Страница 7 из 72
— Гиппопотамы по левому борту!
Нам не удалось достичь цели с первой попытки. Мы были еще новичками. В двадцатом веке нашими самыми авторитетными консультантами были только каирские ученые, которые изучали древнеегипетские рисунки и фрески с изображениями тростниковых лодок, да еще африканцы народности бамбунду, сохранившие старинное мастерство плетения лодок из папируса, но жившие на озере Чад, а вовсе не на берегу, омываемом могучими океанскими волнами.
Никто из них не понимал, почему фараоны строили свои корабли в форме серпа, с высоко задранной кормой, часто даже загибавшейся внутрь. Все решили, что главным соображением здесь служила красота, загнутая корма — лишь продукт воображения строителя, плотники из Чада убрали веревку, соединявшую ее с палубой, подобно тетиве лука. Мы и не подозревали, что это решение окажется роковым. Судно сразу потеряло эластичность, не могло больше легко скользить по гребням волн, и пучки тростника, из которых оно состояло, начали расползаться. Когда мы достигли Барбадоса, стало ясно, что они скоро просто рассыплются.
Ровно через год после отплытия «Ра» в том же самом марокканском порту Сафи подошло к концу строительство «Ра II». Мы были готовы к новому штурму Атлантики.
Все члены экипажа первого «Ра» вызвались плыть снова. Абдулла из Чада, Норман из США, Юра из СССР, Карло из Италии, Джордж из Египта, Сантьяго из Мексики и ваш покорный слуга, норвежец. Но на сей раз я довел число участников до восьми и впихнул в крошечную бамбуковую хижину на тростниковой палубе еще и Кей из Японии.
Весь этот год Абдулла ждал в доме своей египетской жены. Теперь он твердо решил жениться на берберке, которую он оставил в порту в прошлый раз. И вдруг в норвежское посольство в Каире пришла телеграмма: Абдулла стал отцом! У него родился сын! Аллах сделал ему такой подарок, рядом с которым померкла перспектива путешествия в Америку. Счастливый папаша оказался в Каире со скоростью, которая посрамила бы все ракеты мира. Мы стояли на тростниковой палубе и махали ему вслед, и среди нас стоял и прощался с остающимися на земле новый член экспедиции, бербер с Атласских гор. Днем раньше будущий мореход служил носильщиком в нашем отеле в Сафи. Он тоже впервые увидел океан, только спустившись со своих Атласских гор, но он, как Абдулла, был мусульманин, а горное солнце и ветры пустыни сделали его кожу почти такой же черной.
Мадами умел читать, и в сумке у него лежали плавки, коврик для принятия солнечных ванн и Коран на арабском языке. Абдулла первым обратил внимание на загрязнение океана, поэтому Мадами получил задание ежедневно вести наблюдения за чистотой воды, а также сачок для вылавливания комков нефти. Мы снова плыли под флагом ООН, только на сей раз Генеральный секретарь сам попросил нас составить отчет о загрязнении океана и предоставить образцы мусора. Мы добросовестно собирали большие и маленькие комочки нефти на протяжении сорока трех из пятидесяти семи дней нашего путешествия через Атлантику. На сей раз мы доплыли до Барбадоса. В том же году на Первой конференции по вопросам экологии в Стокгольме Генеральный секретарь У Тан включил наш отчет в качестве приложения «А» к своему докладу.
Несмотря на отсутствие антенн НАСА, мы очень хорошо пообщались с Нилом Армстронгом в Лондоне на конгрессе Всемирного фонда дикой природы. Мы оба подтвердили, что человек живет на очень маленькой и хрупкой планете На Земле так мало суши и так много воды, что с Луны она показалась Нилу окрашенной в голубой цвет. А мировой океан, в свою очередь, оказался таким маленьким что его можно пересечь за несколько недель на тростниковой лодке без мотора. Лодке, которая плыла только чуть-чуть быстрее, чем комочки нефти.
Вода над головой
Я проснулся на крыше отеля и мутным со сна взглядом обвел панораму пустыни. Жаклин ворчала, что нельзя спать на солнце.
