Берлинский дневник

Берлин, 27 июля

Кажется, испанское правительство одерживает верх. Оно подавило мятеж в Мадриде и Барселоне, в двух самых больших городах Испании. Но дело гораздо серьезнее, чем казалось неделю назад. Фашисты выступают против испанского правительства, и их партийные круги начинают вести переговоры об оказании помощи мятежникам. Трагическая страна! И как раз в тот момент, когда, казалось, есть надежда на республику. А здесь все интересы сосредоточились на Олимпийских играх, которые открываются на следующей неделе. Нацисты из кожи вон лезут, чтобы произвести благоприятное впечатление на иностранных гостей. Они построили потрясающий спортивный комплекс со стадионом на сто тысяч мест, плавательный бассейн на десять тысяч зрителей и так далее. Здесь находится Галлико, и был приятный обед с ним и Элеонорой Холм Джерретт, феноменальной американской пловчихой, очень красивой, которую, кажется, выгоняют из команды за излишнее пристрастие к шампанскому на борту парохода по дороге сюда.

Берлин 16 августа

Сегодня Олимпийские игры наконец закончились. Я просто помешался на атлетических дорожках и площадках, плавании, гребле и баскетболе, но для нас эти игры головная боль. Гитлер, Геринг и прочие прибыли днем на церемонию закрытия, которая продолжалась дотемна. Нам с Гассом пришлось проявить ловкость, чтобы провести контрабандой супругу Уильяма Рэндолфа Херста, ее подругу и Адольфа Менжу с женой, которые приехали только прошлой ночью, когда все билеты уже были распроданы. Менжу мы в потасовке потеряли, но через несколько минут он появился. Нам пришлось запихнуть их в уже набитую кабину для прессы, но потом удалось уговорить эсэсовских охранников разрешить им сесть на места, зарезервированные для дипломатов. Оттуда они прекрасно могли видеть Гитлера. Потом их, кажется, трясло от всего перенесенного.

Боюсь, что нацисты преуспели в своих пропагандистских трюках. Во-первых, они провели игры с невиданным до той поры размахом, и это впечатлило спортсменов. Во-вторых, они показали весьма приятный фасад для широкого зрителя и особенно для бизнесменов. Года два назад нас с Ральфом Барнесом попросили встретить кого-то из американцев. Они прямо сказали, что были приятно удивлены нацистской «организованностью». Рассказывали, как беседовали с Герингом и что он заявил им, будто мы, американские журналисты, несправедливы к нацистам.

«Он не говорил вам о закрытии нацистами, скажем, церквей?» — спросил я.

«Говорил, — ответил один из них, — и заверил нас, что неправда то, что пишут „ваши парни“ о преследовании в Германии религии».

После чего мы с Ральфом чуть не взорвались от возмущения. Но не думаю, что мы их убедили.

Берлин, 25 августа

Теперь пресса совершенно открыто нападает на испанское правительство. И я узнал из независимого источника, что первые немецкие самолеты переданы в распоряжение мятежников. Тот же источник говорит, что итальянцы тоже делают ставку на самолеты. Мне кажется, если бы французы проявили немного здравого смысла, то смогли бы направить туда несколько частей, под видом добровольцев, и немного оружия и подавили бы мятеж в Мадриде. Но кажется, Блюм, хотя он и социалист, проводит политику невмешательства, страшась ответных действий Германии и Италии.

Берлин, 4 сентября

Отправляюсь в Нюрнберг освещать партийный съезд, который начинается на следующей неделе. После олимпийских толп не знаю, как его переживу.

Берлин, сентябрь (без даты)

Завтракал с Томом Вулфом. Марта Додд предложила нам встретиться, так как я часто выражал симпатию к его работе. Мы нашли тихий уголок у Хабеля. Громадный физически, бурлящий энергией, он продемонстрировал аппетит Гар-гантюа, заказав второй раз горячее блюдо из мяса и овощей и более чем достаточно (по крайней мере, для меня) бутылок пфальцского вина. Я в него сразу же влюбился, и у нас был долгий хороший разговор — об американской литературе и о том, почему в пору расцвета своих жизненных сил большинство американских писателей (Льюис, Драйзер, Андерсон, например) либо перестали писать, либо пишут что-то более слабое по сравнению с их лучшими книгами. И это в то время, когда европейцы создают свои величайшие романы и пьесы. Я не раз размышлял на эту тему и однажды обсуждал ее с Льюисом в Вене. Вулф в какой-то степени осознает, что политика его не интересует так, как интересует большинство писателей и как должна интересовать (в этом мы с ним согласны) всех в такое время. Он признал этот недостаток, но сказал, что находится в процессе учения. «Я поддерживаю переизбрание Рузвельта», сказал он. Любопытная вещь: Вулф великолепно переводит на немецкий, и я считаю, что роман «Взгляни на дом свой, Ангел» имел здесь большой успех. Мы расстались, договорившись встретиться в Нью-Йорке. Он очень искренний человек и подает больше надежд (если сможет раскрыться), чем кто-либо из молодых романистов.

