Страница 41 из 120
— Где эта ленивая собака Килиан?
Килиан выступил вперед. Это был угрюмого вида сильный воин, родом из Баварии, исправляющий при коменданте должность оруженосца.
— Что слышно об этих швейцарских мужиках, Килиан? — спросил Арчибальд фон Гагенбах. — По их глупому образу жизни им бы следовало уж часа два быть в дороге. Уж не вздумали ли эти болваны подражать дворянам и забавляться бутылками до полуночи?
— Клянусь честью, что это возможно, — отвечал Килиан, — так как базельские граждане вдоволь снабдили их всем нужным для пира.
— Как, Килиан? Они осмелились оказать гостеприимство этим швейцарским пастухам, вопреки данным от меня приказаниям?..
— Нет, базельцы не приняли их в городе, — возразил оруженосец, — но через разосланных мною людей я узнал, что они разместили их в Графслусте, приготовя там огромный запас окороков и пирогов, не говоря уже о бутылках с рейнвейном, о бочонках с пивом и о штофах с водкой.
— Базельцы дорого за это мне заплатят, Килиан, — сказал его начальник, — неужели они полагают, что я всегда должен быть посредником между ними и волей герцога в их пользу? Эти жирные свиньи слишком много о себе думают с тех пор, как мы приняли от них некоторые дрянные подарки, более из милости, нежели для того, чтобы получить какую-нибудь выгоду от их ничтожных приношений. Не базельское ли это вино мы были принуждены торопиться пить большими кружками, опасаясь, чтобы оно к утру не прокисло?
— Оно было выпито, и очень скоро, — сказал Килиан, — больше я ничего не могу припомнить.
— Итак, будь покоен, — сказал комендант, — эти базельские скоты узнают, что я ни во что не ставлю их подарки.
— Итак, ваша светлость, — возразил наперсник, — Вы намерены поссорить герцога Бургундского с городом Базелем за то, что он оказал это косвенное гостеприимство швейцарскому посольству?
— Да, я хочу этого, — сказал Гагенбах, — если только между ними не найдутся такие умные люди, которые сумеют склонить меня к их защите. О! Базельцы еще не знают нашего знаменитого герцога и искусства его на-называть бунтующих жителей вольного города. Ты можешь рассказать им, Килиан, как он поступил с люттихскими негодяями, когда они вздумали было умничать.
— Я при случае сообщу им это, — сказал Килиан, — впрочем, надеюсь, что найду их готовыми искать вашего благорасположения.
— Если же они сами об этом не позаботятся, Килиан, то мне еще менее до того нужды, — продолжал комендант, — но кажется, что здоровое и цельное горло чего-нибудь да стоит, хотя бы только для того, чтобы есть кровяные колбасы и пить черное пиво, не говоря уже о вестфальских окороках и о ниренштейнском вине. Я говорю, что перерезанное горло ни к чему не годится, Килиан.
— Я растолкую этим жирным гражданам опасность, которой они подвергаются, и необходимость приобрести себе покровителя, — отвечал Килиан. — Уж, конечно, не мне учиться тому, как доставлять выгоды вашей светлости.
— Ты дельно говоришь, — сказал Арчибальд. — Но что же ты мне ничего не донес об этих швейцарских олухах? Я полагал, что ты, как старый охотник, пощиплешь их в то время, когда они пировали.
— Мне так же легко было бы схватить руками ощетинившегося ежа, — отвечал Килиан. — Я сам осматривал Графслуст; по стенам стояла стража, и на мосту часовой, кроме исправного обхода по окрестностям. Так что совершенно ничего нельзя было сделать; в противном же случае, зная давнишнее неблаговоление к ним вашей светлости, я бы их порядком отпотчевал, и они никак не узнали бы, откуда произошел удар.
— Тем больше можно будет вытопить из них жиру, когда они приедут сюда, — сказал Гагенбах. — Они, верно, отправились в путь со всей пышностью, со всеми своими драгоценностями, с серебряными цепями их жен, с медными бляхами и с оловянными кольцами. Подлые погонщики! Они не достойны того, чтобы благородный человек принял на себя труд отнимать у них эту дрянь.
