Страница 55 из 75
Слова, приписанные Пророку, могли быть апокрифом, однако передавали подлинные настроения. Для армии открывалась перспектива завершить мессианский цикл в истории, выполнить давнюю мечту народов ислама, существовавшую с самого момента его появления, и завоевать вечную славу. Те же, кто погибал в битве, оказывались благословенными мучениками и должны были попасть в рай, где их ожидали «сады, орошаемые бегущими ручьями, где они будут пребывать вовеки, целомудреннейшие супруги и милость Божия».
То была горючая смесь. Однако в лагере находились и те (в том числе шейх Акшемсеттин), кто в высшей степени здраво судил об истинных настроениях некоторых солдат. «Ты хорошо знаешь, — писал он Мехмеду в начале осады, — что большинство воинов во всяком случае было обращено [в истинную веру] насильно. Число тех, кто готов пожертвовать жизнью из любви к Богу, чрезвычайно мало. С другой стороны, если у них промелькнет мысль о возможной добыче, они бросятся вперед, даже если им несомненно будет грозить смерть». В Коране для них также имелись вдохновляющие строки: «Господь обещал вам богатую добычу и вскорости даровал ее вам. Он остановил врагов ваших, и так Он сделал вашу победу знаком для приверженцев истинной веры и ведет вас прямыми путями».
Совершая последний объезд и инспектируя войска, Мехмед взошел на корабль. С большим кавалерийским отрядом он отправился в Диколон дать Хамзе инструкции по проведению морской атаки. Ему надлежало расположить флот вокруг Города, подведя суда на расстояние выстрела, и тем самым вовлечь обороняющихся в продолжительный бой. При возможности часть судов должна была причалить. Морякам следовало попытаться захватить приморские стены, хотя нападающие, учитывая быстроту течений в Мраморном море, считали: здесь шансы на успех невелики. Флот в бухте Золотой Рог получил сходные приказы. На обратном пути Мехмед также остановился близ главных ворот Галаты и приказал главным магистратам поселения явиться к нему. Он строго предупредил их на следующий день не оказывать никакой помощи Городу.
После полудня он вновь сел на лошадь и отправился делать смотр всей армии, [вновь и вновь] проезжая расстояние в четыре мили от моря до моря, вдохновляя людей, обращаясь к офицерам по именам, воодушевляя их на битву. Снова и снова он упоминал о «моркови и палке», обещая скорое получение великих наград — и страшные кары тем, кто откажется повиноваться. Солдатам было велено под страхом смерти исполнять приказания военачальников в точности. Вероятно, с наиболее строгими словами Мехмед обратился к завербованным силой и неохотно повинующимся войскам христиан под командованием Заганос-паши. Довольный этими предварительными мерами, он воротился на отдых к себе в шатер.
В Городе вовсю шло осуществление системы ответных мер. Каким-то образом, вопреки худшим опасениям Константина и докторов, Джустиниани пережил прошлую ночь. Охваченный беспокойством за состояние внешней стены, он потребовал перенести его к укреплениям, дабы он мог продолжать наблюдение за работами. Защитники вновь начали заделывать бреши и немало преуспели в этом, прежде чем их заметили османские пушкари. Когда же это случилось, шквал огня тут же вынудил их прекратить работы. Позже Джустиниани счел, что достаточно хорошо себя чувствует и может продолжить активно распоряжаться на укреплениях центрального участка стены, оборона которого имела решающее значение.
Повсюду приготовления к последнему этапу обороны осложнялись трениями между различными национальными и религиозными группировками. Соперничество, имевшее глубокие корни: борьба за приоритеты среди группировок, чьи интересы не совпадали; трудность продовольственного обеспечения в достаточном количестве; изнурение, вызванное продолжительными работами, и шок от обстрелов — все это привело к тому, что после пятидесяти трех дней осады нервы напряглись до предела и разногласия вызвали открытую вспышку конфликта. При подготовке к надвигающемуся штурму Джустиниани и Лука Нотарас едва не подрались из-за того, где развертывать пушки — драгоценные в силу их малочисленности. Джустиниани требовал от Нотараса передать пушки под его контроль для защиты стены, прикрывавшей Город с суши. Тот отказался, полагая, что они могут понадобиться для защиты приморских стен. Поднялся яростный спор. Джустиниани угрожал пронзить Нотараса мечом.
