Страница 72 из 75
В самом Стамбуле сейчас мало что осталось от христианского города, хотя до сих пор можно пройти через медные двери Святой Софии, по которым в последний раз били снаружи 29 мая 1453 года, приблизиться к мозаичному изображению Христа, поднимающего руку в жесте благословения. Сейчас здесь все поражает точно так же, как в VI веке. Сам Город, заключенный между двумя сторонами треугольника, которые образуют Золотой Рог и Мраморное море, зримо сохраняет в себе отдельные черты, обусловившие множество важнейших событий. Паромы пыхтят, вплывая в устье Босфора с запада по следам четырех христианских кораблей. Они минуют мыс Акрополис, где разыгралась морская битва, а затем так же делают поворот против ветра в устье Золотого Рога, перегороженного теперь другим препятствием — мостом, ведущим в Галату. Во время следующей остановки, у берега Золотого Рога, суда причаливают близ Касимпаши — Долины Источников, где корабли Мехмеда один за другим с плеском сходили в спокойную воду. На Босфоре Румелихисар, «Перерезанное горло», до сих пор возвышается над крутым берегом, и красный турецкий флаг свободно реет на огромной башне у самого моря, на строительство которой дал так много денег Халил-паша.
Некоторые из стен, прикрывавших Город с моря, в особенности те из них, что стоят вдоль Золотого Рога, сохранились до нашего времени лишь частично. Однако большая стена Феодосия, ограждавшая Константинополь с суши — третья сторона треугольника, которая открывается взору современного туриста, прибывающего из аэропорта, — пролегает через эти места так же, как и в былые времена. По мере приближения, однако, становится заметно, что стена существует уже пятнадцать столетий: многие ее участки уничтожены или развалились от ветхости, повреждены в одних местах и не слишком удачно восстановлены в других. Башни, ставшие жертвой вражеских ядер или времени, странно накренились. Во рву, причинявшем столько неприятностей османским войскам, теперь мирно растут овощи. Укрепления разрушены в тех местах, где проходят разветвленные магистрали, а под ними проложены тоннели метрополитена — и они прорыты куда лучше, чем это удавалось сербским минерам. Но, несмотря на сложности, связанные с воздействием современной цивилизации, стена Феодосия сохранилась почти целиком. Вдоль нее можно пройти от моря до моря, спуститься по склону вдоль ее центрального участка в долину Лика, где стены были разрушены огнем средневековых пушек, или постоять на бастионах, представляя себе турецкие шатры и флаги, развевающиеся внизу на равнине, «подобно цветкам тюльпанов», и галеры, бесшумно скользящие по сверкающей глади Мраморного моря или Золотого Рога. Почти все ворота времен осады сохранились. Мрачные тени их массивных арок вызывают благоговение, хотя сами Золотые ворота, подступ к которым усеян каменными ядрами из больших пушек Урбана, в давние времена заложили кирпичом по приказу Мехмеда, дабы воспрепятствовать предреченному возвращению Константина. Для турок же наибольшее значение имеют Адрианопольские ворота — византийские Ворота Харисия, ибо через них Мехмед торжественно вступил в Стамбул. Об этом напоминает мемориальная стела. Но те ворота, с которыми связаны самые драматические события в истории осады, стоят совершенно забытые немного дальше по направлению к Золотому Рогу.
Здесь стена неожиданно поворачивает направо. Поблизости, скрываясь за пустырем и непосредственно примыкая к остаткам дворца Константина, находится непримечательная заложенная кирпичами арка — образец многочисленных переделок и починок, проводившихся в течение столетий. Некоторые говорят, что это роковые Цирковые ворота — небольшая калитка, оставленная открытой во время решающей атаки и позволившая тем самым турецким солдатам проникнуть наконец за стену. Но, возможно, она находится где-то в другом месте. События, происходившие во время осады, с легкостью растворяются в мифах.
Еще один важный участник того, что происходило весной 1453 года, мирно пребывающий в пределах современного города, — сами пушки. Разбросанные по всему Стамбулу, они дремлют рядом со стеной или во внутреннем дворе музея — грубо перехваченные обручами стволы, по большей части не пострадавшие за пять веков от непогоды. Иногда рядом с ними лежат превосходные гранитные или мраморные ядра, которыми они стреляли. Что касается гигантской пушки Урбана, то от нее не осталось и следа — вероятно, ее переплавили в турецком литейном цехе в Тофане. Через какое-то время за ней последовала огромная конная статуя Юстиниана. Мехмед снял скульптуру с пьедестала по совету своих астрологов, но случилось так, что она долгое время лежала на площади перед тем, как ее в конце концов отправили на переплавку. Французский ученый Пьер Жиль видел некоторые ее части в XVI столетии. «Среди кусков находились ноги Юстиниана величиной больше меня, и его нос, чья длина превышала девять дюймов. Я не решился открыто измерить ноги лошади, пока они лежали на земле, но тайком измерил одно из копыт и нашел, что оно имеет в высоту девять дюймов». Это было последнее «явление» великого императора и величия Византии, прежде чем их поглотила печь.
Заложенная арка Цирковых ворот.
Об источниках
В этой войне произошло такое множество событий, что перо не в состоянии описать их все, а язык — перечислить.
Падение Константинополя — или взятие Стамбула — стало своего рода вехой в истории Средних веков. Новости распространялись в мусульманском и христианском мире с поразительной быстротой, и жадный интерес к истории помог сохраниться великому множеству рассказов, а потому кажется, что данному событию очень повезло по уникальной степени освещенности. При ближайшем рассмотрении, однако, сумма частей оказывается несколько меньше, чем целое. Число очевидцев совсем невелико, и в основном это христиане. Имена многих из них уже хорошо знакомы читателям этой книги: архиепископ Леонард Хиосский, суровый служитель католической церкви; Никколо Барбаро, судовой врач, который писал наиболее надежно датируемый дневник; Джакомо Тетальди, флорентийский купец; православный русский, Нестор Искандер; Турсун-бей, турецкий чиновник, и еще несколько свидетелей, таких как Георгий Сфрандзи, чьи хроники заставляют поломать голову современных историков. За этими очевидцами следует небольшая группа тех, кто жил вскоре после этих событий и узнал о них из вторых рук — Дука, легкий на перо греческий хронист, чье изложение ярко, ненадежно и полно апокрифических историй, что весьма оживляет повествование, — и другой грек, Критовул, судья с острова Имброс, автор, уникальный в том отношении, что, будучи христианином, он изложил протурецкую версию. (Одна из многих задач, которые он ставил перед своим трудом, состояла в том, чтобы его читали «все западные народы», в том числе и населяющие Британские острова.) Последующие века явили нам множество различных версий с обеих сторон. Некоторые представляют собой простой пересказ, другие добавляют слухи, утраченную устную традицию, легенды, а также утверждения христианской и турецкой пропаганды, в результате чего получается крепкая смесь не поддающихся проверке сведений. Таков набор повествований, на основе которых написана эта книга.
Многие из трудностей, возникающих при работе с данными источниками, свойственны истории как таковой, в особенности истории донаучного периода. Свидетели осады весьма склонны к значительным округлениям, когда речь идет о численности армий или потерях сторон, датах и временных отрезках, пользуются приводящими в отчаяние местными системами мер и весов и сильно преувеличивают то, что услышали от других. Хронологическая последовательность событий представляет собой некую условность, а разграничение фактов, выдумок и мифов оказывается серьезной проблемой. Религиозные предрассудки так тесно переплетаются с событиями, что в рассказ о взятии Константинополя люди верят как и в произошедшее в действительности. И, конечно, представления об объективном повествовании всему этому совершенно чужды.