Страница 16 из 88
— А что вы делали после того, как уложили детей? — спрашивает Джек.
— Я ведь тоже теперь в достаточной мере обамериканился, — усмехается Ники. — Смотрел телевизор. Кино какое-то.
— А что за картина, не помните?
— Что-то с Джоном Траволтой, — говорит Ники. — О том, как уперли атомное оружие. Теперь, по окончании холодной войны, весьма современная тема.
— Вы досмотрели до конца?
— Интрига очень лихо закручена.
— Что означает «да»?
— Да.
Джек поворачивается к матери Ника:
— Вы тоже смотрели картину?
— Вы меня в чем-то подозреваете? — осведомляется она.
— Никто никого ни в чем не подозревает, — говорит Джек. — Я просто действую по инструкции. Нам надо выплатить два миллиона, так уж лучше лишний раз поинтересоваться.
— Я читала книгу, пока сын смотрел телевизор, — говорит мать, — но находилась в той же комнате.
— А когда окончилась картина, вы легли? — спрашивает Джек.
— Да.
— В котором часу это было?
— Примерно в полпервого, думаю.
— Нет, — говорит мать. — Ты еще пошел поплавать и посидел перед фонтаном.
Ники улыбается:
— Мама права. Я еще прихватил с собой бутылочку бренди.
— Таким образом, легли вы?..
— В половине второго, я думаю.
— А вы, миссис Валешин? — спрашивает Джек. — Вы легли, когда кончилась картина?
— Да, — отвечает она. — В час ночи я погасила свет.
Итак, с прелюдиями покончено, думает Джек. И спрашивает Ники:
— А когда вы встали?
— Когда зазвонил телефон.
— И это был…
— Официальный звонок. Мне сообщили… о гибели моей жены.
— Простите, что мне пришлось…
— Ничего. Вы же просто выполняете свою работу, — говорит Ники. — Я ведь за этим и просил вас приехать, не так ли? А следующим вопросом будет, помню ли я, в котором часу это было? Да, помню. Услышав звонок, я взглянул на часы. Подумал что-то вроде: какой дурак звонит в такое время? Было шесть тридцать пять утра. И это совершенно точно. Такое не забывается.
— Понимаю, — говорит Джек.
— Потом я разбудил маму, — говорит Ники. — Сообщил ей, и мы стали думать, как сказать детям. Решили дать им поспать еще немного. Когда мы их разбудили и сказали им, было, по-моему, половина восьмого.
— Стало быть, спали вы с половины второго до половины седьмого, — говорит Джек.
— Верно.
— Нет, — поправляет мать, — Ты же вставал взглянуть на детей. Майкл заплакал, и я уже хотела встать, но услышала твой голос. И было это…
Прикинем, думает Джек. Было это часов в пять.
— …без четверти пять.
Почти в точку.
— Мама, как всегда, права, — говорит Ники. — Теперь, когда она напомнила, и я припоминаю, что вставал к Майклу. Когда я вошел к ним, он уже, конечно, опять спал. На обратном пути я, кажется, завернул в туалет.
Джек задает еще пару-другую вопросов, а потом сообщает Ники, что ему требуются налоговые квитанции и банковские счета.
— Зачем? — удивляется Ники.
Потому что я хочу проверить, не могло ли ваше финансовое положение подтолкнуть вас к поджогу.
— Это тоже обязательная часть процедуры, — говорит Джек.
— Вы считаете, что я мог поджечь собственный дом? — спрашивает Ники. — Выступить в качестве этакого еврейского бога-громовержца?
— Я ничего не считаю, — говорит Джек.
Глядя в голубизну его глаз.
— Почему бы тебе не привести сюда детей? — спрашивает мать.
Сын идет за детьми.
Мать дарит Джеку самую ледяную из своих улыбок.
— Мне, наверно, стоит пересмотреть плату за жилье и питание.
— Это как вы с сыном решите, миссис Валешин.
Она думает, а он следит за ней.
Потом она произносит:
— Я думаю, это будут три тысячи…
Джеку мучительно хочется на пляж. Отдать тело на волю могучих океанских волн и тем очистить душу.
— У вас есть дети, мистер Уэйд? — спрашивает она.
— Нет, — отвечает Джек. — Я не женат, и детей у меня нет.
— Почему же так?