Следующая ссора вспыхнула по поводу снабжения соответствующими приспособлениями стен, ограждавших Город с суши. Разрушенные укрепления нужно было снабдить сверху надежными оборонительными конструкциями для защиты от вражеских снарядов. Венецианцы начали строить мантелеты — деревянные барьеры — в плотницких мастерских своего квартала Платея, расположенного ближе к Золотому Рогу. Венецианский бальи приказал грекам оттащить их на стены (расстояние составляло две мили). Те отказались, заявив, что вначале желают получить плату за свой труд. Венецианцы обвинили их в жадности. Греков, чьи семьи голодали, оскорбило высокомерие итальянцев. Им требовались время или деньги, чтобы раздобыть пищу до конца дня. Спор не утихал так долго, что мантелеты так и не доставили на место до наступления ночи, а к тому времени использовать их было уже поздно.
Вспыхнувшие противоречия имели долгую историю. Религиозная схизма, разграбление Константинополя во время Четвертого крестового похода, торговое соперничество генуэзцев и венецианцев — все это сказалось, когда в течение напряженных последних дней стороны осыпали друг друга обвинениями в жадности, предательстве, праздности и высокомерии. Однако раздор и отчаяние являлись чем-то наносным, и 28 мая все трудились из последних сил ради общего дела — обороны Города. Сам Константин провел день, организовывая, упрашивая, собирая под своим водительством горожан и разношерстные отряды защитников — греков, венецианцев, генуэзцев, турок и испанцев — для работы во имя единой цели. Женщины и дети усиленно трудились целый день, втаскивая на стены камни, чтобы бросать их во врагов. Венецианский бальи сделал прочувствованное заявление: «Все, кто называет себя венецианцами, должны идти на стены, прикрывающие Город с суши, — прежде всего из любви ко Господу, затем — во имя блага Города и во славу всего христианского мира, и там все они должны стоять на своих постах и, если потребуется, мужественно принять смерть». В гавани проверили состояние заграждения. Все суда привели в боевую готовность. С той стороны бухты обитатели Галаты наблюдали за приготовлениями к последней битве со все более растущим беспокойством. Кажется вероятным, что подеста также обратился к жителям городка с последним, тайным призывом — скрытно перебраться через Золотой Рог и присоединиться к обороне. Он понимал: судьба генуэзского анклава теперь зависит от того, выстоит ли Константинополь.
Из османского лагеря не доносилось ни звука. В Константинополе, напротив, стоял шум и царило оживление. Весь день звонили колокола церквей. Барабаны и деревянные гонги призывали людей заняться последними приготовлениями. Бесконечные циклы молитв, служб и воззваний о заступничестве стали осуществляться с еще большим рвением после зловещих знамений предыдущих дней. Утром 28 мая они достигли апогея. Религиозное возбуждение в Городе было сравнимо с тем, что царило снаружи, на равнине. Рано утром грандиозная процессия, состоявшая из священников, мужчин, женщин и детей, собралась возле храма Святой Софии. Все наиболее почитаемые иконы Города вынесли из храмов и часовен. Помимо Одигитрии (с которой во время предыдущего шествия оказались связаны столь зловещие знамения) люди несли святые мощи, позолоченные и украшенные драгоценными камнями кресты, содержавшие в себе частицы самого Честного Креста Господня, и множество других икон. Епископы и священники в парчовых одеяниях возглавляли процессию. Каявшиеся миряне шли позади босиком, плача и ударяя себя в грудь, моля об отпущении грехов и вторя певчим. Процессия проследовала через Город и вдоль всех стен, ограждавших его с суши. В каждой важной точке священники читали древние молитвы, прося Господа оберечь стены и даровать победу верующим в него людям. Епископы поднимали посохи и благословляли защитников, окуная в святую воду пучки сушеного базилика и кропя верующих, — последний способ поднять боевой дух защитников Города.