Страница 8 из 9
— Кстати, сразу же после нашей прогулки в имение генерала Штубера у меня появилось одно небольшое заданьице, связанное с участием Скорцени в известной вам операции «Дуб»…
— «Известной»! — хмыкнул Штубер. — И не только мне. Еще бы: похищение Муссолини! Теперь это уже диверсионная классика, — с еще большим интересом взглянул Штубер на берлинца. — Однако в самой операции, насколько мне помнится…
— Увы, в самой операции участия принимать не пришлось, о чем сожалеть буду до конца дней своих.
— Вам действительно очень не повезло, — сочувственно молвил Штубер, приказав водителю двигаться к крепости, где проходила сейчас тренировка солдат его группы «рыцарей рейха».
— Зато знаю, что, разрабатывая эту операцию, гауптштурмфюрер СС Скорцени своевременно вспомнил о вас.
— Завидуете…
— Благодарите его адъютанта Родля. Это он вовремя напомнил Скорцени о прозябающем где-то на Восточном фронте бароне фон Штубере. Хотя с Восточного фронта людей старались не отзывать. Даже для таких важных операций.
— Отсюда вообще стараются не отзывать, — мрачновато ухмыльнулся Штубер. — Никуда. Разве что на небеса.
Вартенбург был спортивного вида, плечистым, уверенным в себе крепышом. Однако мертвенно-бледное лицо, с синими мешочками под глазами свидетельствовало, что человек этот уже давно ведет далеко не спортивный образ жизни. К тому же появился какой-то «червь», который постепенно, неумолимо подтачивал его тело.
— Это точно: группа состояла в основном из слушателей «особых курсов».
— Да еще из парашютистов корпуса генерала Штудента, — предавался приятным воспоминаниям гауптштурмфюрер.
— Странно, что после штурма горы Абруццо вас вновь вернули в Украину. Люди, прошедшие испытание итальянским «дубом», стали получать одно задание безумнее другого.
— Характер моих заданий соответствует характеру того периода войны, в который мы вступили, — популярно объяснил приезжему наглецу Штубер. — Вот почему кое-кому приходится сражаться здесь, чтобы чуть ли не каждый день участвовать в операциях, которые не сулят ни славы, ни чинов.
Вартенбург понял, что это прошлись по нему, но благоразумно промолчал.
— Так даже интереснее, — проговорил он через несколько мгновений. — Победы расхолаживают. А та ситуация, в которой оказалась сейчас наша армия, требует от народа собранности, воли, проявления истинно арийского духа.
Штубер поморщился. В последнее время берлинское радио он слушал только в часы, когда передавали последние новости. Красноречие Геббельса и его подопечных гауптштурмфюрера уже не интересовало, оно вызывало разве что чувство неловкости. Гауптштурмфюрер понимал, что Вартенбург далек от пропагандистского питомника Геббельса. Просто он мыслил, как все «истинные арийцы». Тем не менее Штубер желал бы поговорить с оберштурмфюрером о чем-нибудь предметном.
— Я не терплю разглагольствований, — продолжал тем временем сподвижник Скорцени, — о том, что все потеряно, что мы на грани краха. Германия не может потерпеть крах.
— Да что вы говорите?! — не удержался Штубер.
— Даже если мы проиграем войну, каждый, кто останется в живых, должен продолжать борьбу всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
— После того как войну Германия все же проиграет? Звучит, как наставление для «Фольксштурма».
— Вы не поняли меня, господин гауптштурмфюрер, — жестко заметил Вартенбург. — Столь пространно я заговорил на эту тему только для того, чтобы вы знали: я — из тех, кто будет сражаться за фюрера и Германию до конца.
— Такая возможность — «до конца» — здесь представляется каждый день. Однако в Украину вас прислали, очевидно, не за этим. Впрочем… — Штубер выразительно посмотрел в сторону сидевшего за рулем штурмманна [4].
— Это мой водитель, — вполголоса обронил Вартенбург, давая понять, что всецело доверяет этому человеку. — Кстати, из курсантов Фриденталя.
— Тогда, очевидно, у него другой чин. И водитель — не основная его должность, — развил эту информацию Штубер. Они восседали на заднем сиденье, и в данном случае могли вообще не обращать внимания на этого человека.
