Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 36 из 68

Чормагун и Байджу всячески отстаивали свою самостоятельность, демонстрируя подчинение воле исключительно великого хана, и даже, как упоминалось выше, сами пытась оказывать давление на монгольских наместников в Иране, подчинявшихся Бату. Пока последний был занят западным походом, Чормагун покорил Кавказ, затем вторгся в Малую Азию, взял Эрзерум и даже дошел до границ Трапезундской империи, заставив ее императора признать зависимость от монгольского великого хана [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 89; см. также: Пашуто 1956, с. 147-149]. В год воды-зайца (1243) Байджу-нойон, сподвижник Чормагуна, к этому времени разбитого параличом и лишившегося речи [Патканов 1871, с. 76], разгромил у Кеседага сельджукского султана Рукн ад-Дина Кей-Хосрова II и заставил его признать власть монголов. Султан оказался весьма ловким политиком: видимо, узнав о противоречиях между Чормагуном и Байджу с одной стороны и Бату с другой, он направил наследнику Джучи своих сановников с дарами, тем самым признав зависимость не от своего победителя Байджу, а от правителя далекого Дешт-и Кипчака. Бату с готовностью принял дары сельджукского султана и «через некоторое время он дал им разрешение вернуться и пожаловал для султана колчан, футляр для него, меч, кафтан, шапку, украшенную драгоценными камнями, и ярлык», — сообщает сельджукский историк Ибн Биби [СМИЗО 1941, с. 25; см. также: Маршак 1994, с. 242; Крамаровский 2001, с. 224]. Эти «подарки» символизировали признание одаряемого правителя вассалом монгольского государя и его включение в монгольскую имперскую иерархию [ср.: Тарих-и Систан 1974, с. 376— 377; см, также: Гекеньян 2005, с. 132]. После смерти Чормагуна и свертывания активных военных действий Байджу-нойон был назначен даругой — гражданским наместником завоеванных областей и уже официально вышел из подчинения Бату. Симон де Сент-Квентин, посетивший Байджу в 1247 г., сопровождая папского посла Асцелина, в своем отчете упоминает одновременно Байджу и Бату: И хотя он различает их титулы, называя Байджу просто noy («нойон»), а Бату — princeps Tartarorum maximus («великий татарский князь»), он нигде не отмечает, что один из них подчинялся другому [см.: Saint-Quentin 1965, XXXII, 34, 40]. Естественно, политику Бату в отношении сельджуков новый даруга счел посягательством на свою власть и вскоре получил возможность нанести ответный удар.

В 643 год Хиджры (1246 г.) Байджу предложил помощь армянам, осажденным в Тарсе турецкими войсками, — этим он открыто бросал вызов Бату, чей сюзеренитет признавал Румский султанат [см.: Шукуров 2000, с. 182]. В том же году умер султан Кей-Хосров II, и Бату утвердил в качестве его преемника старшего из его сыновей — Изз ад-Дина Кей-Ка-вуса II. Байджу тут же выдвинул своего кандидата — Рукн ад-Дина Килич-Арслана IV, брата и соперника Изз ад-Дина [Шукуров 2001, с. 155; ср.: Киракос 1976, с. 196]. Не придя к согласию, братья отправились в Каракорум, где вопрос о троне должен был решить великий хан, и их поездка, в принципе, устраивала и Бату, и Байджу — первый был уверен в своем собственном влиянии, второй — в поддержке имперских властей. Великий хан, однако, принял компромиссное решение, разделив власть в Сельджукском султанате между обоими претендентами. Тем не менее, когда ставленник Байджу-нойона Рукн ад-Дин расправился с визирем Шамс-ад-дином, ставленником Бату, именно властитель Улуса Джучи направил своих представителей для расследования этого дела: «Тогда прибыла группа послов от Саин-хана для расследования дела сахиба Шамс-ад-дина и с упреками за его убийство. Так как Шемс-ад-дин Туграи был великим оратором и весьма сладкоречивым, то его с большими деньгами послали к Саин-хану для отражения упреков и ответа на вопросы» [СМИЗО 1941, с. 26; см. также: Шукуров 2001, с. 155]. Другим регионом; за влияние над которым боролись Бату и Байджу, стало Закавказье. Рашид ад-Дин сообщает, что «в нокай-ил, года собаки, соответствующий 635 г. [1237/ 38. — Р. П. ], осенью Мунке-каан и Кадан отправились на черкесов и зимой убили там государя по имени Тукар... После этого в год кака-ил, года свиньи, соответствующий 636 г., Гуюк-хан, Мунке-каан, Кадан и Бури отправились в сторону города М.н.к.с. и зимой, после месяца и пятнадцати дней осады, взяли его. (Они) еще были в том походе, когда наступил год мыши. Весной, назначив войско, дали его Букдаю и отправили в сторону Тимур-кахалка, чтобы он занял его и область Авир» (речь идет о Дагестане — «стране аров») [цит. по: Арсланова 2002, с. 174-175; см. также: по 1994, с. 180]. В это же время в Грузии и Армении воевал и Чормагун. Его преемник Байджу-нойон не намеревался уступать контроль над этими странами Бату, но последний занял жесткую позицию в отношении закавказских областей — ведь эти земли были обещаны во владение еще Джучи. Рашид ад-Дин сообщает, что отряды Бату под командованием некоего Ильдавура вели боевые действия на Северном Кавказе, в районе «Тимур-кахалка» («Железные ворота», т. е. Дербент), еще в 1244-1245 гг., то есть уже после того, как Бату свернул свои основные боевые действия [Рашид ад-Дин 1960, с. 46; см. также: Насонов 2002, с. 221].

