Паприка (Papurika)

– Постой! Ты что делаешь?

Это уже не смешно – вернуться из сна с семенем этого мужчины. И тогда Паприка срывает МКД с головы Хасимото, обомлевшего от наплыва эротических чувств.

– Где? – настойчиво спрашивает Паприка. – Где эта свалка?

– В ?€•°*.- Мысли Хасимото туманны и потому не считываются.

Его лицо становится лицом Осаная, но голое тело и поза не меняются.

– А где Хасимото?

– Только что проснулся.- Осанай хихикает и кивает распластавшейся на кровати Паприке.- Ты ведь знаешь, возбуждение способствует пробуждению. Бедняга кончил во сне.

Но Паприка считает, что причина пробуждения в другом: это насилие вызвало у него муки совести и заставило проснуться. Ей очень хотелось бы надеяться, что поллюция у Хасимото случилась уже после пробуждения.

Паприка сжимает в правой руке МКД. Осанай пытается силой разжать ей пальцы. Не желая уступать, Паприка протягивает левую руку и сдавливает поникший пенис Осаная.

– Как обычно! – смеется она. Осанай вне себя кричит на Паприку:

– Да просто мне сейчас не хочется. Шлюха!

– Раздавлю,- грозит Паприка, сдавливая его мошонку.

Осанай в ужасе, но старается не подавать виду, считая, что это лишь сон и в реальности такое невозможно. А сам один за другим разжимает пальцы Паприки.

Пусть это и во сне, но Паприке противно от одной мысли, что она раздавит рукой яички Осаная. Она протягивает руку к его голове – там тоже должен быть МКД. Спешно шарит в шевелюре Осаная, но МКД там нет.

Тут же слышится смех Сэйдзиро Инуи. Он – голый, худой, уродливое тело с обмякшим членом – сидит на стуле у кровати.

– Знаешь, что такое анафилаксия? Хо-хо. Похоже, знаешь. Теперь нам даже не нужно надевать МКД.- Похотливо улыбаясь, Инуи пристально смотрит на Паприку, а сам обращается к Осанаю:- Может, ее раздеть догола? А чем вырывать МКД из руки, проще снять тот, что у нее на голове.

Коварно улыбаясь, Осанай протягивает руку к голове Паприки. Та корит себя за неосмотрительность, но, к своему удивлению, замечает, что и на ней МКД нет. Получается, она подключилась без устройства?

Осанай вскрикивает от неожиданности, а Инуи озадаченно шарит в волосах Паприки. Та вспоминает, что и впрямь сняла МКД, когда видела сон, в котором инспектор Убэ пытается ее разбудить. Вспоминает машинально – почти так же, как давит на кнопку консоли, подключившись к сну пациента.

Инуи с вызывающей усмешкой забирается на кровать. Оказавшись между ним и Осанаем, Паприка трясется от страха. Зажатая с обеих сторон, она не может даже пошевелиться. А Инуи и Осанай не прочь порезвиться – стягивают с нее майку и джинсы. Чтобы усыпить их бдительность, Паприка не сопротивляется, а затем использует коронный прием – смену кадра.

Внезапно они втроем оказываются в просторном кафе. Вокруг молодые парни и девушки, почти все – парами. Паприка пьет кофе за столиком в центре зала. Придвинув стулья, ее с обеих сторон обнимают Инуи и Осанай. Они в чем мать родила.

Такое появление на людях нагишом шокировало их – хоть и во сне. Простонав, они вмиг исчезают.

Паприка смотрит по сторонам. Разум стремительно мутнеет. Необходимо скорее проснуться. Но как? Вообще существует несколько способов выхода из снов, но сейчас не годится ни один. Другое дело – если ей помогут из реального мира, вот только как до него достучаться? И вообще – который час? Из окон кафе виден проспект. Солнце высоко. Интересно, миновала ли реальная ночь – та, за пределами мира сновидений.

Паприка, распрямляясь, встает из-за стола. «Попрошу Носэ». Ей приходилось звонить ему, по прямому телефону, чтобы обсудить время лечения или перенести сеанс. Она помнит номер, но не уверена, что дозвониться удастся.

Инуи и Осанай исчезли, но никуда не делись и по-прежнему подглядывают за Паприкой. Та бросает взгляд на стену и замечает: женщина с картины – Сэйдзиро Инуи. Это очевидно. Паприка узнает его по острому взгляду. Холодные глаза Инуи смеются над ней, как бы говоря: «Думаешь, дозвонишься?»