— Не забывай про озоновую дыру. Мир уже не тот, что во время твоего детства.
Когда мы пошли на обед, я рассказал ей, что в юности нарисовал футуристическую карикатуру: как будут выглядеть пляжи, когда люди разрушат тонкий слой земной атмосферы. Тогда никто и не слышал о движении «зеленых». Но работы некоторых ученых заронили мне в душу подозрение, что война человека с природой может нарушить тонкий атмосферный баланс, установившийся благодаря деятельности океанского планктона и первобытных лесов задолго до появления гомо сапиенс.
— Как ты мог думать о таких вещах вместо результатов чемпионата Норвегии по футболу? — поразилась Жаклин. Все пять лет нашего знакомства она полагала, что я относительно нормален.
Почему мои мысли текли в подобном русле? Непростой вопрос. Вернувшись на крышу, мы передвинули шезлонги в тень, и Жаклин заснула быстрее, чем я смог сформулировать ответ.
Я чувствовал себя таким отдохнувшим, что мог обойтись без моей обычной десятиминутной послеобеденной сиесты. Вместо этого я лежал и смотрел на птиц, парящих под синим полотном неба, как в дни моего детства, когда мир казался вечным и бескрайним. Тогда никто никуда не спешил, кроме, возможно, меня, когда я опаздывал в школу. И еще мне приходилось почти бежать, чтобы не отстать от отца в те редкие случаи, когда мне позволялось сопровождать его в контору на пивоварне. Но он-то быстро шел, помахивая палкой, только для того, чтобы поддерживать форму и хорошо выглядеть в глазах встречных, которых он приветствовал, поднося к шляпе кончики пальцев. Он тоже не спешил.
Загрязнение окружающей среды? Где угодно, только не в крошечном городишке Ларвик. Его белые деревянные домики стояли на крутых склонах гор, а ветер приносил из леса чистый прохладный воздух. Тысячи окон смотрели на фьорд, а тот в свою очередь выходил в океан. Городок жил за счет моря и леса, в том числе за счет добычи китов в Антарктике. От пристани во все концы света уходили за горизонт корабли. Позади города рос единственный в Норвегии приморский лес, а вдоль озера Фаррис и далее, до далеких внутренних гор, тянулись бесконечные сосновые боры. Промышленность была представлена бумажной фабрикой Трещова, судоремонтной мастерской Альфреда Андерсена да пивоварней, наполнявшей воздух около городской площади приятным ароматом. Улицы регулярно подметались, а черный как смоль трубочист регулярно чистил трубы. В моем самом раннем детстве с улиц ежедневно убирали конский помет. Если рядом с лесной тропинкой вы видели брошенную корку от апельсина, обрывок бумаги или ржавую консервную банку, возмущению вашему не было границ. Во всех ручьях текла питьевая вода.
Идеальное место для детей. Почти при каждом доме имелся задний дворик для игр, сады были обнесены деревянными заборами, по которым так здорово лазить, а в лесах и на пляжах можно было гулять, где угодно.
Мои родители переехали туда из главных, по их мнению, городов Норвегии: отец из столицы, Осло, тогда еще Христиании, а мама из Тронхейма. В таком маленьком городке, как Ларвик, наша семья наверняка служила темой для пересудов. Развод в те годы считался чем-то, свойственным исключительно миру богемы. А моя свободомыслящая мама прошла через два развода, в то время как более консервативный отец развелся только один раз, чтобы жениться на ней.
Отец, способный бизнесмен, открыл собственную пивоварню. Когда он начал разливать по бутылкам местную минеральную воду, то получил разрешение короля Хокона назвать напиток его именем. Затем он объединил усилия с коллегой, и их общая пивоварня стала единственной в городе. Другая стояла заброшенная, и мы, мальчишки, замечательно играли в ее больших темных цехах, сводчатых погребах, опустевших конюшнях и на просторном дворе, обнесенном высоким деревянным забором. Тем более что она напрямую примыкала к заднему двору нашего дома.