Страница 50 из 82
Собственно сама добыча изумрудов была процессом весьма примитивным. Дональд Макалистер предупреждал в статье 1900 года: «Древние просто копали туннели в тех местах, где, скорее всего, могли встречаться залежи изумрудов, в результате получалась разветвленная сеть ходов и переходов, достаточно широких, чтобы туда можно было протиснуться». Он вместе с товарищами провел в Сикайте несколько недель и осмотрел более сотни шахт, «сквозь некоторые пришлось ползти на корточках больше часа».
Над разрушенным поселением мы обнаружили кучу пещер, над каждой из которых виднелся выцветший номер, нарисованный белой краской. Самым большим из всех, какие нам удалось отыскать, оказался номер 91. Мне стало интересно, уж не Макалистер ли оставил эти отметки. Большинство туннелей были совсем короткими, и когда я светила фонариком, то видела заднюю стенку. Другие же представляли собой глубокие шахты, и их нельзя было осмотреть без веревки.
Затем я обнаружила пещеру, номер которой стерся. Это был короткий туннель, в конце которого находился колодец. Я протиснулась по проходу, а потом спустилась в лабиринт на глубину около двух метров. Наконец-то мне выпала возможность осмотреть настоящую шахту. От нее ответвлялись еще три туннеля, на стенках которых сохранились отметины молотков давно почивших шахтеров. Мне стало интересно, чьих рук это дело — рабов или свободных людей. Археологи не могли точно ответить на этот вопрос. Доктор Шоу сказал, что существовал иероглиф, употреблявшийся, когда речь шла и о солдатах, которых отправляли на войну, и о, выражаясь современным языком, призывниках, которых посылали в каменоломню. «Видите ли, разработка полезных ископаемых приравнивалась к военным походам, ведь и в том и в другом случае предстояло отправиться в отдаленное и опасное место, куда далеко не все попадали по собственной воле».
Нам ничего не известно об условиях труда на изумрудных приисках, но во II веке до нашей эры греческий историк Агатархид так описывал ситуацию на нубийских золотых рудниках всего в паре сотен километров к югу: «Правители Египта собирали и ссылали туда осужденных за преступления, военнопленных, а заодно и жертв ложных обвинений… иногда в одиночку, иногда целыми семьями. Эти несчастные в кандалах работали денно и нощно, им не позволяли отдыхать вовсе и строго охраняли, дабы пресечь любую попытку побега. Поскольку в качестве охранников нанимали иноземных солдат, узники не могли разжалобить их разговорами о своей тяжкой доле… Все это сопровождалось поистине каторжным трудом, поскольку сама природа позаботилась о том, чтобы золото было тяжело добывать, а желание его заполучить было велико…» Возможно, рабский труд использовался и здесь, и это еще одна причина, по которой поселение и город были разнесены географически. Владельцы шахт хотели быть уверены, что рабочим не удастся сбежать.
Через какое-то время отметины на стенах туннелей стали напоминать иероглифы и осмысленные рисунки — словно смотришь на ночное небо над пустыней и различаешь очертания созвездий: вот лебедь, вот летящий конь, вот оса… Ой! Оказалось, что оса более чем реальна и очень сердита. Я задела каской ее гнездо — на потолке туннеля висели сразу несколько гнезд, напоминавших перевернутые ячейки для яиц, хотя подобное сравнение недалеко от истины. Оса попыталась ужалить меня. Я втянула голову, постаралась не обращать внимания и поползла дальше. Туннель растянулся на несколько километров. Я то и дело оглядывалась, желая удостовериться, что смогу найти дорогу обратно к свету, поскольку ходы разветвлялись, переплетались, резко сворачивали, а потом всегда обрывались вниз. Вскоре я поняла, что приближаюсь к гигантской черной дыре. Я еще немного продвинулась вперед, и тут из дыры прямо мне в лицо вылетело какое-то создание с белым брюшком. Я решила, что это летучая мышь, хотя больше было похоже на ласточку с открытым клювом. Тут из дыры выпорхнула еще одна ласточка, и обе закружились вокруг меня. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то тревожил их гнезда в последний раз? Возможно, последними это сделали три корнуолльских шахтера в составе британской экспедиции сто лет назад, которые, скорее всего, к этому моменту уже поняли, что, сколько бы шахт они ни облазали, драгоценную жилу им все равно не найти. Как и я, они добрались до приисков, но не до изумрудов.
