Страница 56 из 165
— Кто вы такой? — спросил сперва спокойно Иловайский 4-й, правда несколько ошарашенный неряшливым видом Яковлева и такой же неряшливой дворней, его окружавшей, мужского и женского пола, приживалками и приживалами, среди которых вполне могли затесаться неприятельские агенты.
Яковлев, привыкший, что его узнавали в лицо и без предъявления каких-либо бумаг, не пустился надменно в объяснения, а довольно резко ответил казачьему генералу:
— Прошу, ваше превосходительство, немедля направить меня к барону Винценгероде для сообщения чрезвычайной важности.
— Какой такой еще важности? — спросил, наливаясь раздражением, задетый Иловайский 4-й. — Объясни.
Яковлев отчасти смутился от грубого тона, но, вспомнив, как с ним обошелся маршал Мортье, почел за благо не вступать в пререкания, не корчить важную и неприкосновенную персону и не перечить военным. Однако разумное решение пришло с запозданием.
— Я везу послание от императора Наполеона моему государю.
— Твоему государю?! — вскипел Иловайский 4-й. — Да ты кто такой, с французским-то билетом? А?! Давай бумажку немедля! Не то велю тебя обыскать и взять силой. Нету никакого императора Наполеона — еще чего вздумал! А есть проклятый узурпатор и смертельный ворог России, место которому на виселице!
Дело принимало крутой оборот, и несчастный Яковлев только теперь начал понемногу соображать, в какую недостойную историю он ввязался — в буквальном смысле слова: из московского огня да в подмосковное полымя. Из сожженной и дымящейся Москвы, где трупы валялись в канавах и дворах, — в кипяток бурлящего народного гнева. На каждом втором-третьем белела окровавленная повязка. Со всех сторон смотрели лица со сверкающими по-волчьи огоньками глаз. Нету и впрямь никакого императора Наполеона, а есть узурпатор и враг России. Как же он так обмишулился?!
— Ваше превосходительство, — взмолился Яковлев, — я лично знаком с бароном Винценгероде, так как состоял при великом князе Константине Павловиче в Италии во время суворовской кампании…
Но Иловайский 4-й его не слышал.
— Лутошников, скачи в Клин к господину генерал-адъютанту и доложи все как есть. Ты сам видел и слышал, как он, такой-сякой, Бонапарта обзывал императором. Обоз отгони от двора и окружи кордоном. А ты, Совцов, — обратился он к другому офицеру, — прожогом к господину полковнику Бенкендорфу: пусть без промедления едет в штаб. Эту фигуру, — и Иловайский 4-й ткнул в Яковлева нагайкой, — в горницу под крепкий замок. На хлеб и воду до моего повеления. Писульку на стол, сукин сын! Будешь знать, как с французом шашни заводить.
Лутошников и Совцов пулей вылетели из комнаты, а Яковлев, от всего от этого пришедший в полуобморочное состояние, вынул из сафьянового портфельчика, который еле удерживал в дрожащих руках, письмо и опустил на край стола. Иловайский 4-й презрительно подгреб его рукоятью к центру.
— Пакость эту и трогать противно! Двух казаков сюда и сотника Зацепина.
Как из-под земли, возник Зацепин.
— Головой отвечаешь за писульку. Ясно? — И Иловайский 4-й вышел из помещения прочь, досадливо хлопнув плетью по голенищу и даже не взглянув на обомлевшего Яковлева.
Вот бы его перетянуть как полагается — крест-накрест!
Почтовые унижения
После получения точного известия, что Бонапарт занял Москву, Винценгероде отослал егерский полк в распоряжение главной квартиры. Но взамен неожиданно получил два отличных боеспособных соединения — Изюмский гусарский полк и лейб-гвардейский казачий, которые отправил генерал Милорадович провести разведку и рекогносцировку на правом крыле армии. При надобности — вступить в бой и не трусить. Гусары и лейб-казаки не сумели потом отступить через Москву и усилили отряд Винценгероде. Изюмцева там любили. Их эскадрон был давно прикомандирован к отряду. Образовавшаяся довольно крупная часть спокойно добралась до Ярославской заставы, давая приют в обозе и подкармливая жителей, бегущих из столицы в северном направлении.
