Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Ваше сиятельство, на экономической выгоде мир держится. Куда от нее денешься? Вот князь Урусов подтвердит.

Урусов, дотоле молчавший, кивнул.

— Ты бы еще подтверждение взял у собственной жены, — засмеялся Бенкендорф. — Урусов известный богач. И не играет. А неиграющий князь прижимистей оборотистого купца.

Бенкендорф позвал Готфрида и велел закладывать лошадей.

— Приеду после обеда, Леонтий Васильевич. Ты будь на месте. А сейчас — извини: меня ждет государь! — И Бенкендорф, с облегчением вздохнув, покинул туалетную и, ускоряя шаг, вышел в вестибюль, ловко обогнул спешащего навстречу Ордынского: — Потом, дорогой мой, потом!

Спокойно себя почувствовал лишь в коляске.

— На Невский в Английский магазин и оттуда в Зимний, — распорядился он, думая, как повезло ему с Дубельтом, — есть на кого оставить учреждение.

Через несколько недель Бенкендорф с императором отправились в Австрию и Пруссию. Путешествие началось не очень удачно. Буря в первый день плавания вынудила возвратиться в Петербург. Более решили не рисковать и отправились в Вену сухим путем. За границей их ждало много приключений. Государь ехал почти инкогнито, пользуясь в отдельных случаях даже бумагами Бенкендорфа. Император Австрийский наградил Бенкендорфа высшим венгерским орденом Святого Стефана Большого креста, а прусский монарх орденом Черного Орла. Но самым главным было не это. Бенкендорф договорился с Меттернихом, что из России в Вену на стажировку и для изучения наиболее современных методов политического сыска приедут два жандармских офицера, один из которых потом останется при австрийской полиции для связи и выработки плана совместных действий.

Провокаторы

Мысль о том, что порядочные люди будут бояться тайную полицию и не пожелают с ней сотрудничать, а прохвосты и негодяи прекрасно уживутся, посетила Бенкендорфа давно — в парижские времена. Действительно, иметь сношения с III отделением мало охотников. Ну это половина беды. Самое страшное выдумочные дела, сфантазированные заговоры и ложные наветы. Наиболее яркий пример — Шервуд.

— Ваше превосходительство, — говорил он Бенкендорфу в присутствии Дубельта и Мордвинова, — тут штука очень тонкая. И способствует выявлению не только настроений, но и готовности к активным действиям, а это уже прямое дело правительства. Вообразите ситуацию — ничего нет, будто все покойно вокруг. Однако возникает человек, как deus machina [79], и предлагает двум-трем приятелям создать некое сообщество для улучшения жизни и борьбы с взяточничеством. Единое условие — соблюдать секрет и не обращаться к обер-полицеймейстеру. Предлагающий наш человек. И что оказывается? Сразу отыскиваются согласные, а между тем и статские и военные давали подписку. Вот и нарушение присяги! За сим — что следует? Да что угодно! Это метода-с освещения состояния нравов публики и ее отношения к властям. А для изобретения оного сообщества любые средства хороши. Для достоверности записочка из Сибири или какой личный разговор. Даже дамский привет сгодится!

— Это невозможно! — восклицал Бенкендорф. — И невероятно! Чтобы царский слуга, верный отечеству законопослушный подданный совращал других на преступление, а затем на них же и приносил донос? Да где подобное слыхано? Я десятки раз отмечал в резолюциях свое отношение к господам такого рода.

Дубельт и Мордвинов молчали и не поддерживали Шервуда, но по глазам Бенкендорф видел — не согласны! Или не полностью с ним согласны. Дубельт и Мордвинов знали, что обстоятельства требуют гибкости. А Шервуд прямо заявлял и устно и в прошении на имя государя, что Бенкендорф несведущ в нуждах тайной полиции, скупится в расходах и не поддерживает никаких многообещающих начинаний.

— Ты его, Леонтий Васильевич, предупреди, — сказал однажды Бенкендорф, — если он не прекратит свои гнусные маневры — я его засажу в крепость, и не на один день, а на годы. Отведает он у меня тюремной баланды!

Дубельт предпочел не вмешиваться, и Шервуд однажды загремел на гауптвахту, а затем и подальше — в Петропавловку. Борьба с ним продолжалась не одно десятилетие. В нее втянуто было много людей и ведомств. Жена Шервуда неоднократно жаловалась на супруга и открывала Дубельту финансовые махинации и фамилии агентов, занимавшихся провокацией и вымогавших деньги у правительства. Шервуд сумел обойти даже великого князя Михаила и на какое-то время был причислен к штабу гвардейского корпуса. Заведомый мошенник и лгун дурачил покровителей не год и не два и жил припеваючи. Если бы не страсть к картам, то и богатым бы остался.

