Страница 48 из 82
Но уже через сотню шагов идти дальше стало опасно. «Напуганные арабы повернули назад, переводчик тоже счел проход слишком узким и начал топтаться на месте. Я продолжил спуск в одиночестве». Затем Фредерик обнаружил, что путь преграждает огромный кусок слюды, упавший с потолка, и он не в состоянии сдвинуть его с места. «Я уже собрался было подниматься, расстроенный тем, что ничего не нашел, и тут увидел в слюде шестигранный изумруд. Я осторожно выковырил его вместе с рудой».
И тут факел Фредерика начал гаснуть, а ведь предстоял еще тяжелый подъем назад. В конце концов тишину нарушил голос переводчика, который подсказал, куда идти. «Первым делом переводчик спросил, нашел ли я что-нибудь. Я специально ответил «нет», но таким тоном, чтобы он решил, что у меня полные карманы изумрудов. Это было более суровое наказание, чем любые мои упреки».
За несколько дней до отъезда в Египет я перечитала мемуары Кальо и несколько обеспокоилась. Каким образом я смогу увидеть все то, что увидел молодой француз в заброшенных шахтах? Осмелюсь ли я? Не хотелось уподобляться переводчику, который нервно переминался с ноги на ногу у входа в пещеру, думая о том, какие изумруды сокрыты внутри. Поэтому я позвонила в Дербиширскую ассоциацию спелеологов и уже через пару дней встретилась с Мэттом Робинсом, чтобы вместе с ним отправиться на свинцовый рудник в горах, известных под причудливым названием «Высоты Авраама». Мэтт сообщил мне три главных принципа исследования шахт. Во-первых, всегда надевать каску. Во-вторых, обязательно брать с собой запасной фонарик. И наконец, в-третьих, в узкие дыры пролезать ногами вперед, чтобы можно было выбраться, если застрянешь. Кстати, мы тренировались в таких узких ходах, что мне пришлось даже отстегивать от пояса блок батарей.
Изумрудные шахты
Надев каску и вооружившись фонариком, после всех наставлений и тренировок, я почувствовала себя готовой проникнуть в лабиринт Кальо.
Но сначала нужно было его обнаружить, поскольку в горах виднелись сотни пещер, выбирай любую.
Я остановилась на самой, на мой взгляд, подходящей — метр в высоту и окруженной целыми горами отвалов породы. Я радовалась, что потренировалась заранее: для того, кто залезал в расщелины шириной с дамскую сумочку, щель шириной со спортивный рюкзак — сущая ерунда. По сравнению с пещерами в Англии, в которых хлюпала грязь, египетские казались просто роскошными. Однако меня порядком смущали скорпионы. Протискиваясь в заваленную камнями лазейку, трудно не потревожить ее обитателей, скрывающихся в засаде. Вход в пещеру изрядно зарос кустарником, и, хотя я постаралась расчистить себе дорогу, колючки все-таки вгрызались в меня, пока я, соблюдая правила, лезла ногами вперед. Кругом валялись осколки римской керамики, чаще всего некрашеные, хотя попадались и красные, похожие на самосскую посуду, которая некогда очень ценилась. Да, определенно, эта шахта классом повыше.
Примерно через десять метров я увидела кое-что необычное: на высоте примерно метра над полом в стенах были выбиты небольшие ниши для ламп. Мне уже доводилось видеть нечто подобное, но в этот раз все было выполнено с чрезмерной аккуратностью. Затем я увидела большую пустую нишу в левой стене: сантиметров семьдесят в высоту и десять в глубину, с квадратным уступом, по форме напоминающую арочное окно. Я преодолела еще тридцать метров и увидела такую же нишу, но уже двойную. Складывалось впечатление, что когда-то в этих нишах стояли миниатюрные статуи. Туннель через двадцать метров заканчивался тупиком, но не просто обрывался, как это часто бывает в шахтах, а именно заканчивался аккуратным закруглением, словно такова и была задумка людей, которые его прорыли. И тут меня осенило, и я заверещала от восторга.
— Ты что, нашла изумруды? — оживился Мухаммед.
— Лучше! — завопила я. — Мне кажется, я нашла алтарь!!!
