Королева Виктория

А чуть позже, говоря о родных краях Луиджи Лаблаша, она отметила в дневнике: «О, как бы мне хотелось хотя бы раз побывать в этом прекрасном Неаполе с его безоблачным голубым небом и живописным побережьем, обрамленным небольшими живописными островами!»

Однако наибольшую радость доставляли ей волнующие вечера в Театре оперы и балета, где она с огромным удовольствием наслаждалась великим искусством Марии Тальони, балерины полуитальянского-полушведского происхождения, которая «танцевала так трогательно, что дух захватывало». Не меньшее впечатление производил на принцессу брат Тальони Паоло — «самый очаровательный танцовщик из всех, которых мне доводилось видеть». Кроме того, она восхищалась тенором Рубини, баритоном Тамбурини, своим любимым певцом Луиджи Лаблашем и прекрасным сопрано Джулии Гризи — «наиболее прекрасной певицы и актрисы из всех, которые исполняли любимые оперы: Беллини "Пуритане" и Доницетти "Анна Болейн"».

Были также весьма приятные прогулки в зоологическом саду в Регент-парке, оставившие самые хорошие воспоминания. Кроме того, она с удовольствием вспоминала свои многочисленные встречи с выдающимися государственными и политическими деятелями, среди которых нужно прежде всего отметить сэра Роберта Пиля и лорда Пальмерстона, который показался ей «весьма добродушным, умным, интересным и в высшей степени обладающим всеми качествами истинного джентльмена». Именно с Пальмерстоном ей год или два спустя предстоит провести много времени в приятных и весьма полезных беседах.

Стоит также вспомнить многочисленные вечеринки по случаю ее дня рождения и те подарки, которые она получила на день рождения: гравюрный портрет Марии Тальони от баронессы фон Лецен, серьги от короля, брошь с прядью волос от матери, письменный прибор от сэра Джона Конроя, нож для разрезания бумаги от Флоры Гастингс и молитвенник от книготорговца Хэтчерда. Были редкие балы в Кенсингтонском дворце и еще более редкие визиты ее немецких кузин, чей отъезд, как писала она в дневнике, делал ее «весьма несчастной, печальной и унылой, казалось, что радость, счастье и веселье внезапно кончались». Короля Леопольда чрезвычайно беспокоили слишком волнительные, как ему казалось, события ее жизни, которые могли подорвать здоровье. Однако на самом деле здоровье подрывали не эти приятные во всех отношениях события, а скучная и тоскливая рутина Кенсингтонского дворца. «Могу заверить вас, — писала она королю Леопольду, — что все эти веселые события доставляют мне много радости и только укрепляют мою веру в себя». Сменой обстановки было посещение дома короля Леопольда в Эшере и пять дней пребывания в Бакстед-парке в Суссексе, фамильном доме ее друга леди Кэтрин Дженкинсон, дочери графа Ливерпуля.

Однако даже далеко за пределами Кенсингтонского дворца неприятности преследовали юную принцессу, словно мрачные тени. Леди Кэтрин хорошо ладила с Лецен и именно поэтому считалась во дворце для окружения Джона Конроя «персоной нон грата» и в конце концов вынуждена была покинуть дом герцогини Кентской под надуманным предлогом плохого здоровья. Вскоре та же судьба постигла и герцогиню Нортумберлендскую, которая рассорилась с Конроем из-за письма к королю Леопольду, в котором попросила его принять все меры, чтобы защитить от нападок Конроя баронессу Лецен. Джон Конрой решил, что она тем самым подрывает его авторитет, и вынудил ее покинуть дворец. К тому же совершенно расстроились отношения между принцессой Викторией и острой на язык ближайшей подругой Джона Конроя Флорой Гастингс, а взаимоотношения герцогини Кентской и короля Англии, которые, до этого оставляли желать лучшего, в последнее время и вовсе испортились.

Ситуация еще больше ухудшилась после того, как король решительно отказался принять жену Карла, принца Лейнингенского, невестку герцогини Кентской, на том основании, что она не королевских кровей и именно поэтому по давней традиции не должна иметь открытого доступа к королевскому дворцу. А вскоре после этого король во время торжественной церемонии потребовал от джентльменов из окружения герцогини покинуть Тронный зал на том же основании, что они не принадлежат к королевской крови и посему не имеют привилегии присутствовать на столь важной церемонии, что позволено только леди.

