Рапсодия: Дитя крови

До него долетел тихий приятный мотив, подхваченный утренним ветром, и этот звук ослабил пульсацию крови, помог очистить разум. Девушка пела. Оранжевый луч пыльного солнечного света пронзил синюю мглу утра, озарив дымный туман, расстилающийся вокруг. Акмед быстро повернулся. Грунтор только что проснулся и, словно зачарованный, смотрел в ту сторону, где находилась девушка. Великан покачал головой, словно стряхивая сон, и повернулся к Акмеду:

— Что это такое?

Человек, которого теперь звали Акмед, Змей, невозмутимо размешивал похлебку.

— Молитва.

— Чего?

Акмед яростно ударил ложкой по краю котелка:

— Она из народа лирингласов, они — Певцы Неба и приветствуют песней встающее и заходящее солнце и звезды.

На лице великана появилась широкая улыбка.

— Ого! И откуда ты такое знаешь? Акмед пожал плечами и ничего не ответил.

Между дракианами и лиринами существовали наследственные связи, но он посчитал эту информацию недостойной упоминания.

Вскоре песня смолкла, а вместе с ней исчезло и хрупкое ощущение благополучия, которое она принесла. К тому моменту, когда Рапсодия вернулась в лагерь, на лице Акмеда вновь появилось хмурое выражение. А вот лицо Рапсодии лучилось радостью — вчерашней тоски как не бывало.

— Доброе утро! — сказала она и улыбнулась. Великан улыбнулся в ответ:

— Доброе, мисси. Тебе лучше?

— Да, спасибо. Доброе утро, Акмед! — Она не стала ждать ответа, а села рядом со своими вещами и принялась затягивать кожаные ремешки на сумке. — И благодарю вас обоих — вчерашней ночью вы мне здорово помогли.

На горизонте, за спиной Рапсодии, появилось солнце, окутав девушку розовато-золотистыми лучами, отчего ее волосы ослепительно заблестели. Вытащив из кармана краюшку хлеба, она стряхнула крошки с белой муслиновой рубашки, испачканной травой и глиной, и протянула его своим спутникам, предлагая разделить. Увидев, что они молча отвергают ее предложение, Рапсодия принялась за еду.

— Ешьте побыстрее, — сказал Акмед, наливая похлебку в две побитые металлические кружки. — Сегодня нам предстоит долгий путь.

Рапсодия даже перестала жевать:

— Нам? Сегодня? О чем ты говоришь? Дракианин протянул одну кружку Грунтору, вторую поднес к губам, так ничего и не ответив.

— Я думала, все люди Майкла убиты, — заметила девушка.

Акмед опустил кружку:

— Неужели все Дающие Имя так любят делать скоропалительные выводы? У него много людей. Мы уничтожили лишь один отряд. Ты и в самом деле считаешь, что он больше никого за тобой не послал? — И, не глядя в сторону Грунтора, который явно хотел что-то сказать, Акмед вновь принялся пить.

Рапсодия побледнела. Затем тревога уступила место задумчивости.

— Как далеко до Дерева?

— Не более двух недель, если погода не ухудшится.

— И вы по-прежнему хотите, чтобы я шла с вами? Акмед покончил с похлебкой и встряхнул кружку над огнем. Затем он принялся быстро собирать вещи, и вопрос Рапсодии остался висеть в воздухе. Наконец дракианин закинул за спину мешок и оружие, а сверху надел черный плащ.

— Если сможешь не отставать и не будешь болтать, я обдумаю твой вопрос.

Они шли выматывающим, стремительным шагом, преодолевая без привалов большие расстояния и останавливаясь лишь ненадолго. Часто они продолжали идти и после наступления темноты — если Акмед успевал разведать путь. У Рапсодии сложилось впечатление, что он каким-то образом реагирует на присутствие других живых существ, людей или животных.

Иногда приходилось прятаться по несколько часов, дожидаясь, когда группа вовремя замеченных путешественников скроется из виду. Тогда Рапсодия старалась хотя бы немного вздремнуть — никто не знал, удастся ли поспать ночью. Иногда они шли не останавливаясь целый день, если путь был свободен. Мужчины привыкли путешествовать именно так, и Рапсодия неплохо выдерживала их темп. Лишь иногда она чувствовала, что ей необходимо хотя бы немного отдохнуть. Однако прошла неделя, и Рапсодия поняла, что втянулась и может, не отставая, следовать за Акмедом и Грунтором. Путешествие продолжалось почти в полном молчании.