В 1242-1243 гг. грузинская царица Русудан, дочь Тамары, вернулась в Тифлис из Имерети, куда она бежала, спасаясь от войск Чормагуна. Два года спустя она вознамерилась возвести на трон своего сына Давида, и Байджу вызвал к себе для принятия официального решения по этому вопросу. Однако правительница Грузии, подобно Кей-Хосрову II, предпочла признать власть более отдаленного правителя — Бату, который к тому же «был вторым после хана лицом» [Киракос 1976, с. 181]. Именно к Бату прибыл сын царицы, Давид Нарини («Молодой»), которого он намеревался возвести на трон Грузии. Но Байджу-нойон принял ответные меры: с подачи армянских князей, которые уже в течение ряда лет деятельно сотрудничали с монголами в борьбе против сельджуков [Смбат 1974, с. 169], он выдвинул претендентом на грузинский трон незаконного сына Георгия IV Лаши — тоже Давида, которого в отличие от тезки-кузена прозвали «Улу» («Большой»). Оба царевича отправились в Каракорум: их судьба, как и судьба сельджукских султанов-соперников, зависела теперь от решения великого хана, который все еще не был избран после смерти Угедэя [Киракос 1976, с. 180-181, 194-195, 218; Klaproth 1833, р. 209-210).

Как видим, чтобы удержать под своим контролем все те земли, которые еще Чингис-хан отдал Джучи, Бату вынужден был бороться не только со своими родственниками — Чингизидами, имевшими, в общем-то, довольно обоснованные претензии на земельные владения, но и с менее родовитыми нойонами, которые апеллировали к воле назначавшего их великого хана. И в таких случаях для Бату было очень важно не перешагнуть ту тонкую, почти незаметную грань между реализацией собственных прав и сопротивлением воле монарха, находившегося в Каракоруме.

§ 20. «...Поеха въ татары кь Батыеви»: Батый и русские князья

Divide et impera, cum radix et vertex imperii in obedientum consensu rata sunt.





Если анализировать деятельность Бату на основе отечественной историографии, поневоле можно прийти к выводу, что он занимался преимущественно делами русских княжеств. [20]Между тем Русь составляла не самую значительную сферу его политических интересов, и не меньше внимания он уделял, как мы имели возможность убедиться, своим падениям и вассальным государствам в Поволжье, Иране, Закавказье и Малой Азии.

Русские князья — и те, кто сражался с монголами в 237-1241 гг., и те, кто уклонился от столкновений, — не сразу пришли к мысли о сотрудничестве с Бату. Это привело к тому, что в ряде русских городов были поначалу посажены наместники правителя Улуса Джучи (возможно, из числа представителей местного населения). Такой наместник был посажен, например, в Угличе после добровольной сдачи этого города монголам весной 1238 г., и вернувшемуся после монгольского нашествия князю Владимиру Константиновичу удалось вернуть себе власть в уделе только после поездки к Бату в 1244 г. [Каргалов 1967, с. 135-136; Соловьев 1999].

20

«Чуть ли не вся деятельность Батыя как «ордынского хана» лась к усилению Александра Невского», — отмечает г-н Бушков [Бушков 2004, с. 185]. Ехидное, как ему представляется, замечание, вызвано исключительно рассмотрением деятельности Бату на основе отечественных исторических сочинений.