Страница 81 из 120
— Итак, это решено, англичане во Франции? — спросил Оксфорд голосом, показывающим сильное беспокойство. — Кого же привел он с собой для исполнения своего предприятия?
— Всех злейших врагов нашего дома. Лживого, вероломного, бесчестного Георга, называемого им герцогом Кларенским, кровопийцу Ричарда, распутного Гастингса, Говарда, Стенлея — одним словом, вождей всех изменников, которых я не хочу называть иначе как разве с тем, чтобы мое проклятие стерло их с лица земли.
— И… я трепещу, задавая вам этот вопрос, — сказал граф, — готовится ли Бургундия дружественно присоединиться к ним в этой войне и действовать заодно с этим Йоркским гостем против Людовика, короля французского?
— По полученным мной тайным известиям, — отвечала королева, — которые сами по себе верны и притом подтверждены всеобщей молвой, этого не будет, мой добрый Оксфорд!
— Слава всем святым! — вскричал Оксфорд. — Эдуард Йоркский — не хочу из зависти порицать и врага — смелый и неустрашимый вождь, но он не Генрих III, не Черный Принц, не даже тот Генрих V Ланкастерский, при котором я заслужил себе шпоры и потомству которого, по одному уважению к его славной памяти, я остался бы верен даже и тогда, когда бы моя присяга позволила мне только лишь подумать о какой-нибудь перемене или отречении. Пусть Эдуард воюет с Людовиком без помощи Бургундии, на которую он надеялся. Людовик, конечно, не герой, но он дальновидный и искусный военачальник, более может быть страшный в этот политический век, нежели когда-то Карл Великий. Людовик не отважится на такие сражения, как при Кресси, Пуатье или Азенкуре. Если мы будем иметь тысячу генегауских копий и двадцать тысяч бургундских талеров, то Эдуард подвергнется опасности потерять Англию, между тем как он занят продолжительной войной, цель которой возвращение Нормандии и Гиени. Но что теперь делает герцог Бургундский?
— Он угрожает Германии, — сказала Маргарита, — и войска его рассеяны по Лотарингии, главные города и крепости которой он занял своими войсками.
— Где Ферранд де Бодемон — юноша, как говорят, храбрый, предприимчивый, отыскивающий себе Лотарингию по праву, доставшемуся ему от его матери, Иоланды Анжуйской, сестры вашего величества?
— Он бежал в Германию или в Швейцарию, — отвечала королева.
— Да страшится его Бургундия! — сказал опытный граф. — Потому что если этот лишенный наследия юноша найдет себе сподвижников в Германии и вступит в союз с неустрашимыми швейцарцами, то Карл Бургундский найдет в нем гораздо более страшного неприятеля, чем он думает. Мы теперь полагаемся на одни только герцогские силы, и если он ослабит их бесполезными предприятиями, то надежды наши, увы, исчезнут вместе с его могуществом даже и тогда, если бы он имел полнейшее желание помогать нам. Друзья мои в Англии решились не делать ни шагу, пока не получат людей и денег из Бургундии.
— Это опасение еще не главное, — сказала Маргарита. — Я гораздо более опасаюсь политики Людовика, который, если только шпионы мои не обманули меня, уже предложил тайно Эдуарду перемирие на семь лет, обещая заплатить ему значительную сумму на дело утверждения Англии за Йоркским домом.
— Это невероятно, — возразил Оксфорд. — Предводительствуя такой армией, как Эдуард, постыдно было бы удалиться из Франции, не сделав благородной попытки возвратить своих потерянных областей.
— Таковы, конечно, были бы мысли законного монарха, — сказала Маргарита, — оставившего позади себя покорное и верноподданное государство. Но так не может думать Эдуард, ложно именуемый Плантагенетом, настолько же подлый духом, насколько и происхождением, так как, по слухам, настоящий его отец был некто Блакборн, миддлгемский стрелок, — нет, так не может думать этот незаконнорожденный хищник! Каждое дуновение ветра из Англии несет ему страх перед возмущением тех, над которыми он неправедно присвоил себе власть.