Завидев русских, французы немедленно послали дивизию Фриана вмешаться и отбили смелый поиск, оттеснив Винценгероде до самой Тарасовки. Пришло подтверждение от Кутузова: строго защищать Петербургскую и Ярославскую дороги, а также извещать великую княгиню Екатерину Павловну, перебравшуюся к тому времени в Ярославль, обо всем, что происходит в окрестностях Москвы.
Основные силы Винценгероде миновали село Виноградово и сделали привал в Чашникове, расположенном на большой дороге, ведущей в новую столицу. Полковника Иловайского 12-го Винценгероде назначил в авангард, а сам с остальным отрядом ушел в Пешковское. Между тем соединения 4-го корпуса генерала Себастиани появились на Петербургском тракте. Кавалерийские аванпосты замаячили у Черной Грязи. Мелкая война изнуряла французов, вынужденных искать по ближним деревням пропитание и фураж. Расчет Наполеона на гигантские запасы не оправдался. Их надо было еще доставить по назначению и распределить на небольшие партии, чтобы они растеклись ручейками среди голодных и жаждущих солдат. При явном отсутствии дорог и хороших карт это была обреченная затея. России Наполеон и его квартирмейстерский отсек в штабе Бертье не знали и не понимали. К настоящей войне они не подготовились. Война с Россией — не рыцарский турнир. В туманном представлении о пространстве растворилось бонапартовское величие.
Партизаны майора Пренделя, с которыми объединились местные жители, не давали покоя неприятелю ни днем ни ночью. Ночью французы хотели отдохнуть. Зачем воевать ночью? Ночью надо спать.
Но не тут-то было! Русские воевали круглосуточно и самым нецивилизованным образом — в лесах, из засад, нападали на обозы, поджигали избы, заваливали колодцы, и не перечислить всего, к чему французы не были готовы. Казакам карта не нужна. Они и без карты проберутся. Однако немножко подъевшая овса французская кавалерия оттеснила все-таки Винценгероде к Клину. Бенкендорф же с лейб-казаками и двумя другими казачьими полками двинулся на Волоколамск, защищая фланг. Он совсем оказачился, если не считать мундира. Ухватку приобрел донскую, сменил коня, пересел на низкорослую мускулистую, но очень резвую и понятливую лошадку. Завел настоящую плеть и удобное седло.
Четырнадцатого сентября он с боями подступил к Волоколамску. Французы, не выдержав напора, бросились наутек, а их гнали, беспощадно рубя, до самого Сорочинева.
Бенкендорф разделил группу на четыре части и назначил сбор в селе Грибове. Каждый самостоятельно отправлялся в поиск и рыскал по лесам и селам, выгребая забившихся туда французов. Вот эта неожиданность и внешняя неуправляемость — нерегулярность военных действий совершенно разрушала врага и держала его постоянно в нечеловеческом напряжении. Наполеон абсолютно не владел тактикой современной национальной войны. Бенкендорф ездил по деревням, сбивая крестьян в ватаги, и сам во главе этих толп подстерегал захватчиков, откалывая от них то обоз с провиантом, то ослабленных в арьергардных стычках гренадер, то угонял по ночам лошадей у драгун, еще сохранивших свой ремонт, не в пример польским уланам и французским гусарам. Драгуны в любой армии составляли наиболее основательные и прочные соединения.
В один из дней Бенкендорф взял до восьми сотен пленных. Сам засел в Порогове и оттуда готовил длинные рейды по тылам. Казаки арканили в окрестностях Рузы и Звенигорода итальянцев, вестфальцев и баварцев и даже на Петербургскую дорогу посягали, хватая из засад наполеоновских курьеров и почту.
Москва находилась в тяжелом кольце, или — что правильнее — полукольце, партизанской бескомпромиссной войны. Она подрывала Великую армию изнутри, разбивая ее железное ядро. За три недели бесконечных дневных стычек и ночных поисков Бенкендорф забрал в плен более семи тысяч неприятельских солдат. Обозы с французским оружием и боеприпасами он сжигал на месте, а скот раздавал жителям, тем самым лишая мяса засевших в Москве.
В конце сентября Винценгероде вызвал Бенкендорфа в Клин. Он решил выделить драгунский и казачий полки, присоединить к ним два эскадрона изюмских гусар и сделать поиск на Дмитров. В задачу Бенкендорфа входило сторожить дороги на Тверь и Ярославль.