которой, напротив, вы относились чрезвычайно милостиво. Понятно, что были и такие люди, которые не верили этим толкам, но, во всяком случае, разговоров по этому поводу было много. Я лично не знал, кому и чему мне верить, но после того, как я увидел бумагу, которую показал мне мистер Маккеллар, я убедился, что это джентльмен, которому доверяться не следует. Не правда ли, мистер Маккеллар? Мы, надеюсь, не дадим ему воли?
Остальная часть этого дня, имевшего немаловажное влияние на всю нашу последующую жизнь, прошла довольно благополучно. Мы решили не терять из виду нашего врага и наблюдать за всем, что он делал. Я взялся присматривать за ним и разыгрывал роль какого-то караульного. Он не замечал, что за ним следят, и, по-видимому, воображал, что мы не оставляем его одного из любезности, поэтому он принял необыкновенно довольный и важный вид.
Меня крайне возмущала хитрость этого человека и его стремление выведать все, что происходило в этом доме до его появления. И он умел так ловко выпытывать, что, несмотря на всю мою осторожность и на то, что я был все время настороже, раньше чем я успел опомниться, он узнал уже от меня многое, чего бы ему не следовало знать. Наподобие костоправа, делающего человеку перевязку после того, как он повредил себе руку или ногу, — ну, положим, если он свалился с лошади и расшибся — и затрагивающего больное место пострадавшего, Баллантрэ умел с удивительной ловкостью затронуть как раз больное или, вернее, слабое место здоровых людей. И его обмануть было крайне трудно. Взгляд у него был удивительно проницательный, а язык острый как нож.
Как я ни старался скрыть от мастера Баллантрэ то, что делалось у нас в доме, ему все-таки удалось устроить так, что я проговорился насчет того, как сильно лорд Генри любит своего сына и как страшно он его баловал. О маленьком Александре мастер Баллантрэ говорил особенно много и, по-видимому, интересовался им более, чем остальными членами семьи лорда, и это обстоятельство возбудило тотчас во мне подозрение и заставило меня быть еще более настороже и не спускать с нашего врага глаз, дабы он не мог свести компанию с нашим маленьким Александром.
Ребенок при встрече с дядей показал, что он его боится; по всей вероятности, лорд Генри наговорил мальчику про мастера Баллантрэ что-нибудь такое, что напугало его, и поэтому он дичился его и его спутника. Мастер Баллантрэ, без сомнения, заметил это, и я уверен, что он задался целью завоевать расположение любимца своего брата. Что его намерения должны были увенчаться успехом, в этом не могло быть никакого сомнения: мастер Баллантрэ был красив собой, красноречив и так интересно рассказывал о своих путевых приключениях, что слушать его можно было с величайшим интересом, и ему было чрезвычайно легко завоевать расположение и интерес мальчика, у которого воображение было необыкновенно живое.
Джон Поль покинул дом лорда только в то утро, в которое мастер Баллантрэ приехал. Нельзя предполагать, чтобы он не проговорился в присутствии Александра о том, что дядя его и любимец Джона Поля путешествовал, и я уверен, что он не раз рассказывал своему маленькому барину о приключениях мастера Баллантрэ. Теперь сам герой, с которым произошли всевозможные приключения, был налицо, теперь он мог сам рассказать о морских сражениях, в которых он участвовал, о поражениях, которые он терпел, о бегстве с корабля и о странствовании по дремучим лесам Америки, и вдобавок еще о своем пребывании в Индии.
Я отлично знал, до какой степени подобные интересные рассказы действуют на воображение мальчуганов. Я понимал, что, несмотря на самое строгое запрещение, ребенок все равно будет искать общества этого интересного человека, и что пока мастер Баллантрэ будет в доме, мальчик всячески будет стараться встретиться с ним, а тот, разумеется, будет делать все, что от него зависит, чтобы развратить ребенка. Если можно сделать змею ручной, чего некоторые действительно достигают, то дело не трудное приручить птенчика, бегающего в коротеньких панталончиках, и приворожить его к себе.
Мне поневоле пришел в голову один случай, свидетелем которого я сам был. В то время как я был студентом, в отдаленной части того города, где я жил, проживал один старый матрос. Каждую субботу к этому матросу приходила целая толпа ребятишек и слушала рассказы о морских путешествиях. Я сам много раз проходил мимо лачужки этого матроса и удивлялся тому, какая масса детей приходила к нему слушать его рассказы. Они сидели целыми группами на земле и жадно прислушивались к тому, что рассказывал старик. И между тем многие из мальчишек не любили этого старика, иные его даже ненавидели, но как только наставала суббота и они освобождались от занятий, они тотчас отправлялись к старому, грубому матросу и просиживали у него целые часы. Когда старик напивался, иные в ужасе убегали от него, и другие, более храбрые, бросали в него камнями, но в следующую же после этого субботу они снова приходили к нему и снова проводили с ним время.
Когда я вспомнил о старом моряке и о том, какое чарующее, обаятельное впечатление производил на детей этот грубый, пьяный матрос, то я с ужасом представлял себе, насколько сильно будет то влияние, которое на мистера Александра произведет его красноречивый, изящно одетый дядя. Не могло быть никакого сомнения в том, что свое влияние он употребит исключительно для того, чтобы испортить нравственность ребенка, чтобы развратить его, и вот этому-то необходимо было воспрепятствовать.
Как только я заметил, что мастер Баллантрэ интересуется маленьким Александром, — он в самое короткое время три раза упомянул о нем, — мне показалось, будто предо мною разверзлась пропасть. Я ясно понял, что мастер Баллантрэ расспрашивает меня с таким интересом обо всем, что касается ребенка, именно потому, что он сообразил, что Александр — это идол лорда Генри, и вот к нему-то ему и хотелось подобраться. Александр в нашем раю был тем же самым, что в настоящем раю была Ева, и вот змей-искуситель в образе мастера Баллантрэ подкрадывался теперь к нашей Еве.
Нечего и говорить, что как только я удостоверился в том, что нашему маленькому Александру грозит опасность, а моему дорогому лорду грозит удар, я, не медля ни секунды, стал снаряжать своих господ в дорогу. С той минуты я, кажется, не позволил себе даже вздохнуть свободно, а все время бегал по дому то туда, то сюда; я то следил за тем, что делают мастер Баллантрэ и его индус, то укладывал на чердаке вещи в чемодан, то посылал Макконоки с уложенными вещами по боковой дорожке к тому месту, откуда вещи должны были быть отправлены, то на секунду забегал в комнату миледи и советовался с ней то насчет одного, то насчет другого. Но все это я делал незаметным образом, чтобы мастер Баллантрэ ни о чем не догадался. На вид казалось, будто ничего особенного не совершалось и будто семья и не думала покидать дом своих предков, тогда как втайне происходили самые энергичные приготовления к отъезду.