Королева Виктория

Заместитель премьер-министра лорд Джон Тинн, исполнявший обязанности настоятеля Вестминстерского аббатства, признал позже, что «во время церемонии нередко возникали процедурные затруднения и недоразумения, и королева просто не знала, что ей делать дальше». В какой-то момент она повернулась к Джону Тинну, который, как ей показалось, знает об этом больше, чем кто бы то ни было. «Умоляю, — прошептала она, — скажите, что мне делать дальше, а то здесь никто ничего не знает!» Конечно, Эдуард Молтби, ученый, «замечательно неловкий» епископ Дархэма, который играл важную роль в церемонии, «никогда не мог сказать, — жаловалась она, — что должно происходить». В какой-то момент он потерял свое место в молитвеннике и начал литанию слишком рано.

После возложения короны и небольшой паузы, вызванной торжественными поздравлениями и пожеланиями счастья и процветания, к королеве, когда наступило время, приблизился архиепископ Кентерберийский и попытался надеть кольцо на ее безымянный палец. Королева прошептала ему, что на этот палец оно, вероятно, не налезет, но архиепископ продолжал настойчиво продвигать его, и в конце концов это удалось. После завершения церемонии королева Виктория с огромным трудом сняла кольцо, для чего ей пришлось в течение получаса держать палец в ледяной воде. А когда вручили слишком тяжелую державу — важнейшую королевскую регалию, — она невозмутимо спросила, что ей с ней делать. Она получила ответ, что ее нужно просто нести на руке, но потом вдруг выяснилось, что державу вручили слишком рано. К этому времени архиепископ Кентерберийский совершенно запутался в тонкостях этой сложной процедуры, замялся от смущения и ушел прочь. Королеву тут же направили в церковь Святого Эдуарда, а потом неожиданно отозвали обратно, так как выяснилось, что Джордж Генри Ло, брат лорда Элленборского, епископ Бата и Уэльса, случайно перевернул две страницы молитвенника и тем самым невольно нарушил последовательность церковной службы.

Так же бестолково вели себя не только священники, но и пэры, а также придворные королевы. Так, например, одна из придворных дам, которая заведовала гардеробом, герцогиня Сазерленд, свидетельствовала, что пэры обеспечили Виктории головную боль, поскольку чуть было не сбивали корону с ее головы, вместо того чтобы слегка прикасаться к ней во время принесения клятвы на верность. Поэтому королеве пришлось внимательно следить за происходящим и всегда быть готовой ко всяким неожиданностям. И прежде всего постоянно поправлять корону, чтобы ее случайно не сбили неловкие придворные. Что же касается тех, кто по ритуалу должен был нести за нею шлейф от длинного платья, то и они не отличались ловкостью и умением. Они несли его неровно, часто не попадая в ногу с королевой, а уж о грациозности и достоинстве и говорить не приходилось. Шлейф королевского платья, как казалось, был не меньше Вестминстерского аббатства. При этом две придворные дамы из числа сопровождающих королеву все время болтали во время церемонии, как будто находились не на коронации, а на каком-то заурядном балу. А когда казначей королевы лорд Суррей стал разбрасывать повсюду коронационные медали, все с такой энергией бросились собирать их, что сотворили в аббатстве невообразимую давку, причем наибольшую прыть демонстрировали как раз великосветские дамы!

В конце концов Бенджамин Дизраэли, недавно избранный депутатом парламента, заметил своей сестре, что подобная процедура требует тщательной подготовки и многократных репетиций. «Мельбурн чувствовал себя не очень хорошо и уже успел успокоиться изрядным количеством бренди. При этом он выглядел неловко в непривычной рыцарской одежде, постоянно путался в длинном балахоне, а большой государственный меч держал так, как будто был мясником... Герцогиня Сазерленд вела себя крайне неуверенно и постоянно натыкалась на других людей. Лорд Линдхерст (бывший и будущий лорд-канцлер) совершил еще большую глупость, когда не успел отойти от королевы на приличествующее расстояние. После окончания церемонии я увидел лорда Варда, который поглощал шампанское прямо из оловянного ведра, его корона пэра сбилась набекрень и готова была свалиться, а одежда была в таком состоянии, что даже на улицу неприлично было выйти».

