Самый глупый ангел

А эту щелкнули в прошлом году — на маяке, где у Гейба хижина. Маяк виден на заднем плане, за постройкой по ветру летит пена с гребней волн. День ветреный — колпак Санты у Гейба на голове сносит куда-то вбок. К башке Живодера присобачены оленьи рога. Рядом в тысячедолларовом вязаном прикиде от «Сент-Джона», красном и смоделированном по образцу формы наполеоновского солдата, с медными пуговицами и золотыми аксельбантами на плечах, присела доктор Вэлери Риордан. Волны ее каштановых волос заправлены за уши, чтобы подчеркнуть кольца сережек с бриллиантами. Накрашена Вэл, будто кукла-суфлер из «Событий дня» — точно лицо ее сначала отпескоструила, а потом нарисовала заново команда асов-мастеров по спецэффектам: оно ярче, лучше, быстрее, чем обычное человеческое лицо. Вэл старается — она по правде старается улыбаться в камеру. Одной рукой она придерживает волосы, а другой вроде бы гладит Живодера, но при ближайшем рассмотрении просто не подпускает к себе. Стрелка у нее на нейлоновом колене выдает уже состоявшуюся попытку Живодера в честь праздника покрыть ногу самки Кормильца.

Гейб в хаки и походных сапогах выглядит потертым. На его штанах и обуви — тонкий слой песка: утром он сидел верхом на морских слонах, приклеивая им на спины приборы спутникового слежения. У него широкая оптимистичная ухмылка и в ней — ни малейшего понятия, что со всей этой картинкой может быть что-то не так.

Фотография сделана на острове Гуам, родине Роберто. На переднем плане пальмы. Можно сразу сказать, что перед нами — юноша, поскольку ни очков «Рэй-бан», ни хозяина, который по требованию приносит манго, Роберто пока не заимел. Он свернулся в рождественском венке из пальмовых листьев, украшенном маленькими папайями и красными орехами. С собачьей мордочки он слизывает мякоть папайи. Дети, нашедшие его в венке в это рождественское утро, стоят по бокам двери, на которой висит венок. Это две девочки, у обеих длинные кучерявые волосы их матери-чаморро и зеленые глаза отца, ирландского католика, служившего в американских ВВС. Снимок делает отец. Девочки — в ярких цветастых миссионерских платьицах с пышными рукавами.

Позднее, уже после церкви, они попробуют заманить Роберто в коробку, чтобы зажарить его и подать с лап шей «саймин». Ему удастся сбежать, но инцидент нанесет юному крылану такую травму, что разговаривать после этого он не будет еще много лет.

Глава 14

Дружество Одинокого Рождества

На Одинокое Рождество Тео надел форменную рубашку. Не потому, что ему больше нечего было надеть, — в «вольво» еще оставались две чистые фланелевые рубахи и толстовка от группы «Фиш», которые он успел стащить из хижины. Однако буря вышибала всю набивку из Хвойной Бухты, и Тео осознавал, что придется выполнять полицейские обязанности. На форменной рубашке имелись эполеты (они используются для… э-э… полетов — нет, чтобы засовывать под них пилотку… насест для попугая… нет, не то), и выглядели они клево и по-военному. А также — прорезь на кармане, за которую можно цеплять бляху, и еще одна для авторучки, что очень полезно в бурю, если нужно что-то записать, например: 19.00, По-Прежнему Очень, Блядь, Ветрено.

— Ух, очень, блядь, ветрено, — сказал Тео; на часах было семь вечера.

Тео стоял в углу церкви Святой Розы рядом с Гейбом Фентоном, одетым в свою научную рубашку: полевую многоцелевую хаки со множеством карманов, прорезей, пуговиц, погонов, молний, петель на липучках, клапанов и вентиляционных сеточек; в ней можно потерять все, что имеешь, без всякой надежды на отыскание и до крови стереть соски, похлопывая себя по карманам и бормоча: «Где-то оно у меня тут было, я же помню».

— Ну, — сказал Гейб. — Когда я уходил с маяка, порывы достигали ста двадцати.

— Серьезно? Ста двадцати миль в час? Мы все тут сдохнем. — Тео неожиданно полегчало на душе.

— Километров в час, — подкорректировал Гейб. — Прикрой меня. Она смотрит.