Джек пожимает плечами:
— Из эгоизма, наверно. Работаю, занимаюсь сёрфингом, строгаю доски в гараже. А воскресными вечерами стираю.
— Вот обзаведетесь детьми, — говорит она, — и поймете, что такое жизнь. А с рождением внуков поймете и что такое вечность.
Ах, миссис Валешин, думает Джек, мне и жизнь-то понимать не по зубам, что уж говорить о вечности.
Входит Ники с детьми.
22
Зрелище душераздирающее.
Едва взглянув на них, Джек чувствует, как защемило сердце.
Семилетняя Натали и четырехлетний Майкл.
Они стоят, и у обоих на плечах рука отца. Стоят смирно, как перед фотографом. У девочки отцовские голубые глаза, сейчас они покраснели, опухли от слез. Черные волосы заплетены в косу, клетчатая желтая юбочка. У мальчика глаза карие, огромные. Он тоже одет нарядно — голубая рубашка поло и белые теннисные шорты.
Словно музейные экспонаты, думает Джек.
— Поздоровайтесь с мистером Уэйдом, — велит им бабушка.
Они бормочут приветствие, и Джек конфузится, что их заставляют здороваться с незнакомым дядечкой, в то время как у них умерла мама. Единственное, что он может выговорить, это:
— Я привез Лео. С ним все в порядке.
Дети улыбаются короткой улыбкой.
— Он за дверью, — добавляет Джек.
Дети остаются на месте. Не порываются бежать, даже не меняются в лице.
И к полу их пригвождает не рука отца на плече, а взгляд бабушки, который перехватывает Джек.
Они делают то, чего от них и ждут, думает Джек.
Только я-тождал от них совсем другого. Ждал, что они бросятся вон из комнаты, чтобы поскорее прижать к груди собаку, что маленький песик доставит им большую радость.
Но они стоят не шелохнувшись, недвижимо, как статуи.
— Мы выпьем чаю, — говорит миссис Валешин. — Чай — это для взрослых, а дети будут пить лимонад.
Она поднимается и через минуту возвращается с подносом.
На подносе графин чая со льдом, другой графин с лимонадом и пять стаканов. Женщина садится.
Натали и Майкл опускаются на диван рядом с Джеком. Он замечает, что садятся они, как и он, на самый краешек, так что попки их едва касаются обивки.
И смотрят они прямо перед собой.
Чай сладкий, как отмечает Джек. Крепкий и переслащенный.
И пьют они в молчании. Как бы выполняя священный ритуал. Какую-то церемонию Первого глотка, что ли, думает Джек.
Пока молчание не нарушает миссис Валешин.
— Я увеличиваю твою плату, сынок, — бросает она. Бросает, как удачную шутку.
— О, мама…
— Ну с какой стати, — продолжает она, — я должна облегчать жизнь страховщикам? Ведь правда же, мистер Уэйд?
— Мы заплатим все, что должны, миссис Валешин.
— А от какой вы компании?
— «Жизнь и пожар в Клифорнии».
— Может быть, мне стоит застраховаться теперь у вас, — говорит она. — Я застрахована у Чабба.
— Это надежная компания, — говорит Джек.
Он представляет себе, как выплачивает страховку за ее дом, и решает, что уж легче глотнуть отравы.
Потом Майкл проливает лимонад.
Подносит к губам стакан, одно неверное движение, и лимонад заливает его рубашку, шорты и диван.
— Майкл! — вскрикивает Ники, и мальчик роняет стакан на ковер.
Всеобщие шум и сумятица.
Невозмутимый Ники полностью выходит из себя.
— Тупица! — вопит он.
Майкл сидит неподвижно, точно парализованный, в лимонадной луже, а Натали разражается истерическим хохотом.
— Заткнись, ты! — бросает ей Ники. Он замахивается, и девочка замолкает.
Мать кричит: «Решись!» — и Джек не сразу понимает, что это всего лишь чистящее средство для ковров, а не призыв проявить твердость и крепость духа.
Она и Ники торопятся в кухню. Они кричат, переругиваются на ходу. Бегут так, словно дом охвачен пожаром, думает Джек. Ему неловко, потому что слова тут бессильны, да и что тут скажешь?
Майкл встает, подходит к одному из кресел с подголовником, согнувшись над ним пополам, разражается рыданиями.