— Точная чума этот Шервуд, — каждый раз сетовал Бенкендорф, убеждаясь на примере, какова сила провокатора и провокации.

Однажды он показал Дубельту запись, сделанную на конверте с докладом Грибовского: «Передано императору Александру в 1821 году — за четыре года до событий 14 декабря 1825 года».

— И ни одного слова, Леонтий, вранья или навета. Нет, Грибовский ничем не напоминал Шервуда. Надо привлекать честных и достойных.

— Да где их взять, ваше сиятельство? Где? Я бы с удовольствием выгнал вралей и вымогателей, но с кем бы остались?

Однако и Шервуд оказался не самым худшим. Попадались куда страшнее и опаснее. Присылая пугающие сведения, они втирались в доверие и, пользуясь ситуацией, долго морочили головы сотрудникам III отделения. Одним из них был некто Роман Медокс, пожалуй, наиболее авантюрная фигура в истории России XIX века. Начал Медокс рано — в 1812 году. Выправив подложные документы, он в мундире свитского офицера явился на Кавказ якобы для собирания ополчения среди горских народов, на что, естественно, получал большие деньги из казначейства. Поймали его довольно быстро и по личному распоряжению императора Александра упрятали в Шлиссельбург, где он и промаялся до 1828 года. Происходил он между тем из хорошей семьи и получил отличное образование. Отец Михаил Медокс был долгое время директором московского Большого театра. Когда Роман Медокс попался в первый раз, он сочинил довольно стройную версию собственного преступления. Себя сравнивал с Мининым и Пожарским и даже отчасти с Орлеанской Девой, намереваясь, как и эти исторические фигуры, бороться с захватчиками. После поимки его допрашивал Яков Иванович де Санглен и, конечно, весьма быстро докопался, что за птица разъезжает по России под личиной конногвардейского поручика с флигель-адъютантским аксельбантом. Медокс менял фамилии как перчатки. Он совершал и прямые кражи казенных денег. В момент мятежа на Сенатской он содержался в Шлиссельбурге и там познакомился с некоторыми арестантами, узнал подробности их жизни, овладев азбукой перестукивания. Переведенный в Петропавловскую крепость, Медокс подал просьбу о помиловании.

И тут пошло-поехало. Ловко манипулируя разными сведениями, Медоксу удалось упросить Бенкендорфа добиться для него помилования. Получив свободу, он пользовался ею не очень долго и буквально через несколько месяцев вновь бежал с подложными бумагами. Его задержали в Екатеринодаре и отправили в Петербург. Позднее он снова бежал, его ловили — он опять ускользал, писал императору, каялся, божился, сообщал разные сведения о тайных обществах, в Сибири выдавал себя за представителя европейской ветви заговорщиков и продержался этаким образом несколько лет на свободе. Носил тонкое шелковое белье и сюртук горохового цвета. Обожал лакированные штиблеты с серебряными пряжками. Изъяснялся с утонченной вежливостью на нескольких языках. Проник в Иркутске в дом городничего Александра Николаевича Муравьева, сблизился с известным востоковедом и изобретателем двоюродным братом Бенкендорфа бароном Шиллингом фон Канштадтом, который находился в тех краях с научными целями. Барон пытался содействовать Медоксу, вероятно очарованный колоритной личностью. Однако ни Бенкендорф, ни император, уставшие от бессмысленной переписки и отсутствия ощутимой пользы, не торопились с прощением. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, явилось желание Медокса жениться на свояченице Муравьева. Император брак не разрешил и велел Бенкендорфу арестовать Медокса. Однако Дубельт и Мордвинов отговорили шефа. Возможно, Медокс все-таки пригодится. Медоксу действительно удавалось еще какое-то время вводить в заблуждение полковника Кельчевского и Дубельта. Он напирал на то, что наблюдает за домом Муравьева, в курсе его переписки, и утверждал, что знает доподлинно о тайных связях заключенных друзей 14 декабря с новыми злоумышленниками на европейской части России. Бенкендорф сказал императору открыто, что Медокс неблагонадежен и веры ему нет, но в связи с важностью предмета оный не может быть оставлен без внимания и последствий. В Сибирь послали для дознания ротмистра Вохина, а затем в Москву вытребовали Медокса. Он наболтал массу всякой всячины и просил пожаловать какое-либо положение. Бенкендорф согласился и объявил с иронией — звание отставного солдата. Доносы следовали за доносами, но ничего существенного из них не удавалось извлечь, кроме пустяков. Кончилось тем, что после всяких гнусностей, содеянных против женского пола, и прямой кражи нескольких тысяч рублей Медокса решили арестовать, но он, почувствовав опасность, сбежал. Поймали его в Москве через некоторое время.

79

Бог из машины ( лат.).