Он зацепил Тео за эполет (ага!) и развернул так, чтобы констебль перекрыл сектор обстрела из другого угла. Отделенная нейтральной зоной пола из древесины темнохвойных пород, стояла доктор Вэлери Риордан — в темно-сером «Армани» над красными «Феррагамо» — и прихлебывала клюквенную водку с содовой из пластикового стаканчика.

— Зачем она здесь? — прошептал Гейб. — Неужели какой-нибудь загородный клуб или бизнесмен не предложил ей чего получше?

Слово «бизнесмен» Гейб прошипел так, будто оно сгнило у него во рту и требовалось немедленно сплюнуть, чтобы ничем не заразиться. Это он, собственно, и подразумевал. Гейб Фентон жил отнюдь не в башне слоновой кости, но рядом с таковой и под ее сенью перспектива, открывающаяся на коммерцию, сильно искажалась.

— Гейб, утебя глаз очень сильно дергается. Ты не заболел?

— Мне кажется, это от электродов выработался такой рефлекс. А она выглядит здорово, не находишь?

Тео перевел взгляд на экс-подругу биолога, обозрел каблуки, чулки, макияж, прическу, покрой костюма, нос, бедра, и ему показалось, что он осматривает спортивную машину, которую не может себе позволить и не умеет водить. Он мог себе представить одно: как лежит среди ее обломков, расплющенный о телеграфный столб.

— У нее помада под цвет туфель, — только и сказал он, чтобы не отвечать прямо на вопрос.

Такого в Хвойной Бухте не бывало. Ну, то есть у Молли, конечно, есть черная помада, совпадающая с цветом сапог, которые она носит без ничего вообще, но думать об этом Тео сейчас не хотелось. Прямо скажем, подобный интимный момент мог иметь какое-то значение только для обоих, но разделить его с Молли Тео не придется, поэтому он на секунду позавидовал нервному тику Гейба.

Двойные двери в церковь распахнулись, и по залу пронесся ветер, сотрясши несколько прядей жатой бумаги, что до сих пор цеплялись за стены, и сшибив пару игрушек с елки. Вошел Такер Кейс. С его летной куртки текло ручьями, а из выреза молнии на груди высовывалась мохнатая мордочка.

— Никаких собак, — сказала Мэвис Сэнд, сражаясь с дверями. — Последние пару лет мы пускаем только детей, но мне все равно не нравится.

Так схватился за створку, с трудом затворил ее и помог Мэвис одолеть вторую.

— Это не собака, — ответил он.

Мэвис развернулась и уставилась прямо в физиономию Роберто, который тихонько гавкнул в ответ.

— Это собака. Не очень представительная, как выпить дать, но все равно собака. К тому же — в темных очках.

— И что?

— Сейчас темно, болван. Убирай ее отсюда.

— Он не собака.

И для пущей наглядности Такер расстегнул куртку, взял Роберто за ноги и подбросил к потолку. Крылан ойкнул, развернул кожистые крылья и взлетел к верхушке новогодней елки, где зацепился за звезду, сделал вокруг нее пол-оборота и успокоился вверх тормашками, повиснув над залом. Несмотря на свою природную жизнерадостность и модные розовые очки, смотрелся он жутковато.

Все гости вечеринки — человек тридцать — замерли и уставились на него. Лена Маркес, нарезавшая лазанью квадратиками у буфетного стола, подняла голову, мимолетно встретилась взглядом с Таком и отвернулась. В зале не раздавалось ни звука — если не считать рождественских гимнов в реггей-обработках из «мыльницы» и биения ветра и дождя снаружи.

— Что? — поинтересовался Такер у всех и ни у кого конкретно. — Народ, вы так себя ведете, как будто никогда в жизни летучую мышь не видели.

— А похож на собаку, — из-за его спины подала голос Мэвис.

— Стало быть, запрета на летучих мышей у вас нет? — поинтересовался Так, не оборачиваясь.

— Да вроде нет. А у тебя, летун, шикарная задница, знаешь?

— Да, это мое проклятье. — Такер поискал глазами омелу на потолке, под которой можно было бы развлечься, засек Тео с Гейбом и направился прямиком в тот угол, где они прятались.

— О боже мой, — сказал он, оказавшись в пределах слышимости. — Вы Лену видели? Какая штучка, а? Вам разве не кажется, что она штучка? О, как мне ее не хватает.