Страница 3 из 10
Мать Нади, Анна Федоровна, мало у кого вызывала симпатию. Она относилась к тем педагогам, которые на пенсии обычно говорят о себе: «Я была хорошим учителем».
Этот факт не вызывает у них самих ни малейших сомнений. Им даже ни разу не захотелось полюбопытствовать, а что же на самом деле думают о них ученики? Может, это и к лучшему? Пусть уж доживают свой век в неведении.
Мне тоже выпало то ли счастье, то ли несчастье учиться у Анны Федоровны. Она была очень занудлива, не слишком умна и образованна настолько, насколько это было нужно, чтобы не делать грубых ошибок в пределах школьной программы. Сомневаюсь, прочла ли она что-то сверх нее, хотя бы в годы своей учебы. По крайней мере я никогда не слышала от нее ни одной нетривиальной мысли.
Нет, я не собираюсь судить старшее поколение! Совсем нет! У них была жизнь трудная и доступа к информации почти никакого. Просто я сомневаюсь в их праве учить нас. А тем более поучать. Особенно когда нам самим уже под сорок.
Дочь свою Анна Федоровна воспитывала железной рукой.
– Ты виновата! – произносила она чуть что, простирая руку, словно памятник Юрию Долгорукому.
Бедняжка Надя просто сжималась под взглядом матери и покорно молчала.
– А ты здесь что делаешь? – спросила Надя. – Дачу снимаешь?
– Купила дом, – поведала я. – Вот тут, неподалеку. То есть полдома, но вход отдельный. Участок есть. Лето здесь полоботрясничаю, да и зимой буду приезжать.
Надя почему-то испуганно огляделась по сторонам и прошептала:
– Но это же у самой лестницы…
– Роскошная лестница! – восхитилась я. – Мне нравится.
– Да, – коротко ответила Надя. Помолчав, вдруг спросила: – Ты замужем?
– Нет. – И, предвосхищая следующий вопрос, я ответила: – Работала в архиве. Теперь решила устроить себе отпуск. Есть у меня подработка надомная, так что некоторое время могу отдохнуть. Потом видно будет.
Надя пристроилась рядышком со мной в очереди и рассказала о своей жизни. О том, как умер ее отец, – это случилось, еще когда мы учились в школе. О том, как сильно переживала мама.
– Ты знаешь, она не показывала виду. Но на самом деле…
Еще как показывала! Вела себя так, словно мы все были виноваты в этой смерти.
Рассказала, как мама выбрала ей институт, вернее, «поступила» в нужный вуз, как следила за ее успехами. О своем первом неудачном замужестве: женихов у красивой девушки было много, но кандидатуру нужно было в обязательном порядке утвердить у мамы. Наконец нашелся такой. Правда, молодой человек не собирался обсуждать с тещей каждый свой поступок, а потому скоро с Надеждой расстался.
– Они ссорились иногда, – проворковала Надежда.
– А из-за чего?
– Ну знаешь… – Она смутилась. – Он сам, конечно, неплохой человек, но друзья у него были… Мама таких принять не могла.
Тут уж мне стало интересно: что же это были за типчики?
– Один из них… – Надя понизила голос, воровато оглянулась и страшным шепотом закончила: – Был гомосексуалист!
Я чуть не рассмеялась. Без сомнений, такого Аннушка принять не могла. Небось она до сих пор считает нетрадиционную ориентацию уголовно наказуемым деянием.
– Мой муж сначала все чаще на работе задерживался, потом иногда ночевать не приходил, – продолжила рассказ Надя. – А потом мама сказала, что нам таких не нужно. А он словно ждал этого, даже спорить не стал, сразу ушел.
«Ну а ты, выходит, дурочка, как всегда, молчала!» Мне стало жаль бывшую одноклассницу.
– А ты как к мужу относилась? – спросила я.
Надя вздрогнула, словно не поняла вопрос, потом пожала плечами, что означало, видимо, «не знаю».
Рассказывая, она стеснялась, опасливо поглядывая на бабулек в платочках, немедленно навостривших ушки. Мы взяли по бидону молока, расплатились, и я пригласила ее к себе: моя калитка была в трех шагах. Надя с радостью согласилась. Я поставила кипятиться свое молоко, ее бидон – в холодильник, а она присела за стол и все говорила, говорила, словно плотину прорвало.
