Девица с выкрутасами

Алкоголик принялся шептать что-то на ухо судье.

Адвокат продолжал:

— Tertio: не обнаружены и не допрошены двое ключевых свидетелей, а значит, предварительное расследование проведено небрежно, тем более что их показания могли заменить вещественные доказательства…

— Ты чё мне тут швоей латынью голову морочишь! — в сердцах расшепелявился достойный представитель древнего мира мхов и лишайников, яростно оплёвывая стол. — Пуговица есть! Вессественное доказательство! Подшудимый! — вдруг гаркнул он.

Застигнутый врасплох Климчак вскочил как ошпаренный, чуть не перемахнув через низенькую загородку.

— Здесь!

— Бил башкой по кочану или нет? Бил! Нарушение неприкошновенности доказано! Шобакой пугал? Пугал! Шедеть!

Обвиняемый плюхнулся назад на свою скамью в состоянии полного обалдения. Если насчёт запугивания собакой он ещё и хотел возразить, то кочаны с башками при общей шепелявости добили его окончательно.

Судья листал бумаги, наклоняясь ухом к нашёптывающему алкоголику. Пребывающая в восторге от хода дела Патриция готова была поклясться, что он не успел прочитать из этой макулатуры ни строчки. Или не хотел. Теперь же срочно искал аргументы в пользу обвинения, напрочь забыв о существовании ведущей протокол секретарши, которая от безработицы совсем осовела. Копаться в бумагах судье быстро наскучило, он рассеянно ещё немного послушал алкоголика, затем, выудив что-то в показаниях, фыркнул, всхрапнул, оплевал всё вокруг и, уперевшись диким взором в Гонорату, повелительным жестом указал на неё молотком:

— Потерпевшая, встать! — грозно приказал он.

Гонората, может, когда и чувствовала себя потерпевшей в некоторых ситуациях, но никак ни в этом случае. Однако, похоже, молоток обладал магической силой, заставившей её подняться. Неохотно и в полной растерянности.

— Я не… — начала она беспомощно.

Лишайник не желал слушать:

— Молчать! Отвечать! Кричала?

Конечно, в своей жизни Гонорате приходилось кричать не раз и при различных обстоятельствах, хотя бы во младенчестве, но уж никак не сейчас. Сегодня даже не скандалила, о злыдне Карчевской и то высказывалась вполголоса. Поэтому она ответила честно и откровенно:

— Нет…

— Кричала, — решительно опроверг её судья. — Хотела заниматься развратом с подшудимым?

Гонората была потрясена подобным обвинением. Заниматься развратом с Лёликом у неё не было ни малейшего желания, даже в голову такая гадость не приходила. Почувствовав себя обиженной, она не сдержалась и возмущённо воскликнула:

— Да он же мой брат!

На древнего представителя растительного мира это не произвело ни малейшего впечатления:

— Хотела или не хотела?

— Нет! Никогда в жизни!

— «Не хотела заниматься развратом с братом», — спокойно продиктовал судья первое предложение для протокола, а секретарша встрепенулась и старательно его записала.

По алкоголику было заметно, что он пребывает в некотором недоумении, склеротик же ни на что не реагировал. После вскрытия возмутительного факта кровосмешения судья выглядел очень довольным.

— Объявляется перерыв на того… как его там, — заявил он. — Да хошь на чаш.

Он с трудом выкарабкался из-за стола и удалился.

— Конец света! — поделилась впечатлениями с Зигмундом ещё не оправившаяся от потрясения Патриция, садясь за столик в баре. — Ради такого и пешком стоило идти. Просто представить себе не могу, чтобы об этом не стало известно и никто не отреагировал!

— Кто, по-твоему, должен реагировать и каким образом станет известно? — холодно заметил Зигмунд, не скрывая злорадства. — Адвокат примется направо и налево рассказывать, что принимал участие в подобном балагане? Прокурор признается? На меня и не рассчитывай. А публика вообще вряд ли допёрла, в чём дело, максимум, на что может жаловаться, так это на несправедливость, а кого волнует несправедливость? Никто и слушать не будет.