Он не будет спокойно спать до тех пор, пока не возвратится в Англию со своими головорезами, на которых он надеется как на защитников похищенной им короны. Он не станет воевать с Людовиком, потому что Людовик готов льстить его самолюбию, унижаясь перед ним, — и удовлетворять его жадность, давая ему золото на его сластолюбивые затеи, а потому я боюсь, что мы скоро услышим об удалений английской армии из Франции без всякой другой славы, кроме той, что знамена ее развевались недели две в областях, бывших прежде собственностью Англии.
— Тем важнее для нас поторопиться склонить герцога Бургундского, — возразил Оксфорд, — и для этого я поспешу в Дижон. Такой армии, как армия Эдуарда, надобно употребить несколько недель для обратной переправы. Вероятно, она будет принуждена зимовать во Франции, даже и в случае мира с Людовиком. С тысячью набранных во Фландрии воинов я отправлюсь в северную Англию, где мы имеем множество друзей, кроме обещанной нам помощи Шотландии. Западные графства держат нашу сторону и ополчатся при первом воззвании — может быть, найдется еще Клиффорд, скрытый горными туманами от происков Ричарда. Валлийцы соберутся, услыхав провозглашенное имя Тюдора. Алая Роза еще зацветет на своем стебле, и повсюду раздадутся клики: «Да здравствует король Генрих!»
— Увы, — сказала королева, — это не муж, не друг мой, а только сын моей тещи и валлийского вождя — человек, как говорят, холодный и хитрый. Но что делать, лишь бы только мне увидеть торжество Ланкастеров и отомстить Йоркам, тогда я умерла бы спокойно!..
— Итак, вам угодно, чтобы я сделал предложения, изъясненные в последнем письме вашего величества, чтобы склонить герцога Бургундского на нашу сторону? Когда он узнает о мире, заключаемом между Францией и Англией, то это подействует на него более всего того, что я в состоянии ему сказать.
— Обещай ему, однако, все, — сказала королева. — Мне хорошо известны тайны его души: он жаждет распространить во все стороны границы своих владений. Для этого он вторгся в Гельдерн, для этого он занял своими войсками Лотарингию, и для этого завидует моему отцу, еще владеющему последними островками Прованса. Вместе с этим приобретением земель он намерен переменить свою герцогскую корону на венец независимого государя. Скажи герцогу, что Маргарита может содействовать ему в его предприятиях, скажи, что отец мой, Рене, предоставит ему беспрепятственно владеть Лотарингией, что он сделает еще более: он с моего согласия объявит Карла своим наследником Прованса; скажи, что старик уступит ему свои владения в тот самый день, когда войско герцога сядет на суда для отплытия в Англию, если только королю Рене будет определен небольшой доход для содержания хора и толпы плясунов. Это единственные потребности, которые Рене имеет на земле. Мои и того меньше: мщение Йоркам и скорая смерть! В залог за ничтожную сумму золота, которая нам нужна, ты можешь дать находящееся у тебя ожерелье; что касается прочих условий, ручайся за исполнение их всем, чем можно.
— Кроме вашего королевского слова, государыня, я могу поручиться моей рыцарской честью; а если потребуют больше, то сын мой останется залогом в руках Бургундии.
— Ах! Нет! Нет! — воскликнула свергнутая с престола королева, которую тронуло это чувство. — Не подвергай опасности жизнь этого благородного юноши — он последняя ветвь верноподданного рода де Веров, он был бы братом по оружию моего дорогого Эдуарда, за которым он едва не последовал в кровавую безвременную могилу! Не вводи этого бедного молодого человека в роковые замыслы, которые были столь гибельны для его семейства. Отпусти его со мной. Я сохраню его от всех опасностей, пока я жива, и обеспечу его нужды на то время, когда меня уже не будет.
— Простите меня, государыня, — сказал Оксфорд со свойственной ему твердостью. — Сын мой, как вы соблаговолили вспомнить, истинный де Вер, которому, может быть, предназначено быть последним в своем роде. Он может пасть, но если падет, то не иначе как с честью! К каким бы опасностям ни призывали его долг и честь, что бы ни угрожало ему — меч или копье, топор или виселица, он должен смело подвергать себя им, чтобы доказать свою верность. Предки его показали ему дорогу.