– Мама его выгнала, – вздыхала Надежда, – а потом сильно меня ругала. Мол, у меня муж ушел, значит, не сумела сохранить семью, неправильно выстроила отношения… Я виновата.
Да, Анна Федоровна в своем репертуаре. На бедную Надю она давила немилосердно. А Надя нежная, мягкая, ее надо было жалеть и баловать. Вот нам бы мамами поменяться! Я бы дала отпор ее учителке, а Надежда легко нашла бы общий язык с моей трепетной ближайшей родственницей. А так… А так Надежда просто сломалась. Не воспитали в ней ни характера, ни воли, ни твердости… Все решения за нее всегда принимала мать, и Надя так и осталась бесхарактерным наивным ребенком.
– А вот около шести лет назад появился Андрей, – сообщила Надя. – Это мой муж. – Ее щеки чуть порозовели. – Я устроилась на работу к нему на фирму: ему целая сеть аптек принадлежит. А потом он стал за мной ухаживать… Ну мы и поженились.
– Ну и как? Ты довольна? – поинтересовалась я.
– Он такой хороший, – потупилась Надя. – Я за ним как за каменной стеной. Андрей всегда все знает, сам принимает решения. С ним даже мама не спорит! – В последних словах прозвучала гордость, граничащая со страхом.
Я не возражала: мужчина, способный поставить на место Анну Федоровну, достоин уважения. В глазах Нади он наверняка выглядел гибридом супермена и царя Соломона. Как раз такой мужчина и нужен этой сорокалетней инфантильной девочке. Впрочем, у инфантильности есть и обратная сторона: Надя ничуть не постарела. Ни единой морщиночки, кожа гладкая, как у младенца. Лет двадцать восемь – двадцать девять – максимум, что ей можно было дать. Только какая-то нервозность появилась, словно она постоянно кого-то боялась. Неужели до сих пор мамы?
– Знаешь, а у меня Карина живет, – сообщила она так, словно сознавалась в чем-то недостойном.
– Карина? Кулярева?
Я вспомнила высокую худую девицу. Не слишком умную, нагловатую; в школе после одного печального происшествия они с Надей подружились.
– Да, – кивнула Надя. – Мы с ней встретились… Года три назад. На улице. Ее муж бросил, она с ребенком… Сильно нуждалась.
– И ты взяла ее к себе, – продолжила я, снимая кастрюльку с плиты, – в услужение?
– Ну да… то есть нет. – Надя кивнула и покраснела. – Не то чтобы в услужение… Ты не подумай. Ну просто она у меня живет, по дому помогает. Я ей деньги даю… Не плачу, а просто, когда ей надо.
– Ясно. Ну буду рада и с ней встретиться.
Тут я соврала: вот уж кого, а Карину я никогда не любила. Но кто старое помянет…
– А как твоя мама относится к тому, что Карина с вами живет? – поинтересовалась я.
– Очень хорошо.
Наверняка боевой характер Карины больше импонировал педагогине на пенсии, чем послушание ее собственной дочери.
– А твой муж?
– Ему все равно. Хочешь посмотреть, как я живу? – предложила Надя. – Будем друг к другу в гости ходить.
– С удовольствием!
Я вручила Надежде ее бидончик, и мы пошли. До сих пор я никогда не прогуливалась в ту сторону: мне не нравилась их улица из одинаковых красно-кирпичных особняков за высокими заборами. Не понимала и не понимаю: какой смысл возводить величественное здание по индивидуальному проекту, чтобы спрятать его за уродливым забором? Дом слишком велик, чтобы любоваться им с участка, а с улицы его тоже не видно… Абсурд!
– С кем вы тут общаетесь? – Я посмотрела по сторонам.
– Вот с Кудриловыми… – Надя указала на следующий участок.
– А еще с кем?
Надя растерянно огляделась вокруг:
– Да ни с кем, наверное.
Заборы! Что с ними поделаешь?!
Дом у Нади был роскошный. Впервые моя уютная дачка показалась мне простой хибарой. Я быстро сообразила, кого имела в виду тетя Нюра, когда говорила о дамочке, скупавшей старину.
– Мне говорили, что ты стариной интересовалась и вещи покупала, – сказала я, рассматривая упоминавшийся тетей Нюрой сервант. – А еще мне говорили, что ты какой-то столик приобрела, замечательный. Покажи!