Наконец в полдень двенадцатого дня Акмед показал на юг и остановился. Они с Грунтором обменялись несколькими словами на языке, которого Рапсодии еще не приходилось слышать. Потом Грунтор повернулся к ней:

— Ну, мисси, пробежимся миль десять?

— Пробежимся? Мы еще не останавливались на ночлег. Не думаю, что я смогу…

— Ой боялся, что ты так скажешь. Тогда иди сюда. — Он наклонился и похлопал себя по плечу.

Рапсодия недоуменно посмотрела на него. Усталость мешала ей сосредоточиться. Потом до затуманенного сознания дошло, что великан предлагает пронести ее на спине. От одной только мысли о бесчисленных рукоятях, торчащих во все стороны, Рапсодия содрогнулась. С тем же успехом можно лечь спать на мечах.

— Нет. Извини. Я не могу.

Акмед резко повернулся к ней, и под капюшоном сверкнули недовольные глаза.

— Мы уже почти на месте. Выбирай: либо мы оставим тебя здесь, либо ты снизойдешь и примешь помощь Грунтора. Лес уже виден, но его защитники прячутся. Наступило дурное время; они не станут рисковать и уничтожат любых странников, которые посмеют приблизиться к их передовым постам.

Рапсодия огляделась. Она понятия не имела, где они оказались, да и леса не видела. Уже не в первый раз за время совместного путешествия она подумала о том, чтобы расстаться с Акмедом и Грунтором, — кто знает, возможно, ей удастся найти не таких опасных спутников. Однако она не забыла, как они спасли ее и ни разу не пытались причинить вред или как-то обидеть. Более того, по-своему они о ней заботились. Поэтому она постаралась забыть о своем раздражении и согласилась:

— Ладно, но сначала, пока у меня еще есть силы, я буду идти сама, хорошо?

— Прекрасно, мисси, скажешь, когда устанешь. Она закатила глаза:

— Я уже много дней как устала. Я сообщу тебе, когда не смогу идти дальше.

— Договорились, — кивнул великан.

Луна была на ущербе. Она низко зависла над горизонтом, окаймленная кровавым туманом, молчаливым наблюдателем, вызванным ф'дором.

Зов пришел из глубин темного храма. Он вырвался из пирамидального Шпиля, который черным клинком выделялся на фоне бледного ночного неба.

Высокий обелиск был чудом архитектурной мысли, шедевром человеческих рук и природы. Тысячи тонн базальта и обсидиана стрелой уходили в темноту, окружающую скрытую от посторонних глаз пещеру в Высоких Пределах. Этот хребет угрожающе взметнулся ввысь на северной границе горных кряжей Серендаира. Игла гигантской твердыни уходила на милю под землю. Темный монолит, пронзающий бегущие по небу тучи, гордо и дерзко устремлялся ввысь. Его венчало изображение одинокого глаза. Когда началось монотонное пение, обрывки тягучего тумана, плавающие во влажном воздухе над Шпилем, мгновенно исчезли; глаз очищался и готовился.

Древние слова Призыва, произнесенные темным жрецом возле алтаря, на котором совершались кровавые жертвоприношения, звучали на языке Преждевременья, первичной эры, когда появились на свет элементы Вселенной. Эти слова символизировали самые древние и важные из всех связей: звенья между огнем и расой ф'доров, которая от него произошла.

Извращенные, алчные существа с обманчивой, завистливой сущностью, ф'доры — те немногие, кто уцелел, — имели общее желание: поглотить окружающий мир, точно огонь, из которого они вышли. Ф'доры не имели телесной оболочки, они пользовались чужими телами, выпивая из них все соки, — так пламя поглощает топливо, уничтожая его.

Демон-дух, который мертвой хваткой вцепился в Тсолтана, бывшего в мире людей Верховным жрецом Богини Пустоты, терпеливо продвигался к вершинам власти. С момента своего рождения в огненном чреве Земли он имел достаточно времени, чтобы тщательно обдумать каждый шаг, безошибочно занимая тела тех людей, которые были не в состоянии противиться ему и позволяли постепенно набирать силу.