Они сидели в забегаловке неподалеку от здания суда, куда зашли сразу же, как только растоптанный лишайник исчез из виду. Остальные заинтересованные лица в рамках своих служебных обязанностей вынуждены были следить за появлением на свет должным образом оформленного документа. Кайтусю, равно как и пани Ванде, важно было как можно меньше опозориться.

Пан Островский тоже решил поучаствовать в итоговой встрече, рассчитывая, что высшая инстанция уже успела забыть, кто он такой и что тут делает. Расчет оказался верным, высшая инстанция заснула сном праведника, а составлением надлежащего документа занялся судья-алкоголик, пребывавший слегка навеселе, а потому на редкость сообразительный. Во всяком случае, на удаление разврата с братом времени ему понадобилось совсем немного.

Кайтусю, пани Ванде и адвокату Островскому тем не менее пришлось здорово попотеть, чтобы итоговая бумага имела хоть сколько-нибудь приличный вид. Молодой прокурор чувствовал себя настолько выжатым, что поклялся себе страшной клятвой никогда в жизни и ни за какие коврижки не копаться в чужом дерьме. Плевать на всех этих партийных бонз вместе с их распоясавшимися сынками! Не видать ему генеральной, так и хрен с ней!

Раздавленный лишайник с трудом доковылял до судейского стола и взгромоздился на своё место. Отдуваясь, плюясь и всхрапывая, он велел всем встать, хотя никто и не садился, что ранее заметил судебный пристав и не стал понапрасну напрягаться.

Из казённого вступления никто не разобрал ни слова, что вряд ли кого-то огорчило, поскольку одни знали его наизусть, а другим было до лампочки. Интерес вызывало только заключение.

Судья расправился с ним быстро.

— Ну, значить, того… Вшё шходиться… — надулся он и гаркнул что было сил; — Оштавить приговор в шиле!

На чём представление и кончилось.

Довольно быстро придя в себя после судебных трудов, Кайтусь воспользовался дорогой к пани Ванде в личных целях.

— Этот морской петух к тебе навсегда присосался? — спросил он по возможности язвительно, поскольку Зигмунда, вошедшего в зал суда вместе с Патрицией, несмотря на всю свою занятость, заметить-таки успел.

Вопрос журналистку позабавил, что она постаралась скрыть.

— Разве я тебя спрашиваю о крепости присосок всяких там скелетов?

— Всем известно, что скелетные крепостью не отличаются. Откуда ты вообще его знаешь?

— С моря.

— Появился из морской пучины?

— Не надо его путать с Афродитой. Та была женского полу.

— А на завтрашнем ужине будет? Может, мне не портить вам аппетит своим присутствием?

Он ещё не кончил дурацкого предложения, а уже понял, что сморозил чушь. Обидел её в самом начале их романа, совсем спятил, одну ошибку за другой лепит.

Патриция скрыла улыбку. Считала, что чуточку неуверенности Кайтусю совсем не повредит, здорово его этот Зигмунд задел, вот и отлично, пусть платит за свои прежние выкрутасы.

Кайтусь не успел ничего заплатить, равно как и сказать, так как уже припарковались у дома пани Ванды.

Супруг хозяйки из предосторожности опять занял место на самом конце стола, готовый немедленно смыться от политики, вероятность появления которой он прозорливо предчувствовал.

Но, с другой стороны, любопытство брало верх, поскольку такого бредового процесса было ещё поискать, опять же насильно-бытовая часть дела представлялась ему крайне забавной. Домработница внесла закуски, расставила и покачала головой над тарелками.

— Так-таки я и думала, проше пани, ничего из энтого не выйдет, посидит ещё в кутузке невинный хлопчик…

— Так вы, Каролинка, тоже считаете, что он невиновен? — обрадовался господин адвокат.

— А то как же?

— Пани Ванда, сделайте что-нибудь, — тут же включилась Патриция. — Раз уж это такое семейное дело, посодействуйте, пусть его выпустят пораньше! Не через шесть месяцев, как по закону, а, скажем, через три. Вы же всё можете! А он будет паинькой, будет сортиры мыть…

— Я и без сортиров помогу, — снисходительно махнула рукой всемогущая прокурорша. — Насколько мне известно, эта изнасилованная Руцкая ждёт его не дождётся. Может, хочет на нём отыграться, так я не возражаю, пусть отыгрывается…