Следует сказать, что Мельбурн и Вард были далеко не единственными, кто нарушал традиционные правила ношения одежды пэров. На самом деле только они вдвоем и знали, как по-настоящему ее носить. Если бы Бенджамин Дизраэли удосужился наведаться в церковь Святого Эдуарда, вернее, в небольшое темное место позади алтаря, как описывала его сама королева, то он увидел бы там такое, что, по словам Мельбурна, вообще не свойственно ни церкви, ни чему-либо другому. То, что называлось алтарем, было заставлено сандвичами, бутылками вина и т. д.

Прошло не менее пяти часов, прежде чем церемония коронации подошла к своему логическому завершению. Королева Виктория стойко выдержала эту утомительную процедуру и вполне заслужила похвалу со стороны лорда Мельбурна: «Вы вели себя превосходно во всех отношениях и с хорошим вкусом. Этому невозможно так просто научиться. Это определяется личностью самого человека». Королева не выглядела уставшей. В течение часа она переоделась в красивое пурпурное платье, а в половине пятого снова появилась перед ликующей толпой подданных, гордо шествуя со скипетром, с чрезвычайно тяжелой для нее державой и с ослепительно сияющей королевской короной на голове. Люди громко приветствовали ее на всем пути вплоть до Букингемского дворца, где она опрометью бросилась наверх, чтобы помыть своего любимого спаниеля Дэша.

После ужина Виктория решила навестить мать и направилась в ее комнату, но так и не смогла поговорить с ней по душам. Еще во время коронации она заметила, что мать разрыдалась, когда ее маленькая дочь с такой гордостью принимала все принадлежавшие ей королевские регалии. Вместо задушевной беседы с матерью Виктория отправилась на балкон, откуда долго наблюдала за фейерверком в Гайд-парке. Она оставалась на балконе до полуночи и только после этого согласилась с тем, что изрядно устала. «Вы слишком впечатлительны, — сочувственно заметил лорд Мельбурн. — Боюсь, что на самом деле вы больше устали, чем вам это представляется». А она в тот момент подумала, что «навсегда запомнит этот день, поскольку именно тогда испытала наивысшее чувство удовлетворения».

10. ТРАГИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ С ЛЕДИ ГАСТИНГС

«Я выразил ей свое беспокойство по поводу ее полноты и попросил разрешения во время следующего визита осмотреть более тщательно, когда она будет без корсета».

Неделю спустя после коронации королева Виктория записала в своем дневнике, что «очень расстроена... сердита и вообще не находит себе места». Она всегда расстраивалась из-за болезни близких людей, а сейчас была просто выбита из колеи тем обстоятельством, что к постели был прикован ее лучший друг лорд Мельбурн. Ей казалось, что виною всему была процедура коронации, где премьер-министру пришлось напрячь все свои силы, чтобы донести такой тяжелый государственный меч. Конечно, то было его обязанностью, но он, вероятно, потратил слишком много усилий. «Это было слишком трудно для него и несомненно, подорвало его здоровье», — жаловалась королева, изнывая от долгого отсутствия лучшего друга. В течение нескольких дней она была лишена возможности общаться со своим премьер-министром, который всегда был добр к ней, умел развлечь веселыми историями и позволял ее собакам Дэшу и скоти-терьеру Айсли лизать свои руки. «Все собаки любят меня», — повторял он не без гордости.

Но больше всего королеве не нравилось, когда он не приходил на ужин. «Лорд Мельбурн ужинает сегодня с леди Холланд, — записала она в дневнике после одного из вечеров, который прошел без премьер-министра. — Мне бы очень хотелось, чтобы он ужинал со мной». Нет никаких сомнений, что она ревностно относилась к лорду Мельбурну и даже не скрывала этого. Она ревновала его не только к леди Холланд, но и к прекрасной герцогине Сазерленд, которая всегда усаживалась за обеденный стол рядом с премьер-министром и практически не давала ему никакой возможности беседовать с кем-то другим.