Гитлер объявил в Нюрнберге четырехлетний план превращения Германии в страну, самодостаточную в сырьевом отношении. За его выполнение отвечает Геринг. Ясно, что это военный план, но немцы это, конечно, отрицают. На съезде партии основное внимание было сконцентрировано на атаках на большевизм и Советы. Ходят разговоры о разрыве дипломатических отношений.

Лондон, октябрь

Приятная неделя, встречался со старыми друзьями, разорился на два новых костюма на Сейвил-роу и, что самое приятное, пять дней провел в Солкомбе в Девоншире со сквайром Галлико, который приобрел там поместье. У нас была фантастическая рыбалка (первый опыт Тэсс, и она поймала больше меня и Пола), великолепные прогулки вдоль продуваемого ветром клифа и много хороших бесед. Задуманная Полом авантюра пока идет успешно. Он написал и продал три коротких рассказа и получил приличный гонорар за право экранизации одного из них. Забавно: он ужасно боится своего дворецкого, который выглядит так, как будто только что сошел со сцены, и он полностью держит в руках все поместье.

Завтра возвращаемся в Берлин. Запомнились визиты к Ньюэллу Роджерсу, к Штраусам, Дженни Ли, она настоящая шотландка, очень красивая, очень остроумная, и ей обязательно надо вернуться в парламент, откуда ее вынудили уйти в результате последних выборов. Ее муж, Эньюрин Бивен — член парламента от уэльского шахтерского района, сам бывший шахтер, с проницательным умом, немного озорным — отличный парень. Сегодня днем пили чай с Биллом Стоунмэном, который только что сменил здесь Джона Гюнтера на посту корреспондента чикагской «Daily News», и Мэй Лиз (его женой). Билл был ужасно взвинчен, нервный, как старая курица, — настолько, что в минуту раздражения я сказал: «Билл, почему ты не расскажешь в чем дело? Может, тебе легче будет». Тогда он достал из кармана телеграмму и бросил ее мне. Это было сообщение из десяти строк в сегодняшний дневной выпуск его газеты. Я пробежал его глазами. В нем говорилось: «Миссис И. А. Симпсон подала на развод с мистером И. А. Симпсоном в суд присяжных графства Ипсвич. Дело будет слушаться…» Далее в двух словах, когда будет слушаться дело. И все.

Это грандиозная сенсация, и ее стоит разнести до небес. Очевидно, сам король намеревается жениться теперь на этой женщине и сделать ее королевой.

Берлин, 18 ноября

На Вильгельмштрассе сегодня объявили, что Германия (вместе с Италией) признала Франко. Генерал Фаупель, который хорошо поработал на Германию в Южной Америке и Испании, назначен послом Гитлера в Саламанке. Видимо, это решение приурочено к сегодняшнему дню, чтобы компенсировать провалившуюся попытку Франко взять Мадрид в тот момент, когда ему казалось, что город уже в его власти. Мне говорили, что первоначально признание должно было совпасть со вступлением Франко в Мадрид, которого немцы ожидали десять дней назад. Додд рассказал мне, что наше консульство в Гамбурге сообщило об отплытии на этой неделе трех германских кораблей с оружием для Испании. Тем временем в Лондоне продолжается комедия «невмешательства». За последние два года политика Лондона и Парижа меня полностью разочаровала; они будто не видят собственных жизненных интересов. Они не сделали ничего ни 16 марта 1935 года, ни 7 марта этого года и сейчас ничего не предпринимают по отношению к Испании. У меня что, искаженный взгляд на вещи после двух лет, проведенных в этой истеричной нацистской стране? Но разве абсурдно сделать вывод, что Блюма и Болдуина заботят только сугубо личные соображения?