И тут, застыв на краю глубокого подземного колодца, я увидела кое-что и поняла, что все мои страдания были не напрасны: на краю обрыва блестел маленький зеленый кристалл. Он ничего не стоил, поскольку был полон разных посторонних включений, — такой же манящий, но испорченный, как сама Клеопатра, но я ощутила настоящий восторг, ибо впервые нашла самоцвет в темноте и тишине древней шахты. Если бы меня не ждали мои спутники в нескольких сотнях метров наверху, то я, наверное, нашла бы еще и другие изумруды, чище, лучше и больше, во всяком случае, я бы продолжала поиски до тех пор, пока, как и факел Фредерика Кальо в пещерах Изумрудной горы двести лет тому назад, мой фонарик не начал бы гаснуть.
Украшение короны
Два дня спустя я оказалась в Египетском музее в Каире. Внутри, как всегда, царил ужасный беспорядок. Кругом теснились витрины и ящики, словно все экспонаты только что откуда-то привезли или, наоборот, запаковали, чтобы куда-то отвезти. Я нашла изумрудные шахты Клеопатры, узнала их легенды и даже обнаружила парочку отбракованных кристаллов, но так и не увидела пока тех прекрасных зеленых камней, ради которых безымянные рабы или узники столько лет потели под землей. Я надеялась увидеть в музее кольца с изумрудами, такие крошечные, что они годятся только детям или взрослым на мизинец, поскольку, судя по картинам и статуям, именно так их и носили, но, несмотря на то что Египет славился добычей изумрудов, в музее я их не нашла. Возможно, сон Проперция о треснувшем кольце — это не только метафора проходящей страсти, но и свидетельство того, что римляне имели привычку сжигать кольца вместе с их владельцами, поэтому их почти не осталось.
Смотрители объявили, что музей закрывается, и я уже совсем было собралась уходить, как вдруг в самом последнем зале, куда редко заглядывают посетители, увидела в витрине две короны, в каких обычно изображают королей в детских книжках, с явными отметинами в тех местах, где серебряные зубцы прибивали к ободу. Эти короны обнаружили в Нубии, в датированных V веком могилах короля и королевы. Об этих властителях совсем ничего не известно: ни имен, ни дат жизни, ни чем они знамениты, мы даже не можем расшифровать надписи на надгробиях. Сохранились только кости и кое-что из утвари, помещенной в могилу, и еще эти короны, которые, когда могилы вскрыли в 1930-х, все еще были надеты на головы покойных, демонстрируя, что они собираются править и на том свете тоже. Серебряные короны украшены драгоценными камнями, по большей части красным сердоликом, но в центре, словно символ власти двух забытых правителей, горят два изумруда. Это большие камни размером с перепелиное яйцо, естественной шестиугольной формы, намного темнее, чем современные колумбийские изумруды. Они потускнели и уже не производят должного впечатления, но сам факт, что камни разместили в центре корон, позволяет предположить, что, по крайней мере в рамках данной культуры, изумруды считались самыми ценными камнями в мире.
Но, увы, время египетских изумрудов прошло точно так же, как канули в Лету короли Нубии, Птолемеи, римские императоры и многие другие правители. Добыча изумрудов продолжалась вплоть до XVI века, но потом шахты закрылись навечно, если не считать экспериментов паши в 1810-х годах и пары неудачных попыток реанимировать прииски в начале XX века, после экспедиции Макалистера. И дело тут не только в том, что египетские шахты полностью выработали весь свой ресурс. Самая важная причина заключается в том, что в начале XVI столетия было обнаружено куда более богатое месторождение, чем все, доселе известные Старому Свету.
Сокровища Колумбии
Когда испанские поселенцы в начале XVI века впервые высадились на берегах Америки, они сжимали в руках ружья и держали в памяти все истории, которые слышали об этой земле. Ружья превосходили все оружие, которое имелось в распоряжении местных жителей, а истории — о горах золота и самоцветов — собственно и привели сюда конкистадоров, как и слепая вера, что драгоценности могут сделать их счастливыми. Когда после открытия Колумбом в 1492 году Нового Света испанская колониальная машина впервые пришла в движение, трудно было убедить людей сняться с насиженных мест и отправиться в неведомые и опасные края. Но как только поползли слухи о сокровищах и несметных богатствах Нового Света, а это произошло после публикации дневников Америго Веспуччи и других путешественников (такая вот, говоря современным языком, своеобразная рекламная кампания), добровольцы стали записываться тысячами.