Несколько лет назад я уже видела нечто подобное на серебряном руднике в Боливии — маленький подземный алтарь, посвященный злому духу, хозяину шахты, на который старатели клали в качестве подношений листья кокаинового куста и сигареты. Да и в Египте подобные подземные алтари не то чтобы совсем не известны. Существует, к примеру, очень интересный образчик в шахте в пустыне Синай, где раньше добывали бирюзу, — алтарь, посвященный богине Хатор, о которой я уже говорила выше. Тем не менее подобные алтари — редкость, и этот еще раз доказывает, насколько высоко ценились изумруды.
Пока я была в туннеле, Томас и Мухаммед занимались поиском маленьких зеленых кристаллов в отвалах породы.
— Если все время думать о зеленом цвете, то найдешь изумруды, — поделился со мной секретом Томас.
Я присоединилась к ним, но ничего не нашла. В смысле — изумрудов. Зато обнаружила осколок римского стекла яркого сине-зеленого цвета, нечто среднее между изумрудом и аквамарином. Зеленое стекло сыграло странную роль в истории изумрудов.
В 529 году нашей эры византийский император Юстиниан издал закон, по которому носить изумруды, жемчуга и сапфиры могли только аристократы. В Северной Италии в местечке Равенна сохранилась церковь, в которой можно увидеть две потрясающие мозаики, изображающие Юстиниана и его супругу в полный рост. На обоих многоуровневые короны, сережки, броши и ожерелья из жемчугов, сапфиров и изумрудов.
Изображение явственно говорит зрителю, что это не просто люди, обладающие властью, а исключительные личности, действительно сильные мира сего. Вышеупомянутый закон появился отчасти потому, что византийское общество было строго структурировано и всякие там случайно разбогатевшие выскочки-нувориши просто не имели права выглядеть как члены знатных родов или императорской фамилии; кроме того, золото и драгоценные камни тогда являлись основой международной торговли. Прибыль от торговли ими с чужеземными государствами, например с Индией, кормила армию. Юстиниан не хотел, чтобы эта «валюта» оседала вокруг запястий, шей и пальцев его подданных.
Примерно в то же время хождение получили и бусины из зеленого стекла. Если дамы, занимавшие высокое социальное положение, не могли себе позволить купить изумруды, они заказывали ожерелья из зеленого ограненного стекла. Стекло это было очень высокого качества, так что соперницам пришлось бы долго разглядывать украшения вплотную, чтобы понять, что это лишь искусная подделка. Если взять за основу теорию Мэри Дуглас о том, что драгоценности суть носители информации, то это был весьма разумный способ заявить о собственном статусе, даже если обычными средствами это делать запрещалось.
Дорога в Сикайт
Забару и Сикайт разделяли каких-то двадцать километров, но между ними не было проходимой дороги. Имейся у нас верблюды, мы могли бы выйти через горный перевал напрямую к еще одному месторождению египетских изумрудов. А так нам пришлось снова трястись на побережье, а потом свернуть чуть южнее, в очередную долину — вади, которая изначально называлась Вади Гемал, то есть долиной Верблюдов. Сейчас ее часто называют Вади Джамил, то есть Прекрасная долина, и это подходящее название для национального парка, открытого там правительством Египта. Однако, несмотря на новый статус, долина остается весьма диким местом, и с трудом верится, что некогда здесь проходил основной путь к Нилу, главной реке, связывающей порт Беренис и район, который Редьярд Киплинг в свое время назвал «огородом» Египта.
Когда-то эта полоска земли, ныне лишенная всяких ориентиров, была настоящей римской дорогой, по которой везли «изумруды, золото и мальчиков-певцов», а также другие предметы роскоши, например ладан, мирру и индийский перец. Теперь от былого величия не осталось и следа, и я вдруг поняла, что в этой стране пара шахт запросто может бесследно исчезнуть. Если закрыть какое-то предприятие, то рабочие уедут, а пустыня быстро залижет существовавшие некогда дороги, и через пару десятилетий от цивилизации не останется и следа.
Правда, благодаря геологическому строению, было четко видно, что мы движемся в нужном направлении: розовые скалы прорезали черные прожилки, в которых блестел кварц, создавая совершенно безумные узоры, как будто какой-то малыш разрисовал из озорства скалы краской. Правда, в этом безумии наблюдалась своя система, словно из доисторической эпохи до нас дошла надпись «Я был тут», свидетельство того времени, когда континентальное плато столкнулось с океанским и все скалы сморщились, съежились, перевернулись вверх тормашками, чтобы приспособиться к новой ситуации.