Страница 7 из 27
Простейший образец даосской объективности можно обнаружить в феноменологии незаинтересованной любви и восхищения Бытием другого (любовь на уровне Бытия). Например, когда человек любит ребенка, или Друга, или работу, или даже "проблему", или область знания, он может настолько преисполниться любовью и приятием, что его чувство возвышается до полного невмешательства, он принимает объект любви таким, какой он есть, у него не возникает ни малейшего желания изменить или улучшить его. Необходимо крепко любить, чтобы не вмешиваться в бытие и становление любимого. Нужно очень сильно любить ребенка для того, чтобы позволить ему развиваться самостоятельно, следуя внутренним позывам. Но главная моя мысль заключается в том, что человек способен на столь же самоотверженную любовь к истине. Человек в состоянии возлюбить истину настолько, чтобы заведомо довериться всем ее желаниям и побуждениям. Точно так же мы любим своего ребенка еще до его рождения, точно так же, затаив дыхание и изнемогая от невыносимого счастья, мы ждем его появления на свет, чтобы увидеть его лицо и навсегда полюбить.
Очень многие люди в своих мечтах планируют жизнь ребенка, возлагают на него честолюбивые надежды, предуготавливают ему те или иные социальные роли, но все это совершенно не по-даосски. Они навязывают ребенку свои ожидания, заведомо зная, кем он должен стать и каким должен стать, но я бы сказал, что такой ребенок рождается в невидимой глазу смирительной рубашке.
Истину можно любить так же, как дитя – доверяя ей, испытывая счастье и восхищение от того, что она готова проявить свою сущность. Истина как таковая, истина самостийная, своенравная и откровенная будет прекраснее, чище, истиннее, чем если бы мы вынуждали ее соответствовать нашим ожиданиям, надеждам, планам или текущим политическим потребностям. В последнем случае истина тоже оказывается ограничительной смирительной рубашкой.
Нормативный подход, если понимать его неправильно – только как стремление подогнать истину под некие априорные ожидания, – действительно может искалечить, исказить истину, и боюсь, что именно этим и занимаются ученые, подчиняющие науку политике. Иное понимание нормативности у даосского ученого: он любит зарождающуюся истину настолько, что готов принять ее как самую лучшую из истин, и потому позволяет ей быть самой собой.
Кроме того, я полагаю: чем менее замутнена истина, чем менее она искажена доктринерством, тем лучшее будущее ожидает человечество. Мне кажется, что человечество больше выиграет от истин, постигнутых нами в будущем, нежели от тех или иных политических убеждений, которых мы придерживаемся сегодня. Я доверяю еще неоткрытым истинам больше, чем уже известным мне.
Это не что иное, как научно-гуманистическая версия высказывания: "Не моя воля будет исполнена, но Твоя". Мои тревоги, мои надежды на человечество, мое рвение делать добро, мое желание мира и братства, мои нормативные устремления – все это, я чувствую, принесет большую пользу, если я останусь смиренно открытым, объективным и по-даосски невовлеченным, откажусь предрешать истину или вмешиваться в нее, если буду по-прежнему верить в то, что чем больше я узнаю, тем больше пользы смогу принести.
Неоднократно в этой книге, как и во многих последовавших вслед за ней публикациях, я заявлял, что воплощение в действительность истинных возможностей ребенка определяется наличием любящих родителей и других людей, удовлетворяющих его базовые потребности, а также всеми теми факторами, которые теперь называют "экологическими", "здоровьем" или "нездоровьем" культуры, ситуацией в мире и т.д. Движение в сторону самоактуализации и дочеловечивания становится возможным благодаря целостной иерархии "хороших условий". Эти физические, химические, биологические, межличностные, культуральные условия значимы для индивидуума настолько, насколько они обеспечивают или не обеспечивают удовлетворение его базовых человеческих потребностей и "прав", насколько позволяют ему стать достаточно сильным, достаточно автономным, чтобы самостоятельно управлять своей жизнью.
