Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Осенние вечера в Украйне темны и непроглядны. Стоящие стеной деревья хранят какие-то тайны казацкой старины. Дух Мазепы витает над великим городом неописуемой красоты и притягательности. Взглянешь в небо, где проносятся тучи, и увидишь, как скачет мятежный гетман на огромном коне, в распластанном по ветру плаще. Вот она — вiльна i незалежна Вкраïна!

Тилли и Христофор

Но сегодня Киев полыхнул в один назначенный момент затейливой иллюминацией в честь русского цесаревича и его супруги — принцессы Виртембергского дома. Далеко отбрасывала свет Печерская колокольня. Златоглавую луковку венчала пылающая пирамида. На высоких холмах светло как днем. Казалось, что само солнце разбрызгивает лучи. Трещал и хлопал фейерверк, взмывали ввысь разноцветные ракеты, а над Дворцовым плацем крутилось, разбрызгивая искры, огненное колесо, затем зажигалось другое, третье… Казаки громадными смоляными факелами освещали картину, тщательно выписанную на холсте. Плутон и Прозерпина, Нептун с купидонами выглядели как живые. Иллюминация сопровождалась музыкой. Один оркестр умолкал, и тихая мелодия растворялась в ночи. На смену ей вступал бравурный марш. Дворец сиял и переливался огнями, не собираясь отходить ко сну. К главному входу подкатывали кареты и подъезжали всадники. Дамы в роскошных туалетах, ароматом духов побеждая густой запах цветов, исчезали в дверях, улыбкой одаряя казачий конвой, приветствовавший их. Каждую даму граф Петр подводил к великокняжеской чете и представлял, как днем чиновников, особо. Вскоре начались танцы, которые открыл сам генерал-фельдмаршал в паре с великой княгиней. Бал разгорался. Бенкендорф с трудом отыскал Тилли в ворохе лент, среди мерцающих матовым алебастром плеч, сверкающих диадем и реющих султанов. Она весело — весело для немки! — болтала с Аннет, сестрой графа Грохольского, которую неожиданно встретила в шуршащей и волнующейся разноцветной толпе. Грохольские владели обширными поместьями между Киевом и Винницей — небольшим уютным городком неподалеку. Аннет бывала в Монбельяре, а еще раньше в Трептове, где и познакомилась с Тилли. Бенкендорф попросил ахтырца капитана Рябинского пригласить Аннет на контрданс и, пользуясь возникшей паузой в беседе, отвел жену в комнату на втором этаже, где им предстояло провести несколько дней.

Цесаревич и великая княгиня исчезли немного раньше. Усталость давала себя знать. Окно в парк, дышащее прохладной теплотой, было распахнуто настежь. Жестяно шумела необлетевшая листва. В неспокойной глуби желтовато просвечивались лунные блики. Загадочно клубилась совсем не тихая — наполненная неясными звуками — украинская ночь.

— Дорогая, — сказал с нежностью Бенкендорф, — ты страшно утомлена. Пожалуйста, приляг. Мне еще надо завершить кое-какие дела. Внизу ждет представитель венского банка Оппенгеймер. Я должен получить у него финансовые обязательства, без которых мы из Вены не сумеем тронуться дальше.

Тилли смотрела на него немного сверху — Бенкендорф опустился на колени, собираясь снять с ее ног туфельки. Не только подруге она обязана чудесным днем, где реальность перемешалась со сказкой настолько, что невозможно было отличить одно от другого. Она подумала и о счастливом замужестве в Монбельяре, и, как умная расчетливая монбельярская немка, собственными усилиями прокладывающая себе дорогу в жизни, еще раз одобрила выбор великой княгини, решившей выдать ее за подполковника Бенкендорфа. Русский офицер, обладавший резкими угловатыми манерами, не сразу понравился. Но постепенно умение скромно держаться, исполнительность, безотказность и какая-то надежность привлекли сердце Тилли. Сейчас она, подобрав гудящие ноги и поудобнее усевшись на постели, спросила:

— Как ты думаешь: сколько вся эта затея стоила? И в Петербурге мы не видели подобного великолепия.

— Тебе не понравилось празднество?

— Наоборот: я просто счастлива! Но кто у графа министр финансов? Еврей Зюсс не сумел бы изобрести для герцога Карла Александра роскошнее зрелища, а он был мастер по устройству всяких увеселений, карнавалов и фейерверков, не говоря уже о том, что он их субсидировал. Откуда Зюсс брал деньги — понятно. При его изворотливости! Но кто у графа Петра управляет финансами?