— Тут есть нечто получше, если только собранные мною сведения не обманули меня, — возразил Килиан. — С ними едут купцы…
— Какая нибудь сволочь! — сказал губернатор. — Бернские или золотурнские скоты, навьюченные их дрянными товарами: толстыми сукнами, которые не годятся на лошадиные попоны, или холстом, который больше походит на дерюгу, чем на полотно. Я, однако же, их раздену, хотя бы только для того, чтобы проучить этих бездельников. Как! не довольствуясь, что им, как вольному народу, позволяют отправлять послов и депутатов, они еще надеятся посольскими правами прикрыть ввоз запрещенных товаров; они осмеливаются таким образом оскорблять и обманывать знаменитого герцога Бургундского? Но Гагенбах не будет ни рыцарем, ни дворянином, если он пропустит их безнаказанно.
— Они еще больше заслуживают быть остановленными, — сказал Килиан, — чем вы полагаете, так как с ними есть английские купцы, находящиеся под их покровительством.
— Английские купцы! — вскричал Гагенбах со сверкающими от радости глазами. — Английские купцы, Килиан!.. Рассказывают, что в Китае и в Индии есть серебряные, золотые и бриллиантовые рудники; но клянусь моей дворянской честью, я полагаю, что эти грубые островитяне имеют сокровища целого света в недрах своего туманного острова. А разнообразие их богатых товаров! Ах, Килиан, скажи мне, много ли с ними лошаков? Верно, большой обоз? Матерь Божия! мне кажется, что я уже слышу звон их колокольчиков, и этот звон приятнее для меня всякой музыки.
— Обоз их невелик. Как я узнал, их всего только двое и весь багаж их нагружен на одного лошака; но говорят, что он состоит из самых дорогих товаров, из шелковых тканей и парчи, из кружев и мехов, из жемчуга и драгоценных камней, из благоуханий Востока и из золотых изделий Венеции.
— Райская весть! — вскричал жадный комендант. — Не говори больше ни слова, Килиан! Все это будет наше. Эти люди мне беспрестанно снились весь прошедший месяц. Да, два человека среднего роста или несколько пониже, с гладкими, круглыми, красивыми лицами, с такими же туго набитыми желудками, как у куропаток, и с такими же туго набитыми кошельками, как их желудки… Что ты скажешь о моем сне, Килиан?
— Только то, что для полного о них представления вам должно увидеть вместе с ними десятка два буйных молодых силачей, самых могучих из всех, которые когда-либо бегали по скалам или стреляли диких коз, исправно вооруженных дубинами, копьями и бердышами, которые разбивают щиты, как овсяные лепешки, и трезвонят по шлемам, как в колокола.
— Тем лучше, дружище! Тем лучше! — вскричал Арчибальд, потирая себе руки. — Обобрать английских торгашей! Проучить швейцарских быков!.. Я знаю, что с этих швейцарских свиней нечего взять, кроме их дрянных шкур, но хорошо, что они ведут с собой двух английских баранов, которых можно будет остричь. Пойдем приготовим наши рогатины и ножницы. Гей! Поручик Шонфельд!
Офицер подошел к нему.
— Сколько у нас здесь людей?
— Человек шестьдесят, — отвечал офицер. — Двадцать из них по разным местам на службе, а остальные сорок в казармах.
— Прикажи им тотчас всем собраться; но не сзывать их ни рогом, ни трубой, а словесно прикажи каждому, чтобы, как можно тише вооружась, все они пришли сюда, к восточным воротам. Объяви этим молодцам, что здесь предстоит пожива, из которой они получат свою долю.
— На этих условиях, — сказал Шонфельд, — они пройдут по паутине, не испугав паука, ее соткавшего. Я соберу их, не теряя ни минуты.
— Говорю тебе, Килиан, — продолжал с восхищением Гагенбах, — что ничего счастливее этого не могло случиться. Герцог Карл желает проучить швейцарцев. Не скажу, чтобы он явно приказывал против них действовать, так как это могло бы назваться нарушением международных прав относительно миролюбивого посольства; но храбрый слуга, который избавит своего государя в этом деле от нарекания и поступки которого можно будет назвать недоразумением или ошибкой, конечно, окажет ему тем большую услугу. Может быть, что его за это при всех пожурят, но наедине герцог отдаст ему должную справедливость. Ну, что ж ты молчишь, и что значит этот угрюмый вид? Неужели ты испугался двадцати швейцарских мальчишек, когда у нас под начальством такой славный отряд копейщиков?