Шепот дьявола

– Господи.

Нелл моргнула, стряхнула с себя эти неприятные воспоминания и постаралась улыбнуться.

– Не особенно приятно расти в такой гнетущей атмосфере. Это все непонятно для ребенка. Отец ни разу меня не ударил, не угрожал, никогда не сделал ничего такого, чего не мог бы сделать любящий отец. Разве что любил меня так, что мне нечем было дышать.

Джастин снял Чарли с колен, погладил напоследок и опустил кота на пол.

– Ты понимаешь, что нам придется просидеть всю ночь, чтобы просмотреть все эти свидетельства? – сказал он.

– Поэтому я и сварила кофе, – ответила Шелби, ставя поднос на журнальный столик и садясь рядом с Джасти-ном на диван. – В изобилии кофеина и еды, чтобы продержаться.

Вне сомнения, Джастину приходилось проводить ночи в значительно менее комфортабельной обстановке, а не сидеть рядом с роскошной рыжей женщиной на удобном диване, так что он не жаловался. Но врожденный профессионализм заставил его заметить:

– Я все еще не уверен, что тебе следует мне в этом помогать.

– Потому что это не моя работа? – насмешливо поинтересовалась Шелби.

– Потому что это моя работа, – серьезно ответил он. – Ты – гражданское лицо, тебя не следует вовлекать в дела полиции. Мы занимаемся расследованием убийства, и я не имею права подвергать тебя опасности.

– Какая опасность? Я же с тобой.

– Шелби, в ближайшее время нам этого парня не остановить. Мы не имеем ни малейшего представления, кто это может быть. Значит, он может убить снова. Если он и в самом деле убил Колдуэлла только за то, что Колдуэллу было известно, тогда любой участник расследования становится объектом его пристального внимания лишь по одной этой причине.

– То есть, суя свой нос в эти дела, я рискую совсем его потерять? – все еще жизнерадостно спросила Шелби.

– Похоже на то, – подтвердил Джастин.

– Я готова рискнуть.

Он уставился на нее.

– Я знаю, только понять не могу, почему.

– Значит, ты не купился на мою страстную любовь к этому городку?

Джастин моргнул.

– Нет. Извини, но не купился.

– Или на мою дикую ненависть к убийствам?

– Черт, я просто знаю, что есть другая причина.

Шелби ухмыльнулась:

– Правильно, есть. Но ведь и у тебя есть причина копаться в этом деле, не жалея своего времени. Дело ведь не только в твоей работе.

– Я все-таки полицейский, – пробормотал он, справившись с удивлением.

– Ну да, конечно, – сухо отозвалась она.

– Шелби…

– Слушай, Джастин, мы оба хотим поймать убийцу. Разве не это главное? – Она наклонилась и открыла первую папку из тех, что лежали на столике. – Вместе мы просмотрим эти копии вдвое быстрее, чем ты это сделаешь один. С тобой мне здесь, скорее всего, ничего не угрожает. И если кто-нибудь заинтересуется, почему твоя машина стоит у моего дома ночью, то стоит вспомнить, что мы оба взрослые люди, так что кому до этого дело?

– В этом-то городке? Да каждому.

Шелби снова усмехнулась.

– Это понятно, но я хочу сказать, что если даже убийца заметит, что ты провел в моем доме ночь, он решит, что у тебя были сексуальные намерения.

– Да, возможно. – Джастин едва не проговорился, что эта мысль приходила ему в голову несколько раз за последние пару часов.

– Тогда все в ажуре. Убийце и в голову не придет, что я интересуюсь расследованием, не говоря уже о том, что помогаю тебе. Не о чем беспокоиться.

– Хотелось бы мне в это верить, – сказал Джастин.

– Ты слишком нервный.

– А ты слишком спокойная.

Она протянула ему половину папок с улыбкой, которая произвела несколько странный эффект на его кровяное давление.

– Это неважно. Зато я поумнее, чем кажется на первый взгляд. Если я что в этой жизни и знаю вдоль и поперек, так это Безмолвие. Так что я помогу тебе разобраться, Джастин. Можешь на это рассчитывать, – подытожила Шелби.

Макс глубоко вздохнул, стараясь говорить спокойно и без эмоций:

– Получается, он придавил вас всех как могильной плитой.