— Милая Тилли, — засмеялся Бенкендорф, целуя ее в щеку, — здесь не нужен никому твой еврей Зюсс. И в этом краю нет такого понятия: финансы. Это я Тебе говорю — обер-квартирмейстер подполковничьего чина, служивший у графа Петра в одной из самых больших и сильных армий мира. У жителей провинции берут в государственную казну все, чем они располагают, кроме самой жизни и небольших средств для ее поддержания. Твой Зюсс не продержался бы здесь со своими хитроумными налогами и дня. Зюсс! О Господи! Финансы! Налоги! Никто, особенно в Малороссии, не интересуется, что сколько стоит. Предписывают — каждый на своем месте: доставить! И рабы радостно доставляют. Тебе суждено жить в рабской стране, Тилли, где рабы счастливы выпавшей им долей.

— Невероятно! — воскликнула Тилли, общавшаяся в Монбельяре с поклонниками Руссо. — Не может быть!

— Может, — ответил Бенкендорф, снимая мундир и откладывая его вместе со шпагой. — Ты еще очень молода, Тилли. Я отдохну немного рядом с тобой и потом спущусь вниз. Мне еще надо проверить, устранены ли поломки в каретах Нелидовой и Клингера. И хорошо ли накормили лошадей.

В Христофоре Бенкендорфе совмещалось как бы два человека. Один хитрый, изворотливый и очень рациональный гатчинец, волевой и дисциплинированный, честный остзеец, хорошо усвоивший, что цесаревич ненавидит воров и обманщиков, преследуя их в пику императрице Екатерине, смотревшей сквозь пальцы на разного рода спекуляции ближайшего окружения, и другой — мягкий, отзывчивый, иногда впадающий в сентиментальность потомок франконских мелкопоместных дворян-служак, любящих семейный уют и мечтающих о целом выводке детей. Полная грудь Тилли и мощные бедра обещали ему эти радости. И он не пожалел, что в угоду великой княгине быстро женился на Тилли и вывез ее в Петербург. Иначе ей сюда бы не попасть. Ни императрица, ни цесаревич не пожалели бы великую княгиню. Фрейлин в Петербурге хватало. Но Доротее никто не нужен, кроме Тилли.

— О Господи, — бормотал бывший обер-квартирмейстер Дунайской армии Бенкендорф, бережно укрывая жену. — Финансовая система! Налоги! Еврей Зюсс! О чем она думает?! Бедная моя девочка! Что у нее в голове? Сколько она выстрадала в приживалках у герцога!

Впрочем, Фридрих Евгений относился к Тилли как к родной дочери. Но все равно при монбельярском дворе жить не всегда сладко. Женщина должна иметь собственный дом, семью и мужа. Разонравишься хозяевам, и тебя выставят за порог.

Чутье Бенкендорфа не подвело и на сей раз. Он знал цену благоволения сильных мира сего. Нутром он предчувствовал то, что случится с ними через десятилетие. Но сегодня они счастливы, и он вновь поцеловал жену.

Когда Бенкендорф ушел проверить состояние транспорта и отдать распоряжения на следующий день, Тилли уже спала спокойно — крепким, в сущности, деревенским сном, чтобы наутро подняться отдохнувшей и посвежевшей.

В дворцовой конторе Бенкендорфа поджидал Соломон Оппенгеймер.

— Ваше сиятельство, — обрадовался он, — бумаги готовы. Нужна только ваша подпись. Вы можете мне полностью довериться. Я имел дело с представителями его высочества цесаревича Павла Петровича и знаю их превосходные качества — точность и честность. Но если желаете — проверьте.

Бенкендорф просмотрел бумаги. Они были в образцовом порядке.

— Послушайте, господин Оппенгеймер, — обратился Бенкендорф к банкиру, — кем вам приходится некий Иосиф Зюсс, банкир гросс-герцога Виртембергского Карла Александра?

— О, вы мне делаете честь, ваше сиятельство, вспомнив моего великого предка. Мы, Оппенгеймеры, обширная семья. Иосиф Зюсс — двоюродный брат моего деда. Я хотел вам еще сообщить, что в случае каких-либо затруднений здесь вы можете спокойно обратиться к фон Цейтлину — доверенному лицу князя Потемкина. У меня существует с ним договоренность. Вы довольны, ваше сиятельство?