Страница 7 из 75
Он написал так незадолго до того, как война между христианами и мусульманами, медленно тлевшая в течение столетий на южных границах Анатолии, опять разгорелась в результате нового натиска. Сельджуков в Багдаде потревожили непокорные племена кочевников — туркмены, чье желание грабить было неуместно в сердце мусульманских земель. Они воодушевили эти драчливые племена обратить свою энергию на запад, на Византию — на царство Рум. К середине XI века хищные воители-«гази» нападали на христианскую Анатолию «во имя священной войны» столь часто, что император Константинополя оказался перед необходимостью предпринять решительные действия.
В марте 1071 года император Роман IV Диоген самолично отправился на восток, намереваясь исправить ситуацию. В августе он оказался лицом к лицу с армией — но не туркмен, а сельджуков, во главе которой стоял блистательный полководец султан Алп-Арслан, «лев и герой», — близ Манцикерта в восточной Анатолии. Произошло нечто любопытное. Султан не желал драться. Его главной целью была не война против христиан, а низложение ненавистного шиитского режима в Египте. Он предложил перемирие, от которого император отказался. В последовавшей битве мусульмане одержали решительную победу, причем решающую роль сыграла классическая тактика кочевников — засады. Византийские наемные войска дезертировали. Ромей спас себе жизнь, поцеловав землю перед султаном-завоевателем, а тот поставил ему ногу на склоненную шею — символическое зрелище триумфа и поражения. Происшедшее ознаменовало переломный момент мировой истории — и катастрофу для Константинополя.
Для византийцев битва при Манцикерте стала «Днем Ужаса» — поражением, чьи результаты напоминали по масштабам последствия землетрясения, и это видение часто преследовало их в грядущем. Итог явился ужасающим, хотя сами жители Константинополя осознали это далеко не сразу. Туркмены хлынули в Анатолию, не встречая сопротивления. Если прежде они приходили и вновь отступали, то теперь оставались, продвигаясь все дальше и дальше по анатолийской территории, напоминающей своей формой львиную голову. После жарких пустынь Ирана и Ирака высокое ровное плато пришлось по душе кочевникам из Центральной Азии с их юртами и двугорбыми верблюдами. Они принесли с собой ортодоксальную религию суннитов с ее четкой структурой, но с ними шли и более радикально настроенные последователи ислама: суфии, дервиши, бродячие «святые люди», проповедовавшие как джихад, так и мистическое почитание святых, импонировавшее христианским народам. За двадцать лет, прошедших после Манцикерта, тюрки достигли побережья Средиземного моря. В основном они не встречали сопротивления со стороны смешанного христианского населения: часть его перешла в ислам, в то время как остальные были только рады освободиться от налогов и преследований со стороны Константинополя. Мусульмане считали христиан «Народом Книги», поэтому предоставляли им защиту закона и свободу вероисповедания. Схизматические христианские секты даже приветствовали установление турецкого правления: «Памятуя о справедливости и доброте тех, кто правил ими, они предпочитали жить под их властью, — писал Михаил Сириец. — У турок отсутствуют представления о святых тайнах… и потому они не имеют привычки вникать в вопросы веры или преследовать кого бы то ни было по своему усмотрению в отличие от греков, — продолжает он, — народа злодеев и еретиков». Внутренние раздоры в Византийском государстве воодушевили тюрок. Вскоре их пригласили принять участие в гражданских войнах, дробивших Византию на части. Завоевание Малой Азии произошло с такой легкостью и встретило столь малое сопротивление, что к тому моменту, когда другая византийская армия потерпела поражение в 1176 году [5], возможность изгнать пришельцев была утрачена навсегда. Поражение при Манцикерте имело необратимые последствия. К 1220-м годам западные писатели уже именовали Анатолию Турцией. Византия лишилась своего источника продовольствия и живой силы навсегда. И почти в тот же самый момент Константинополь потрясла катастрофа, сравнимая по силе с описанной выше. Она пришла оттуда, откуда ее не ожидали — с христианского Запада.
