Юлий Цезарь

Как писал Цицерон своему приятелю Аттику, Цезарь, находясь в Путеолах, однажды обедал в доме Филиппа, отчима Гая Октавия. Цезарь приехал к Филиппу вечером накануне в сопровождении свиты в две тысячи человек, включавшей солдат, писцов и рабов, так что большинству сопровождавших его пришлось устроиться на ночь в поле, примыкавшем к дому хозяина. На следующий день Цезарь до полудня беседовал со своим другом Бальбом, а затем пошел прогуляться по побережью залива.

После полудня Цезарь побывал в бане, а ближе к вечеру лекарь — как было принято — дал ему рвотное во избежание неприятных последствий от неумеренного поглощения пищи. После этого Цезаря умастили, и он присоединился к гостям за обедом. Как пишет Цицерон, обед был изысканным и роскошным, а обстановка — приятной и дружественной, чему способствовали разговоры не о политике, а на литературные темы. Цицерон, однако, заметил, что как ни приятен был вечер, хозяин вряд ли бы рискнул еще раз принять у себя такую массу людей, опустошивших, по всей вероятности, его многомесячные продовольственные запасы.

Вернувшись в Рим, Цезарь стал вести себя скорее как царь, чем как правитель республики. Однажды, когда он сидел у храма Венеры, к нему явились сенаторы, чтобы назначить ему новые почести. Цезарь попытался подняться, но его удержал находившийся рядом с ним Бальб, который шепнул ему на ухо: «Разве ты не помнишь, что ты Цезарь? Неужели ты не потребуешь, чтобы тебе оказывали почитание, как высшему существу?» [84]Цезарь так и не встал, чем вызвал недовольство не только сенаторов, но и простого народа, поскольку все посчитали, что Цезарь в лице сената нанес оскорбление государству. Придя к мысли, что он совершил ошибку, Цезарь, вернувшись к себе домой, в присутствии друзей откинул с шеи одежду и мелодраматически заявил, что всякий, кто недоволен его поступком, может ударить его ножом. Впоследствии он оправдывал свой поступок болезнью, внезапный приступ которой не позволил ему подняться.

Хотя Цезарь по существу правил по-царски, он не носил титула rex (царь). Последним римским царем был Тарквиний Гордый (в конце шестого века до н. э.), и с тех пор слово «гех» считалось римлянами ругательным. Цезарь и без титула гех обладал неограниченной властью, являясь пожизненным диктатором, командующим войсками и великим понтификом. И все же этот высокий титул, должно быть, казался Цезарю притягательным. Его предки из рода Юлиев были царями Альба Лонги, предтечи Рима. Более того, правители окружавших Римскую империю стран — Египта, Индии, Парфии и даже Британии — именовались царями. Если бы сенат предложил Цезарю царский титул, он бы, вероятно, не отказался.

Тому подтверждением может являться ходивший по Риму слух о том, что, согласно пророчеству, завоевание Парфянского царства римлянами возможно только под началом царя, а потому жрец Луций Котта собирается внести в сенат предложение о наделении Цезаря царским титулом, который он может носить за пределами Римского государства. А однажды, когда Цезарь явился в Форум, какой-то человек из толпы возложил на установленную там его статую лавровый венок с белой перевязью (знак царского достоинства на Востоке). Присутствовавшие при этом народные трибуны Марулл и Флавий венок немедленно сняли, к немалому раздражению Цезаря, недовольного то ли тем, что намек на его царскую власть не увенчался успехом, то ли тем, что у него отняли честь самому от нее отказаться. По другой версии, Цезарь счел, что Марулл и Флавий все специально подстроили, чтобы его желание обрести титул царя вызвало негодование у простого народа.

Вскоре после этого, когда Цезарь ехал домой, его повеличали царем, на что он, рассмеявшись, ответил: «Я Цезарь, а не царь». При этом опять же присутствовали трибуны Марулл и Флавий. На этот раз Цезарь посчитал их присутствие неслучайным. Решив, что они злонамеренно восстанавливают против него жителей Рима, Цезарь привел обоих в сенат, где заявил, что Марулл и Флавий заслуживают самого сурового наказания, ибо злостно манипулируют общественным мнением. Те возмутились и заявили, что Цезарь посягает на их священные права народных трибунов. Дело кончилось тем, что Марулла и Флавия отстранили от должности, но сохранили им жизни. Трудно сказать, сорвали ли они попытку Цезаря объявить себя царем с одобрения народа или же на самом деле представили все так, чтобы он выглядел алчущим царским власти.