Однако все эти неприятности не шли ни в какое сравнение с тем скандалом, который разгорелся в Виндзорском дворце 21 августа 1836 г. во время празднования дня рождения короля. Незадолго до этого, 13 августа, король пригласил в Виндзорский дворец герцогиню Кентскую и принцессу Викторию для участия в торжестве по случаю дня рождения королевы, а потом попросил их остаться на свой день рождения 21 августа. Герцогиня Кентская, проигнорировав самым неподобающим образом приглашение на день рождения королевы, ответила, что намерена отправиться в Клэрмонт на собственный день рождения 17 августа, но при этом непременно привезет дочь в Виндзорский дворец 20 августа.

Это решение (как сообщил Чарльзу Гревиллу один, из незаконнорожденных сыновей короля, Адольфус Фицкларенс, который находился в это время во дворце) привело короля в бешенство. Однако он не удостоил герцогиню ответом и 20 августа открыл заседание парламента, выразив желание, чтобы его не ждали в Виндзорском дворце к обеду. После начала заседания парламента он отправился в Кенсингтонский дворец, чтобы собственными глазами убедиться в правдивости слов герцогини. Прибыв туда, он с удивлением обнаружил, что герцогиня самовольно заняла семнадцать комнат, которые просила у него в прошлом году, в чем на законных основаниях ей было отказано. Это еще больше усилило его негодование. Вернувшись в Виндзор после столь неприятной инспекции, в значительной степени под влиянием бессонной ночи и многочисленных приступов астмы, он сразу же направился в гостиную, где уже собрались все гости, подошел к Принцессе Виктории, взял за обе руки и выразил глубочайшее сожаление по поводу отсутствия ее ближайшего окружения. Затем он повернулся к герцогине, отвесил ей глубокий Поклон и заметил, что в одном из его дворцов царит совершенно недопустимый произвол, добавив при этом, что только что вернулся из Кенсингтона, где с величайшим сожалением обнаружил, что многие комнаты дворца заняты вопреки его высочайшему повелению, и что не потерпит столь пренебрежительного отношения к своим решениям. Причем все это было сказано громко, на весь зал и с нескрываемым неудовольствием. Однако многим это показалось сущим пустяком по сравнению с той бурей, которая разразилась на следующий день. В воскресенье Адольфус вошел в банкетный зал и нашел короля в необычайном возбуждении. Это был день его рождения, и, хотя празднование было объявлено как частное мероприятие, в зале находилось множество людей, принадлежавших как к королевскому дому, так и к числу близких родственников. Герцогиня Кентская была рядом с королем, а с другой стороны находилась ее сестра. Принцесса Виктория расположилась напротив них. Адольфус сел неподалеку от герцогини и слышал практически все, о чем говорили за столом.

После окончания обеда по желанию королевы все выпили за здоровье его величества и его долгую жизнь, а потом изрядно опьяневший король выступил с чересчур длинной и путаной речью, во время которой произнес совершенно неожиданную для присутствующих тираду: «Я молю Бога, чтобы моя жизнь продлилась хотя бы на девять месяцев, после чего сами по себе отпадут всякие досужие разговоры о регентстве. Я буду крайне удовлетворен тем обстоятельством, что бразды королевского правления перейдут в руки этой юной леди (при этом он многозначительно повернулся к принцессе Виктории), законной наследницы Короны, а не в руки сидящей сейчас рядом со мной персоны, которую окружают всяческие недоброжелатели и злокозненные советники и которая сама по себе не является настолько компетентной, чтобы действовать в полном соответствии со своим высоким положением. Могу откровенно заявить, что я крайне оскорблен -в высшей степени и без всяческого преувеличения — поступками этого человека и ни в коей мере не намерен терпеть дальше эти безрассудные выходки, унижающие мое достоинство Помимо всего прочего хочу выразить свое глубокое разочарование тем обстоятельством, что эта юная леди столь бесцеремонно удерживалась вдали от королевского двора и не принимала участия во всех тех мероприятиях, на которых она должна была присутствовать. Очень надеюсь, что ничего подобного впредь не повторится. Хочу сообщить ей со всей откровенностью, что я, король Англии, преисполнен решимости защищать свое достоинство и в дальнейшем с непреклонной волей я буду настаивать на том, чтобы юная принцесса присутствовала на всех королевских мероприятиях, выполняя тем самым свой долг перед Короной».