Задачей крестоносцев считалась попытка остановить военную экспансию турок-мусульман. Именно сельджуков, «ненавистную расу, всецело отвратившуюся от Бога», имел в виду папа Урбан II в своей судьбоносной речи в Клермоне в 1095 году, когда призвал «изгнать эту подлую расу из наших земель» и положил начало крестовым походам, продолжавшимся в течение трехсот пятидесяти лет. Несмотря на поддержку братьев-христиан на Западе, этому предприятию суждено было стать длительным источником беспокойства для византийцев. С 1096 года и далее их посещали шедшие волна за волной рыцари-грабители, ощупью пробиравшиеся через империю к Иерусалиму и ожидавшие поддержки, питания и благодарности от своих православных собратьев. Общение вызвало взаимное непонимание и подозрения. Каждая из сторон имела возможность с близкого расстояния наблюдать различия в обычаях и формах религиозного культа другой стороны. В итоге греки пришли к выводу, что их западные братья, носившие тяжелое вооружение, — немногим лучше, чем неотесанные варвары, ищущие приключений; их миссия — лишь лицемерное прикрытие имперских амбиций, скрывавшихся за мнимым благочестием. «Они отличаются необузданной гордыней, жестоким характером… и вдохновляются глубоко укоренившейся ненавистью к [нашей] Империи», — сожалел Никита Хониат. В действительности византийцы часто отдавали предпочтение живущим с ними бок о бок соседям-мусульманам: близость эта привела к возникновению своего рода знакомства и уважения, которыми сопровождались отношения обеих сторон в течение столетий, прошедших с того момента, как разразилась священная война. «Мы должны жить вместе как братья, хотя наши обычаи, манеры и религия различны», — написал однажды патриарх Константинополя багдадскому халифу. Крестоносцы, со своей стороны, увидели в византийцах развращенных еретиков, чьи взгляды, с их точки зрения, имели восточный характер и потому не внушали доверия. Сельджукские и турецкие солдаты регулярно сражались за византийцев. Крестоносцы ужаснулись и тому, что в Городе, чьей покровительницей считалась Пресвятая Дева, стояла мечеть. «Константинополь надменен в своем богатстве, предатель в делах, и вера его испорчена», — заявил крестоносец Одо де Девиль. Еще более дурным знаком стало изумление, которое испытали крестоносцы, увидев богатства Константинополя и его знаменитое собрание усыпанных драгоценными камнями реликвий. Завистливые интонации проскальзывают в сообщениях, отправлявшихся назад в маленькие города Нормандии и на Рейн: «С тех пор как мир стоит, — писал маршал Шампани [6], — никогда не случалось, чтобы столько богатств было собрано в одном городе». То было несомненное искушение.
Запад оказывал военное, политическое и коммерческое давление на Византийскую империю уже давно, однако к концу XII века оно приняло весьма отчетливые формы. В Городе существовала большая итальянская торговая община — венецианцы и генуэзцы. Им предоставлялись специальные привилегии, и соответственно казна получала от них доход. Приземленные итальянцы, любители наживы, не пользовались популярностью: генуэзцы имели свою колонию в Галате, окруженном стенами городе на другом берегу бухты Золотой Рог. Про обитателей венецианской колонии говорили: они, «богатые и процветающие, ведут себя столь нагло, будто исполнены презрения к власти империи». Волны ксенофобии время от времени захлестывали чернь. В 1171 году Галата подверглась нападению со стороны греков и была уничтожена. В 1183 году итальянскую общину полностью вырезали при попустительстве византийского полководца Андроника Грозного.
В 1204 году проблема взаимного недоверия и насилия вновь возникла, и Константинополь был ввергнут в катастрофу, которую греки так никогда и не простили католическому Западу. В ходе одного из наиболее причудливых событий в истории христианства, Четвертого крестового похода, воины, погрузившиеся на венецианские корабли и номинально отправлявшиеся в Египет, были посланы на атаку Города. Замысел операции принадлежал Энрико Дандоло, полностью ослепшему восьмидесятилетнему венецианскому дожу, человеку бесконечного вероломства, самолично возглавившему экспедицию. Прихватив с собой подходящего претендента на императорский престол, огромный флот вошел в Мраморное море в июне 1203 года. Вероятно, крестоносцы и сами удивились, когда по левому борту показался Константинополь — город, имевший столь важное значение для христиан, — а не берега Египта. Прорвав цепь, защищавшую Золотой Рог, венецианские корабли с ходу въехали на берег, собираясь пробить стены у моря. Когда натиск атакующих ослабел, восьмидесятилетний слепец дож спрыгнул на берег с флагом Святого Марка в руке и призвал венецианцев показать, на что они способны [7]. Стены взяли штурмом, и претендента Алексея с подобающими церемониями возвели на престол.
5
Имеется в виду сражение при Мириокефале 17 сентября 1176 года, когда турки-сельджуки во главе с Килич-Арсланом разгромили армию императора Мануила I Комнина.
6
Жоффруа де Виллардуэн, автор интересной хроники о Четвертом крестовом походе, где отражается точка зрения его руководителей (см. Виллардуэн Ж. де. Завоевание Константинополя. М., 1993). О нем идет речь ниже.
7
Крестоносцев попросили о помощи свергнутый в результате переворота император Исаак II Ангел и его сын Алексей. Крестоносцы, с которых венецианцы потребовали непомерную сумму за перевозку морем, под нажимом последних согласились отправиться в Константинополь; по дороге они по требованию венецианцев захватили в Далмации в 1202 году христианский город Задар.