Об отношении Цезаря к царской власти можно судить и по происшествию, случившемуся 15 февраля во время проведения Луперкалий, праздника плодородия и очищения (februare — слово, давшее название февралю). Праздник этот проводился жрецами-луперками, вероятно, получившими свое имя от слова lupa (волчица) и поименованными в честь той самой волчицы, которая вскормила Рема и Ромула. Во время этого праздника на Палантинском холме приносили в жертву богам нескольких козлов и собаку, затем двум малолетним мальчикам мазали жертвенной кровью лбы и вытирали их шерстью, смоченной в молоке. После этого жрецы-луперки в шкурах закланных козлов обегали вокруг Палантина и кожаными ремнями хлестали женщин, специально подставлявших им руки. Считалось, что этот обряд облегчает роды беременным, а бездетным помогает зачать.

За зрелищем, сидя на золотом стуле, наблюдал Цезарь, одетый, как для триумфа. В разгар праздника к нему подошел Марк Антоний и, протянув ему диадему, обвитую лавровым венком, почтительно произнес: «Народ просит тебя надеть эту корону». Собравшиеся поблизости люди безмолвствовали и выжидательно смотрели на Цезаря. Он колебался. Тогда Антоний повторил свою просьбу, на что Цезарь ответил: «У римлян лишь один царь — Юпитер!» Толпа разразилась рукоплесканиями.

Некоторые античные авторы полагают, что Цезарь сам попросил Антония предложить ему надеть на людях царскую диадему, чтобы во всеуслышание дать понять, что он не собирается стать царем. Другие авторы тоже соглашаются с тем, что Цезарь сам поставил эту инсценировку, но полагают, что он хотел выяснить, как отнесется народ к его притязаниям стать царем. В случае одобрения он стал бы монархом. Однако народ его намерения не одобрил, и тогда Цезарь сделал красивый жест и отказал Антонию в просьбе. Однако, как бы там ни было, римский нобилитет был убежден, что Цезарь станет царем, как только заручится поддержкой народа, и потому начал вынашивать планы противодействия. А вот Цицерон, бывший свидетелем сцены, разыгранной Цезарем и Антонием, позже в одной из своих работ написал, что Луперкалии стали началом конца тщеславного-Цезаря.

В то время в Риме было три группы людей, желавших Цезарю смерти. Первую группу составляли его старые политические враги, присоединившиеся к Помпею, которых после поражения помпеянцев Цезарь простил. Эти люди, такие как Кассий, присоединились к Цезарю не по убеждению, а в силу сложившихся обстоятельств, когда они поняли, что оптиматы проиграли войну. При этом они перешли в лагерь Цезаря не в поисках выгоды и не в надежде получить высокие должности, которые Цезарь охотно им раздавал.

Николай Дамасский по этому поводу пишет:

Этими бывшими врагами руководило не чувство признательности, а раньше возбуждавшая их ненависть, зародившаяся в них до оказания им милости Цезаря и вызывавшая у них воспоминания не о благодеянии, оказанном им при их помиловании, а о тех благах, которых они лишились, потерпев поражение [85].

Вторую группу нынешних противников Цезаря составляли, как ни странно, его друзья. Многие из них, подобно Требонию, верно служили ему со времен Галльской войны и ныне занимали высокие должности. Они уважали Цезаря как своего военного предводителя, но были весьма недовольны тем, что он занял примиренческую позицию в отношении своих бывших противников.

Они полагали, что Цезарь отстранит оптиматов от власти, но он и им нашел высокие должности. Эти люди не понимали, что Цезарь стремится к гармонии в государстве, и хотели лишь одного: в полной мере воспользоваться плодами его побед.

84

Плутарх. «Цезарь», 60.

85

Николай Дамасский. «Жизнь Августа», F 130, 19.