– Он манипулировал нами, издевался над нашими чувствами. Он прекрасно умел играть на чувстве вины, но я долго этого не понимала. И хотя он ни разу не произнес ни одной угрозы, мы были уверены, что нам от него никогда не вырваться.

– И это одна из причин, почему ты никогда никому ничего не говорила, – задумчиво произнес Макс. – Ты не понимала, чем кто-то посторонний может тебе помочь. Ведь так, Нелл?

Она знала, о чем он спрашивает.

– Нет. Дело вовсе не в том, что я не доверяла тебе. Просто я была убеждена, что ты ничего не сможешь сделать. Я и сейчас так думаю. Кроме того, наши отношения… это было совсем другое. Я не хотела их смешивать со своей остальной жизнью. Это была тайна. Я не должна была ею с ним делиться. И вообще ни с кем. Такое особое место… где я чувствовала себя счастливой и в безопасности. Нормальной.

Макс протянул руку через стол, крепко сжал ее пальцы.

– Жаль, что ты мне не рассказала, Нелл. Кто знает, вдруг я бы что-то сделал. Мы могли вместе уехать из Безмолвия…

Она мягко отняла руку и откинулась на стуле.

– Многие семнадцатилетние девушки непрактичны, но я твердо знала, что к чему, во всяком случае, в некоторых отношениях. Твои корни здесь. Здесь твоя жизнь. Здесь ранчо, на котором ты столько работал, чтобы добиться успеха. Твоя мать. Я бы не вынесла, если бы мне пришлось лишить тебя всего этого.

– Нелл…

Она покачала головой и снова перешла к рассказу о странной жизни своей семьи.

– В отношениях с отцом я чувствовала себя… замороженной, неспособной действовать, сделать хоть один шаг, чтобы изменить ситуацию, изменить то, с чем я жила с малых лет. Когда я немного подросла, я стала кое-что понимать. Помню, как моя мать говорила отцу, что не может дышать, что каждый раз, стоит ей обернуться, она видит его за своей спиной. Он часто просил ее, чтобы она любила его… немного больше. Как бы его ни любили, ему всегда было мало. Хейли его обожала, делала все, чтобы ему угодить, но у него всегда была наготове печальная улыбка, говорящая о его недовольстве. А недоволен он был постоянно. Никто не был способен любить его настолько сильно, чтобы сделать счастливым. Это было просто невозможно.

Макс никак не мог подобрать нужных слов и сказал первое, что пришло в голову:

– Он так всегда злился на других, так ненавидел всех.

– Я знаю. Дома, когда двери плотно закрыты, отделяя нас от остального мира, отец был очень тихим, никогда не повышал голоса, но абсолютно безжалостным. Мы должны были любить его и постоянно подтверждать эту любовь. Надо было говорить ему об этом, повторять снова и снова, доказывать ему, что любим. Мы должны были любить его так сильно, чтобы у нас не оставалось души, чтобы полюбить кого-то другого.

Нелл вздохнула.

– Я всего этого не могла понять, пока была ребенком. Когда он уверял, что любит меня, я верила, что это правда. Я мучилась, потому что не могла любить его так же сильно, как он любил меня. Я была ужасной дочерью. Я это знала, потому что чувствовала себя счастливой только вдали от него, и мне хотелось скрыть от него свои истинные мысли и чувства. Я даже считала, что это из-за меня моя мать ушла от него… и разбила его сердце.

– Он тебе так сказал?

– Он повторял это каждый день, как молитву, причем с печальным взором и дрожащим голосом. Он так ее любил, а она ушла от него. От меня и Хейли, ее собственных детей. Мы были ей не нужны. Она нас совсем не любила. Один он любил нас.

– Бог ты мой, – пробормотал Макс.

– Когда мы потеряли мать, Хейли была старшей, но это были как раз те трудные подростковые годы, когда все значит… так много. Наверное, она решила, что стоит попытаться во многих отношениях занять место матери. Она руководила хозяйством, готовила, убирала и присматривала за мной, хотя ревновала ужасно. Она продолжала любить отца с яростью, которой он так и не понял. В этом-то все ирония. Хейли всегда любила его больше всех, а он этого не замечал. Он был слишком занят, пытаясь заставить меня полюбить его.