Человека, взявшегося изучать эти предпосылки, может потрясти, насколько хрупки возможности человека, как легко он может быть порушены или подавлены, – настолько легко, что дочеловечивающийся человек кажется нам чудом, невероятной случайностью, внушающей благоговейный страх и трепет. Но вместе с тем уже сам факт существования самоактуализирующихся людей убеждает нас в возможности самоактуализации, и, воодушевленные, мы верим, что все опасности преодолимы, что финишная черта может быть пересечена.
При этом исследователь почти наверняка подвергнется перекрестному огню обвинений, как относительно межличностной, так и интрапсихической реальности, он заслужит звание "оптимиста" или "пессимиста" в зависимости от того, на чем он сосредоточен. На него посыплются упреки и апологетов наследственности, и "средовиков". Политические группы попытаются, конечно же, приклеить к нему тот или иной ярлык, заимствованный из броских газетных заголовков.
Ученый, безусловно, воспротивится этим тенденциям "все или ничего", этой дихотомизации и рубрификации, он будет продолжать думать в терминах степени, он будет холистичным, отдавая себе отчет в том, что существует множество детерминант, действующих одновременно. Он будет стараться ; быть восприимчивым к фактам, по мере сил отделяя их от своих желаний, надежд и страхов. Сейчас совершенно очевидно, что эти проблемы – что такое хороший человек и что такое хорошее общество – подпадают под юрисдикцию эмпирической науки, и что мы можем уверенно ожидать прогресса знания в этих областях (316).
Есть две проблемы – проблема дочеловечивания и проблема хорошего общества, способствующего дочеловечиванию. В этой книге большее внимание уделено первой проблеме. Я много писал об этом предмете после 1954 года, когда эта книга впервые вышла в свет, но не счел нужным включить свои данные в это переиздание. Вместо этого я отсылаю читателя к некоторым из моих трудов по данному вопросу (291, 301, 303, 311а, 311b. 312, 315) и со всей настоятельностью советую ознакомиться с литературой экспериментального плана по нормативной социальной психологии (которую сегодня называют по-разному – теория развития организаций, теория организации, теория управления и т.д.). Мне кажется, что эти теории, отчеты об исследованиях и экспериментах очень важны сегодня, поскольку предлагают реальную альтернативу различным версиям марксистской теории, демократическим и авторитарным теориям, равно как и другим существующим ныне социальным философиям. Меня вновь и вновь поражает, что так мало психологов знает об этих работах, таких, например, как работы Арджриса (15, 16), Бенниса (42, 43, 45), Ликерта (275), и Мак-Грегора (332), – я упомянул только некоторых исследователей в этой области. В любом случае, каждый, кто пожелает всерьез заняться теорией самоактуализации, должен так же серьезно отнестись к этому новому течению в социальной психологии. Если бы мне предложили выбрать один-единственный журнал, чтобы порекомендовать его человеку, интересующемуся современными разработками в данной области, я бы назвал Journal of Applied Behavioral Sciences, хотя его название может ввести в заблуждение.
В заключение мне бы хотелось назвать книгу, которую вы держите в своих руках, провозвестницей гуманистической психологии, или воплощением того, что сегодня называют Третьей силой. Очень юная с точки зрения классической науки, гуманистическая психология открыла перед учеными двери для изучения таких психологических явлений, которые можно назвать запредельными или надличностными, тех фактов, которые прежде были принципиально исторгнуты из сферы научного рассмотрения бихевиоризмом и фрейдизмом. В число этих феноменов я включаю не только высшие и позитивные состояния сознания и личности, такие как превосхождение потребительского отношения к жизни, верхние пределы Эго, установки противостояния атомистическому мировоззрению и т.д., но также концепцию ценностей (вечных истин), которая есть частью расширившего свои границы Я. Уже появился новый журнал, посвященный этим вопросам, – "Журнал трансперсональной психологии".