— Так оно и есть.
Штубер снисходительно улыбнулся, прощая Вартенбургу подобное подражание Скорцени.
— Надеюсь, он не старше вас по чину?
— Равный.
— Кто бы мог предположить такое?!
Водитель несомненно слышал их разговор, однако продолжал вести машину с совершенно непроницаемым лицом, оправдывая исконную нордичность своего характера.
— И что же привело вас в Подольск?
— Желание ознакомиться с деятельностью вашей группы.
— Так это что, инспекция?! — изумленно уставился на него Штубер.
— Скорцени и сам приходит в ярость, когда в его присутствии произносят слово «инспекция». Но мне приказано срочно сформировать еще одну такую ж группу. В основном из славян, чтобы затем наиболее талантливых из них, после основательной проверки в деле, можно было бы командировать на «особые курсы». Из остальных — подготовить диверсионную группу, способную действовать в ближних тылах русских, где всегда остается немало людей, которым не хотелось бы иметь дела ни с русской контрразведкой, ни с русской службой безопасности. Со временем такая группа могла бы стать костяком национального сопротивления.
— Владеете русским?
— С легким сербским акцентом, — продемонстрировал на удивление чистые, белые зубы Вартенбург. Он сказал это на русском, но сербского акцента Штубер не уловил. — Или польским, — добавил оберштурмфюрер.
— Что в условиях Западной Украины предпочтительнее.
— Естественнее. Хотя поляков здесь не очень-то любят. Но дело не в этом. Важно, что партизаны, действующие у нас в тылу, дарят нам бесценный опыт. Грешно не использовать его для ослабления русских тылов.
— Именно для этого вам хотелось бы заполучить Беркута?
— О нет, я не собирался переманивать его. Если, конечно, он сам не изъявит желания прогуляться к линии фронта в составе моей группы.
— Не питайте иллюзий: не изъявит.
— В любом случае, мне приказано взглянуть на него.
— Исходя из опыта «особых фридентальских курсов», — кивнул Штубер. — Личная просьба Скорцени?
— Разрешено вступать с ним в переговоры, как с командиром украинских диверсантов. Но кажется, мне повезло: в гестапо мне сказали, что он схвачен, — не стал Вартенбург ни подтверждать, ни отрицать того, что личная просьба Скорцени относительно Беркута все же последовала. — Вот почему я сразу же помчался в полицейское управление.
— Огорчайтесь, оберштурмфюрер: за Беркута приняли человека, которого вы только что видели.
— Это и в самом деле огорчает.
Машина медленно взбиралась на возвышенную часть городка, и Штубер поневоле оглянулся, как оглядывался на этом отрезке дороги всегда. Далеко внизу открывалась часть речного изгиба, за которым виднелась верблюжья высотка острова. Чуть правее окраины этого островка находился поросший камышами затон, благодаря которому ему удалось в 41‑ом уйти с этого, еще занятого русскими берега.
Вырвавшись из кратковременного плена, он еще и умудрился провести удачную разведку части Могилевско-Ямпольского укрепрайона. Где-то там, над излучиной, должен был бредить своими легендами и замурованный дот «Беркут». Однако вспоминать о нем Штуберу не хотелось.
— Взятый ими в плен сержант Крамарчук, которого вы, оберштурмфюрер, только что видели, служил в доте лейтенанта Беркута. Уж не знаю, как там у них со схожестью характеров, но внешностью они довольно-таки похожи. Почти как близнецы.
— Считаете, что так было задумано русскими? — спросил Вартенбург. — Ведь их специально оставляли в нашем тылу.
— Чистая случайность, — возразил Штубер. — В стенах дота их свела сатанинская игра рока.
— Что-то трудно верится в подобные случайности.
— Их действительно оставляли в тылу, но не как диверсантов, а как обычных окопных смертников.
— Сомневаюсь-сомневаюсь. Смертниками были все остальные солдаты. Эти же двое знали о существовании тайного хода, но получили приказ воспользоваться им лишь после того, как будут исчерпаны все средства сопротивления частям вермахта. Причем остальные бойцы гарнизона не имели права знать о ходе, иначе они не сражались бы с таким упорством обреченных.
4
Ефрейтор войск СС.