Она снимает трубку, собираясь набрать номер. Однако кнопки на аппарате натыканы беспорядочно, словно таблица случайных чисел, а на некоторых вместо цифр – латинские буквы. Паприка начинает набирать номер, а кнопки скачут с места на место. Хуже того – их количество постепенно увеличивается, а сами они уменьшаются. Паприка раздвигает ненужные цифры и буквы по углам, оставив по центру только необходимые, и набирает номер Носэ.

– Алло! Кто это?

Вроде дозвонилась. Издалека доносится голос Носэ. Но Паприка теперь – на вокзале Синдзюку. Вокруг такой шум, что голова идет кругом, и голос Носэ едва разобрать.

– Носэ-сан, Носэ-сан,- печально зовет Паприка.

– Кто это? Кто говорит? – Далекий голос из далекого кабинета далекого мира.

– Паприка. Спасите меня!

– А, Паприка. Я люблю тебя. Где ты сейчас?

– Во сне. Звоню из сна. Я… я не могу отсюда выбраться. Вызволите меня, пожалуйста, отсюда. Спасите меня.

– Милая моя Паприка. Ты в беде?

– Да, мне очень тяжко.

– Я иду тебе на помощь. Иду на помощь. Ты где?

– На вокзале Синдзюку, в сновидении. Скорее!

– Хорошо. Я уже иду. Я спасу тебя, Паприка. Я люблю тебя. Люблю.

9

Тосими Конакава примчался к Ацуко домой вместе со старшим суперинтендантом Кикумурой. Его потряс рапорт инспектора Убэ, который пытался разбудить подключенную к психотерапевтической установке Тибу, но, сколько ни тряс ее, она никак не просыпалась и при этом выглядела очень странно. Когда они вошли, Косаку Токида в гостиной уплетал бутерброд и запивал его кофе. Выглядел он намного лучше, но на вопросы почти не реагировал.

В спальне перед тускло мерцавшим монитором, уткнувшись лбом в консоль прибора, спала Ацуко. Она то постанывала, то печально что-то бормотала, то тихо плакала, временами содрогаясь всем телом. С первого взгляда было ясно, что с нею не все в порядке. Конакава видел ее в таком состоянии впервые.

– Если госпожа Тиба сейчас видит сон,- показывая на экран, сказал Убэ,- то он, похоже, очень страшный. И длится… уже долго.

На экране опасно раскачивался подвесной мост через глубокое ущелье. Сталь местами потрескалась, доски настила местами провалились. Внизу, в долине текла красная река.

– Совершенная картина ада,- произнес Конакава, представляя, что, должно быть, переживает во сне Ацуко.

– Если ее тотчас не разбудить…

– Я пробовал побрызгать на лицо холодной водой. Не подействовало.

– Ну, это телячьи нежности.

– Знаете, если зажать нос, человеку станет нечем дышать и он проснется,- предложил Кикумура.

– С ума сошел! Ей только приснится, что она задыхается. Умереть не умрет, а вдруг это не пройдет бесследно? Что мы тогда будем делать? – осадил увлекшихся подчиненных Конакава.- Так нельзя! Способ выбраться из сна – в ней самой.

Кикумура не сумел скрыть удивления – это было видно по глазам.

– Неужели других способов нет? Что же тогда делать? Конакава раздвинул волосы Ацуко – МКД не было.

– Это ты снял с нее МКД? – спросил он Убэ.

– Да, часов в семь утра. Подумал, что эта штука, наверное, мешает ей проснуться. Что, не надо было трогать? – Он вынул из кармана МКД.

– Почему ты так подумал? – спросил Конакава, беря из рук Убэ маленький серебристый конус.

– Поздно ночью, когда госпожа Тиба упомянула об опасности уснуть крепким сном прямо во время проникновения, ее встревожил мой вопрос о МКД, и она умолкла. Мне кажется, она догадывалась о воздействии модуля на сон и подозревала при этом, что сон становится глубже.

– Правильный вывод,- похвалил Конакава. Вот же память у молодого инспектора Убэ – и до чего он наблюдателен! – Если даже это не так, пока на ней остается МКД, противнику проще к ней подключиться и загрузить… как ее там… глючную программу.

Разумеется, они не догадывались, что Убэ, сняв с Ацуко МКД, лишил Осаная возможности отнять у нее этот модуль.

– Точно.- Убэ достал из другого кармана еще один МКД.- Госпожа Тиба сжимала это в руке. Видимо, сняла от греха подальше. Я и подумал – пусть полежит у меня.